ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЧЕТЫРЕХ ДЕРВИШЕЙ - народное

Человек, встречи с которым ты потребуешь, это наставница брахманов. Это престарелая женщина, ей двести пятьдесят лет, и за всю жизнь ни разу из храма не выходила. У нее двадцать шесть детей. Все брахманы, Их дети и европейцы считают ее великой и почитают ее. Поэтому все европейские падишахи и властители подвластны ей.

Когда она подойдет к твоей подстилке или позовет тебя к себе, протяни руку, схватись за ее подол и взмолись: «О прибежище людей, если не прислушаешься к моим жалобам на притеснение злодея, то столько буду плакать и стенать перед великим идолом, что он препоручит меня тебе». Когда она спросит, в чем дело, скажи: «Я из вилоята Аджам. Прослышав о вашей справедливости, я прошел дальний путь, чтобы поклониться великому идолу. У меня была красивая жена. В один из дней, вернувшись с моря, узнал, что начальник пристани увидел мою жену и, полюбив, насильно отобрал ее у меня. У нас такой обычаи: если посторонний увидит лицо жены, мы должны убить его. Пока не прольется кровь чужака, жена считается непотребной для нас. Раз жена остается непотребной, мы отстраняемся от всех повседневных дел, не едим и не одеваемся».

Выслушав наставления, я простился с красавицей и, по ее совету, уселся на том месте, которое она указала мне. На четвертый день пришли священники и, по обычаю положили передо мной все собранные подарки и предложили мне подняться с места. Я не согласился и слово в слово повторил совет моей мудрой прелестницы. Не снимая паласа с головы, я вошел в храм и увидел на помосте великого идола золоченную кушетку. На кушетке на постели сидела престарелая, но довольно бодрая женщина вся в черном. Слева и справа от нее сидели двое детей десяти-двенадцати лет. Старуха забавлялась с ними. Я подошел, поцеловал ножку кушетки, схватился за ее подол и сказал ей то, чему научила меня моя умница. Старуха, выслушав мои жалобы, спросила:

— Аджамец, вы прячете своих жен? Я ответил:

— Да. Есть за нами такой порок. Она сказала:

— Недостойный этот ваш обычай. Я сейчас велю, чтобы привели начальника пристани и твою жену и накажу этого дерзкого насильника так, чтобы это стало назиданием для других и чтобы он запомнил раз и навсегда; кого можно присваивать себе, а кого — нет. — После этого она спросила своих приближенных:

— Кто начальник пристани?

Священники ответили: такой-то человек. Услышав его имя, она сказала:

— Этот проклятый уже дошел до того, что протягивает руки и до недозволенного?

Затем она повернулась к тем двум мальчикам и сказала:

— Дети, быстро отправляйтесь в город и войдите во дворец шаха. И скажите тому пребывающему в неведении простаку: «Наша матушка говорит, что ей было откровение от великого идола, что ты поставил начальником пристани человека злого и недостойного. Он притеснял и притесняет дервишей. Примером его насилия является этот человек из Аджама. Ты должен написать повеление о смертной казни начальника пристани, а его имущество, как бы оно ни было велико, подарить этому человеку, который пользуется нашим расположением, и таким образом примирить его «с собой. Если же нет, то этой же ночью матушка сравняет тебя с черным камнем».

Двое ребят по повелению матушки вышли из храма и сели на лошадей. Группа священников с колокольным звоном и молитвами пошла впереди них, и они вошли в город. Толпа европейцев собирала прах из-под копыт их лошадей, считая его священным. Когда они дошли до падишахского дворца, об этом известили повелителя. Он выбежал навстречу, обнял тех двух ребят, ввел их во дворец и усадил рядом с собой. Затем спросил о причине их приезда. Они передали слова матушки. Падишах, поразмыслив, сказал:

— Хорошо, я сейчас велю привести начальника пристани и усадить его напротив того человека, чтобы спросить и понять действительное положение дел.

Я про себя воскликнул: «Увы, мне. Не лучше стало, а хуже! Приведут начальника пристани, что мне тогда делать?...»

Смышленые дети, увидев мою растерянность, тут же поняли, что такое повеление не отвечает моим желаниям. Поэтому они решительно встали с места и оба в один голос сказали:

— Владычество над миром повредило твой ум: перечишь указаниям великого идола, не прислушиваешься к словам нашей матушки и хочешь что-то проверить сам. Нет, дела твои плохи и ум твой помрачился. Подумай о пламени гнева великого идола!

Дети хотели выйти. Падишах заволновался, попросил их вернуться и усадил на место. Везири и советники падишаха стали в один голос порочить начальника пристани и сказали падишаху:

— Права наставница брахманов и указание великого идола верно. Он заслуживает смертной казни.

Падишах, выслушав мнение присутствующих, пожалел о сказанном и, собственноручно подписав приговор о смертной казни начальнику пристани, вручил мне, пожаловал все его состояние и вдобавок вменил мне и обязанности начальника пристани. Затем преподнес мне одежду и коня, а детям — множество драгоценностей и золота и, написав наставнице послание, с почетом проводил нас.

Я, радостный, вернулся в храм. Наставница брахманов прочитала послание и, поняв его содержание, возрадовалась и велела звонить в колокола храма. Услышав звон колоколов, тут же у входа в храм собрались пятьсот вооруженных воинов. Наставница велела им пойти со мной на пристань и, схватив начальника пристани, вручить его мне с тем, чтобы я в любой час, когда захочу, мог казнить его и войти во владение его имуществом. И чтоб никто не смел войти в мой дом. Мы направились к пристани. Один из военачальников пошел вперед и предупредил начальника пристани, чтобы он не пытался что-нибудь предпринять. В это время подоспел я, бросился к нему и отделил голову от тела. Затем я позвал агентов, служащих и должностных лиц, изъял документы и поспешил в гарем. Там я и нашел мою красавицу.

Когда я осмотрел его имущество, собрал собрание, преподнес подарки служащим и доверенным людям начальника, поручил каждому исполняемое им дело, рабов я тоже приласкал, и они были довольны мной. Каждого, кто по повелению наставницы брахманов оказал мне помощь, я одарил соответственно его положению. Для падишаха и наставницы тоже подготовил подарки и на следующий день посетил их...

Затем, удовлетворенные и успокоенные, мы стали мужем и женой и ухватились за подол сближения друг с другом.

Я честно и достойно служил падишаху и военачальнику, поэтому благосклонность шаха ко мне умножалась. И я удостоился чести стать его собеседником. Ни один вопрос без моего совета не решался.

Одно лишь беспокоило меня в те дни: что сталось с моими братьями. Так продолжалось до тех пор, пока через три года на берегу моря не собралась группа торговцев. Они возвращались из Вазирабада и намеревались водным путем отправиться в Аджам.

Владыка! Тогда было обычаем: караваны, прибывавшие в порт, привозили мне подарки и устраивали угощение. Я становился их гостем, осматривал товары, взимал подать и давал разрешение ехать дальше.

Когда караванщики, по обычаю, пригласили меня в гости и я осматривал товары, я увидел своих братьев, которые работали наряду с другими слугами. Они взваливали себе на плечи тюки и так усердствовали, как не старался ни один раб. При виде этого, я был удивлен и потрясен. Когда настало время возвращаться, найдя повод, я привел их к себе, проявил к ним должную заботу и приветливость и каждому из них поручил дело на пристани. Но эти развращенные типы, вместо того чтобы дорожить доставшимся им благом, вновь задумали убить меня... словно воры с булатным мечом пробрались к моему изголовью. Первой на них кинулась всегда бдительная и преданная мне собака. Затем прибежали стражники и схватили их.

Владыка! Терпение мое иссякло. Но и па месть я не был способен. Решил заключить их в тюрьму. Поэтому-то я и посадил их в эти клетки, чтобы всегда были на моих глазах и чтобы я не тревожился об их отдаленности, не горел в огне н не горевал от непристойных их поступков!

Вот причина их унижения и страданий и вот причина почитания собаки.

— Дервиши! — продолжал Озодбахт, — я был восхищен мужеством и благородством того человека и спросил, каким образом достались ему те двенадцать драгоценных лалов, что были вправлены в ошейник собаки.

Он сказал:

— Тогда, когда я был начальником пристани, как-то я сидел на самом возвышенном месте замка, построенного у входа в пристань, наслаждался воздухом, осматривал море и степь. Вдруг я увидел две темные фигуры, двигавшиеся в пустыне. Я взял подзорную трубу и увидел, что они в плачевном состоянии. Поэтому я тут же отправил караульных, чтобы они помогли им и привели в замок. Когда их привели, мне доложили, что это— мужчина и женшина и у них на руках ребенок. Я велел женщину поместить в гарем, а мужчину привести наверх.

Когда его ввели, я увидел молодого человека двадцати лет. Лицо почернело от солнца, волосы ниспадали длинными всклокоченными и взъерошенными прядями, с отросшими, как у дикого зверя ногтями... Его состояние удивило меня, и, пораженный, я спросил: