Кровь и честь - Андрей Ерпылев

— Это их право, как любой суверенной нации…

— Да хрен бы с ним, если бы суверенной! Они, как лярвы подзаборные, от нас — бочком-бочком, а к британцам со всем ихним удовольствием!..

«Не надо было столько пить, — подумал Саша, чувствуя, как в виски колотят мягкие, но упорные молоточки, а подзабытые уже сверла врезаются в изнанку глазных яблок. — Что-то я погорячился, похоже…»

— Саша, что с вами? — всполошился Хлебников, заметив, как побледнел свежеиспеченный орденский кавалер. — Вам плохо? Сестра! Сестру сюда! Стебельков, мать вашу, не сидите разинув рот — бегом за сестрой!..

Осень, даже в этих южных широтах, уже вступала в свои права.

Кабульской осени было далеко до российской Золотой Поры, воспетой десятками поэтов и запечатленной сотнями живописцев — слишком мало зелени, да и та — далеко от «каменных джунглей» городского центра. Полковник Седых не раз жаловался, что все его попытки озеленить хотя бы территорию вокруг госпиталя разбиваются о вороватость окрестных жителей, проявляющих чудеса воображения, чтобы разжиться дровами за счет беспечных «руси». Так что о смене времени года обитателям «медицинского царства» говорили лишь ночные заморозки да заметно посвежевшие дни. Но солнышко светило по-прежнему, став гораздо ласковее летнего, и выздоравливающие пользовались любым случаем, чтобы выбраться из палат и подышать свежим воздухом, блаженно подставляя светилу отвыкшие лица.

Не стал исключением и Саша. После «орденского» кризиса, чуть было не уложившего его на госпитальную койку всерьез и надолго, он быстро выздоравливал — молодость брала свое — и постепенно приходил в норму. Не проходило дня, чтобы он не гулял на госпитальном дворе, украдкой, несмотря ни на какие запреты врачей, занимался гимнастикой, укрепляя несколько одрябшие мышцы, и подумывал о том, чтобы по примеру некоторых коллег (тех же Храмова, Рихтера и Сапунова) просто-напросто сбежать из-под врачебной опеки к реальным делам.

— Добрый день, — раздалось у него за спиной, когда он, как обычно, предавался китайским и индийским членовредительским упражнениям, уединившись в непросматриваемом из начальственных окон углу двора, у самого забора — «мертвое пространство» подсказали ему завзятые курильщики, прячущиеся тут от зоркого взора полковника Седых. — Чем это вы заняты?

— Здравствуйте. — Александр узнал жандармского ротмистра и неприязненно подумал: «Какой черт принес этого сатрапа на мою голову?»

— И все-таки?

— Да ничего особенного, — пожал плечами поручик. — Вот решил размяться немного…

— А мне показалось, что я узнал тхеквандо.

— Вполне возможно, я не слишком силен в этой премудрости. Так, усвоил несколько упражнений между делом.

— И довольно профессионально, я бы сказал, — хмыкнул ротмистр. — Хотя вот это делается так…

Не чинясь и не беспокоясь за целостность мундира, жандарм тут же изобразил нечто азиатское, и Бежецкому осталось лишь признать, что у него то же движение вышло гораздо грубее.

— А вы где этому научились? — тяжело дыша, поинтересовался молодой человек, когда под руководством самозваного инструктора у него стало получаться гораздо лучше.

— Да было дело… — уклончиво ответил Кавелин, вытирая платочком, извлеченным из кармана, пот, обильно струящийся по лицу. — Примерно в ваши годы, юноша.

Саша прикинул, и вышло, что «его годы» ротмистра, тогда, понятное дело, будущего, пришлись как раз на разгар конфликта, вылившегося в конце концов в знаменитое «Южно-Китайское противостояние».

«А жандарм-то, оказывается, боевой, — с некоторым уважением подумал он. — А ведь так и не скажешь…»

Первоначальная неприязнь как-то сама собой забылась, да и ротмистр оказался неожиданно интересным собеседником… Короче говоря, через полчаса, когда Кавелин, спохватившись, засобирался восвояси, Александру даже жаль было расставаться с гостем.

— Приходите еще, Кирилл Сергеевич, — совершенно искренне провожал он жандарма, совсем позабыв про свою неприязнь к его статусу, сейчас проявлявшемуся разве что в эмблемах на воротнике камуфляжа — ни одной голубой нитки его суровую простоту не нарушало.

— Непременно, непременно, Александр Павлович… Забегу на днях.

Но, уже распрощавшись, ротмистр вдруг остановился, звонко хлопнул себя по лбу и рассмеялся:

— Вот голова садовая! Забыл, зачем приходил! Извините, Александр Павлович, — Кавелин снова подошел к поручику и заговорщически приблизил свое лицо к его лицу. — А как вы смотрите на то, чтобы… Как бы это выразиться… Побыть немного в роли экскурсовода?..

— Я вас не понимаю, — искренне удивился поручик. — В каком смысле?

— Ну, вы же прилично знаете Кабул, — пожал плечами ротмистр.

— Не сказал бы…

— Да не скромничайте! Вот и дворец королевский посещали. Хотя и с черного хода.

— Королевский? Вы ошибаетесь, наверное, — криво улыбнулся Бежецкий, внезапно вспомнив, кто перед ним. — Или осведомители ваши что-то перепутали.

— Да полно вам! Какие еще осведомители? — добродушно расхохотался жандарм. — Пол Кабула тогда судачило про ваш тайный визит к принцу.

— Да, но это и был дворец принца Махмуда!

— А вы… Черт, — Кавелин хлопнул себя по бокам. — Я же забыл, что самое интересное вы пропустили! Махмуд-Шах — настоящий затворник! Он и не думал переселяться в королевский дворец после смерти дядюшки! Заявил, что желает оставить все как есть, но злые языки утверждают, что он просто боится сторонников Ибрагима и предпочитает знакомое до мелочей жилище официальной роскоши. Так что Большой дворец — только для приемов.

— И что, его опасения не беспочвенны? — Александр вспомнил жалкого, затерявшегося среди подушек Ибрагима. — Сторонники неудачливого принца так сильны?

— Да боже упаси! Разбежались, как крысы, стоило Махмуду нацепить золотую саблю и взять в руки скипетр. Да и в народе не слишком любят неудачников… Тем более что армию он в своем первом и единственном походе положил вполне успешно. Да что я вам, Александр Павлович, рассказываю! Вы же сами при этом присутствовали.

Ротмистр помолчал.

— Я слышал, что вы не в большом восторге, поручик, от действий нового короля.

— А кто может этим восторгаться? — вскипел молодой человек. — Да он же просто-напросто предает Россию! Еще чуть-чуть, — и нас отсюда попросят! Да я бы…

Кавелин слушал Сашу и задумчиво кивал, не говоря ни слова.

— Так вот почему вы здесь, — внезапно понял Бежецкий, оборвав себя на полуслове. — Вы хотите, чтобы я…

— Вы очень догадливы, Александр Павлович…

— Но я же… Как я смогу вам помочь? Я же был во дворце всего один раз!

— А большего и не нужно. Да не переживайте вы! Те, кого вы проведете, отлично знают свое дело. Ваша забота лишь в том, чтобы они не заблудились. Там ведь весьма сложный маршрут, не правда ли?

— Ну да… Только смогу ли я?

— У вас великолепная зрительная память. Полковник Седых мне рассказывал, что вы в бреду говорили, будто вспомнили карту.

— Но ведь это было бредом!

— Не скажите… В бреду или нет, но вы со своими спутниками вышли точно на казачью заставу. А ведь заблудиться в горах и Прилогарской степи — проще простого. Стоило вам отклониться на пару верст в сторону… Но не будем о плохом. У вас дар, юноша.

— А как же я выйду отсюда? — Саше была приятна похвала, и он боялся, что предательски раскрасневшиеся щеки его выдадут.

— Ну, это несложно…

— Знаете, Саша, — Иннокентий Порфирьевич поджал губы, — я бы на вашем месте не торопился. Не знаю, конечно, для чего вы понадобились жандарму…

— Я же уже совсем здоров!

— Я бы этого не сказал… По совести говоря, вам еще месяц-другой стоило бы побыть под присмотром врачей. Последствия контузии, дорогой мой, так быстро не проходят. Порой она напоминает о себе даже спустя годы…

— Вы собираетесь держать меня под замком годы?

— Да что вы! Вот документы о вашей выписке. — Медик прихлопнул ладонью тоненькую картонную папочку. — Все подписано и проштамповано. Вы можете быть свободны хоть сейчас.

— За чем же дело стало? — протянул поручик руку за папкой.

— Саша, — проникновенно сказал полковник. — Я еще раз хочу сказать вам: эта война не для вас. Вам повезло остаться в живых тогда, под Гератом. Вы уцелели в бойне, устроенной принцем Ибрагимом. Наконец, вы отделались контузией там, где сложило головы множество людей. Про чудесное ваше бегство из плена я и не говорю. Может быть, довольно искушать Господа?

— Вы предлагаете мне бежать отсюда?

— Почему «бежать»? Вам положен отпуск по ранению, поручик. До полного выздоровления. Езжайте домой, подлечитесь…

— Я подумаю над вашим предложением, — Александр прикоснулся к папке нетерпеливыми пальцами, — Иннокентий Порфирьевич.