Заговор, которого не было... - Георгий Миронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А мысль о формировании нового дела как составной части «Заговора Таганцева» возникла у следователей после ареста первого августа 1921 г. бывшего минного специалиста с подводной лодки «Вепрь» Балтийского флота Петра Владимировича Лебедева, 1891 г. р., уроженца Полтавской губернии, на момент ареста — гражданина без определенных занятий. Да и откуда им взяться на август 1921 г., этим занятиям, если вся жизнь балтийского моряка после Кронштадтского восстания потеряла определенность. Как он признался на первом же допросе — действительно участвовал в восстании, действительно бежал от казни в Финляндию, и, опять же — неопровержимый факт, — вернулся домой, в Россию, нелегально перейдя границу. К тому времени только за участие в «мятеже» уже к стенке не ставили, и была у минного специалиста надежда, что простят нелегальный переход, ограничатся каким-либо слабым наказанием, вроде пары лет принудработ.
И на первых допросах Петр Владимирович не сильно волновался, не упал в обморок во время очной ставки с О. И. Рафаиловой, подтвердившей ранее данные показания о том, что Лебедев привез из Финляндии письма от находившихся в финском лагере бывших кронштадтских моряков, предназначенные для неофициальной передачи родственникам, — дело хоть и незаконное, но житейское — не казнить же за несколько писем. Сидел в душной, потной, сырой камере, ждал решения своей участи и строил планы своей дальнейшей жизни. После выхода из тюрьмы или лагеря.
Откуда же ему было знать, что пока он хлебал тюремную баланду из дореволюционной воблы, следователи уже «назначили» его резидентом. Правда, проходил он по материалам «Заговора Таганцева» как резидент «американской шпионско-белогвардейской группы». А в постановлении Президиума ПЧК от 24.08.21, опубликованном вскоре в газетах, было сказано, что расстрелян моряк потому, что был «резидент боевой организации Врангеля, рекомендован Юденичем, прибыл в Петроград создать боевую организацию для свержения Соввласти. В к. р. организациях в заграничных разведках (именно так, во множественном числе. — Авт.) работает с 1918 г. Совершил 19 переходов через границу с целью получения и передачи сведений о Сов. России».
Откуда были взяты эти сведения, прокурору Генеральной прокуратуры РФ, тщательнейшим образом исследовавшему все материалы дела, так и не удалось установить. Голословное обвинение. Никаких доказательств инкриминируемых ему преступлений. И смерть от неожиданной пули в затылок на короткой пятиступенчатой лестничке, ведущей в подвал... Смерть, в возможность которой он, наверное, до последней минуты не верил.
«Два трупа... на юбилей»Такие же фантасмагорические, ничем не подкрепляемые обвинения следователи предъявили арестованному в день международной солидарности трудящихся, свинцовым майским утром двадцать первого года, флагманскому интенданту штаба морских сил Балтфлота Г. Д. Дмитриеву. Что тем более обидно, учитывая, что это был юбилейный для Георгия Дмитриевича год — ему исполнялось 30 лет, — а также и то, что, в отличие от многих других арестованных кронштадтцев, флагманский интендант был уроженцем этого сурового, но и прекрасного города, очень его любил, имел здесь множество родных и друзей, и арест был не просто неожиданностью для моряка, но и взрывом существования для большой группы людей, ценивших рассудительность и стремление жить по законам православия, характерные для Георгия Дмитриевича. Но хлопоты родных и друзей, конечно же, не помогли и в малой мере.
Балтийский моряк, однако же, держался на допросах уверенно, перед следователем не заискивал, чужой вины на себя не брал, друзей не выдавал и перед советской властью не расшаркивался. С первого же допроса категорически отрицал свое участие в какой бы то ни было антисоветской организации. Одно дело — симпатии или антипатии, другое дело — активная, тем более — вооруженная борьба.
На допросе 12 мая 1921 г. этот человек (чем дальше я читал его показания, тем больше он мне импонировал) показал, что после 1917 г. он политикой не занимался, а если и занимался, то как «дилетант» (слово это следователя насторожило, но как подстегнуть его к суровым обвинениям в терроре, он не решил, а только красным карандашом подчеркнул, да так и оставил — для дальнейшей разработки, на которую времени уже не хватило). Более того, Дмитриев, честно глядя в глаза следователю, согласился с тем, что власть советов отвечает сложившимся на сегодня условиям жизни, и потому бороться против нее он считал делом бессмысленным. Что же касается возрождения России, подчеркнул Дмитриев, то сделать это могут только русские — своим трудом, сплоченностью и умением. Какая при это будет власть, не так уж и важно, — нужно перестать искать вокруг врагов, объединиться и начать работать. Иначе нам все время будет кто-нибудь мешать. В то же время Георгий Дмитриевич, разговорившись, видимо, и расположенный к продолжению беседы внимательным сочувствием следователя, покритиковал и власть, против которой, как уже отмечалось, принципиальных возражений у него нет. А покритиковал за методы борьбы с инакомыслящими. Так и сказал: «Я не разделяю взглядов правящей коммунистической партии на религиозные вопросы, методы борьбы с политическими противниками, террор, преследование инакомыслящих» и т. д.
И добавил: «Относительно антибольшевистских организаций в России и за границей я знаю то, что знает каждый из периодической печати».
Вполне пристойный ответ. Никаких доказательств его «преступной деятельности». Никаких показаний свидетелей, уличающих Дмитриева в преступлениях против не сильно любимой, но воспринимаемой с терпимостью власти. Так что же, извиниться и отпустить? Или направить на принудработы — все-таки социально, мягко говоря, не близкий человек, опять же, имеет наглость не разделять взглядов правящей коммунистической партии.
Вам никогда не догадаться, какое же постановление вынес президиум Петроградской ЧК в отношении человека, вину которого доказать не удалось!
«Дмитриев Г. Д... давал сведения военного характера о Балтфлоте курьерам организации. На квартире Дмитриева неизвестно как убиты два коммунара». А это значило одно: расстрел...
Понятно, что передачу шпионских сведений всем привлеченным по делу инкриминировали без зазрения совести... Но чтоб такое... И никаких следов... Откуда следователи взяли это кровавое преступление, прокурорам Генеральной прокуратуры РФ выяснить не удалось. А коли преступления гражданина Дмитриева ничем абсолютно не подтверждаются в материалах дела, что и со спокойной душой прокуроры сели писать «Заключение в отношении Дмитриева Г. Д.» — на предмет полной его реабилитации.
««Убийственная арифметика»Следующее дело, которое стояло неподалеку на архивной полке, было дело минного специалиста с эскадренного миноносца «Азард» Г. В. Золотухина. Георгий Владимирович был на пять лет моложе своего земляка Георгия Дмитриевича, но продемонстрировал после ареста не меньшее самообладание. Арестованный 30 июня 1921 г., на своем единственном допросе он себя виновным ни в чем не признал и от дальнейшей дачи показаний отказался.
Дескать, ваши глупости, ваши фантазии, — вы и доказывайте, я же никаких террористических организаций, а тем более резидентов зарубежных «контрразведок» в глаза не видел.
Наивный был расчет у моряка — что доказывать будут. Никто этого и не пытался делать. Сел следователь за старинный стол зеленого сукна, удачно где-то экспроприированный, и отстукал на скрипучем «Ундервуде» одним пальцем:
«Золотухин — активный участник организации Шмидта и американской контрразведки, представлял свою квартиру для курьеров последней. У него на квартире убит коммунар в засаде резидентом организации Врангеля — Лебедевым».
То ли один коммунар, то ли два... То ли на квартире Дмитриева, то ли в комнате минного специалиста Г. В. Золотухина; то ли в засаде, то ли «неизвестно как»; то ли резидентом Врангеля, то ли — американской «контрразведкой».
Все-таки единственное объяснение всей этой фантасмагории в том, что следователи Петрочека не предполагали, что их литературные произведения кто-нибудь, пусть спустя 70 лет, будет читать как исторические источники и документы своего времени. А как «представление на казнь» эти записки, видимо, вполне годились.
При таких формулировках — хоть отрицай свою вину перед советской властью, хоть признавай все, что придумал следователь, — конец один.
