Николай Гоголь - Анри Труайя

«Вы говорите, почтеннейшая маминька, что многие приехавшие в Петербург, сначала не имевшие ничего, жившие одним жалованием, приобретали себе впоследствии довольно значительное состояние единственно стараниями и прилежанием по службе… Но вспомните, к какому времени это относится… Тогда, особливо в царствование блаженной памяти Екатерины и Павла, сенат, губернские правления, казенные палаты были самые наживные места. Теперь взятки господ служащих в них гораздо ограничены; если и случаются какие-нибудь, то слишком незначительны и едва могут служить только небольшою помощью к поддержанию скудного их существования».[50]

Непосредственный начальник Николая Гоголя, Владимир Иванович Панаев был некогда поэтом-любителем, автором нескольких «идиллий», которые пользовались определенными положительными отзывами. Но на службе он представлялся строгим сухим чиновником, пунктуальным и педантичным, противником всего, что исходит от воображения. Возможно, он относился к тому сорту людей, кто изменил своему первому призванию? Никогда не задумываясь об этом, Николай Гоголь только от одного общения со своим начальником покрывался «гусиной кожей». Вместе с тем, с ним тоже происходило нечто удивительное: складывалось впечатление, что он, испытывая презрение к недалекому человеческому роду на работе, в то же время самообогащается, благодаря контактам с этими людьми. Он, наблюдая за сотнями смиренных и неприглядных персонажей, углублял свои знания об образе ничтожных людишек, коллекционировал выражения их лиц, нервные движения, реплики и гримасы.

Наконец наступало три часа пополудни. Все приходило в движение, дела закрывались в шкафы, весь народ устремлялся на выход. Николай Гоголь, наспех пообедав, бежал в Академию художеств. Улицы были заполнены большим количеством людей. Высокого и небольшого ранга чиновники выходили из своих департаментов. В этой пестрой толпе было что-то завораживающее: коллежский регистратор в ней мог идти рядом, бок об бок, с титулярным советником. Живую пирамиду иерархии невозможно было даже себе вообразить. Конечно, ее основа состояла из таких людей, как Николай Гоголь, а саму вершину венчал другой Николай – царь всего народа и хозяин всего, что существовало в России. Академия художеств находилась на Васильевском острове. Николай Гоголь перешел Дворцовый мост и прошел вдоль строгого фасада Университета. С противоположной стороны реки высилось огромное здание Исаакиевского собора и бронзовый монумент всадника, установленного на гранитном постаменте. Дворец Академии – величественное двухэтажное здание, своими многочисленными дверьми беспрестанно поглощало визитеров. Николай Гоголь прошел через парадный вестибюль и проскользнул в класс рисунка с натуры. Там он пристроился за мольбертом и старался, держа его на руках, воспроизвести позу модели – полуобнаженного, крупного парня, сидевшего на высоком табурете. Преподаватели Академии Егоров и Шебуев прохаживались между сосредоточенными студентами и поправляли их эскизы. Занятия продолжались с пяти до семи часов вечера. В течение всего этого времени Николай Гоголь забывал о своих чиновничьих обязанностях и мог воображать себя художником. Вечером, выходя из Академии художеств, он видел, как в туманном мареве города светились масляные фонари. Он шел к себе, чтобы быстренько пообедать и затем пойти на встречу с друзьями, старыми однокашниками по Нежинской гимназии. Украинская атмосфера, царившая в их компании, способствовала тому, что он все больше и больше приобщался к малороссийскому фольклору. Николай Гоголь постоянно обращался к матери и старшей сестре с просьбами как можно подробней описывать ему все, что они могли знать и увидеть. Он заносил в специально заведенную тетрадь все детали народного фольклора, которые он получал от них: обычаи, легенды, поговорки, песни, описание своеобразия украинских традиций. Не всегда, правда, то, что они присылали ему, соответствовало его вкусу. После того, как тетрадь набухла от содержимого, ее владелец почувствовал себя обладателем ценного сокровища. Но будет ли это им когда-либо использовано? Не растратит ли он этот богатый материал на поспешное или недостойное применение? Просвещенная публика Санкт-Петербурга, казалось, любила полакомиться комическими, приключенческими и острыми сюжетами украинских историй. Она читала и положительно отзывалась о таких произведениях, как «Кочубей» Аладина, «Гайдуки» Сомова, «Казацкая шапка» Кулжинского, сказки Олина и Луганского и т. д… Возможно, уже тогда Николаю Гоголю пришла в голову мысль испробовать свои силы в том же литературном жанре. Правда, его первые контакты с литературной средой были не совсем вдохновляющими. К тому времени он сделал лишь несколько переводов с французского, которые были приняты, но не напечатаны.[51]

Затем в феврале-марте 1830 года в мужском журнале «Отечественные записки» была опубликована его повесть на украинском языке «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала…».[52] Однако редактор журнала, малоизвестный журналист П. П. Свиньин, так переработал текст повести, что Николай Гоголь зарекся впредь давать ему хотя бы строчку из написанной им прозы. Несколькими месяцами позже в декабре 1830 года в альманахе «Северные цветы» была опубликована глава из его исторического неоконченного романа «Гетман»,[53] подписанного условным обозначением – «оооо». Идея столь необычной подписи возникла у него из написания имени и фамилии – Николай Гоголь-Яновский, в составе которых содержалось четыре буквы «о». Первого января 1831 года в «Литературной газете» появилась глава из малороссийской повести: «Страшный кабан». Она называлась «Хозяин» и была подписана псевдонимом П. Глечик. Одновременно с ней была опубликована статья «Несколько мыслей о преподавании детям географии», под псевдонимом Г. Янов. Несмотря на то, что ранее у него вышло несколько текстов под своей фамилией, тем не менее Николай Гоголь все еще не решался до конца снять с себя маску. К этому шагу его, без сомнения, подвигнул Антон Антонович Дельвиг, одновременно являвшийся издателем альманахов «Литературной газеты» и журнала «Северные цветы». Он-то и вселил в Гоголя уверенность в собственные силы. С большой опаской молодой автор отдал в «Литературную газету» свою небольшую статью «Женщина», которая была написана им еще в лицее. Впервые он решился на то, чтобы увидеть под текстом свою настоящую фамилию, в напечатанном виде.

Какая чудная фамилия! В переводе на русский язык слово «гоголь» означает маленькую водяную птичку гагару, имеющую неброское оперение, удлиненный хохолок, заостренный клюв. Она хорошо плавает, плохо летает и неспособна ходить. На самом же деле Николай Гоголь и впрямь все больше и больше походил на эту птичку. Во всяком случае, он не пожелал дописывать вторую часть своей фамилии. Урожденный как Гоголь-Яновский, он претендовал быть представленным сокращенно только как Гоголь. В первый раз публично представ перед общественностью под собственным именем, он с волнением ожидал последующего результата. Сама же статья Гоголя представляла собой в большей степени детское, высокопарное разглагольствование, которое скорее всего не было бы удостоено внимания, если бы автор не пользовался симпатией, проявляемой к нему со стороны издателя «Литературной газеты».