Шайтан-звезда (Книга вторая) - Далия Трускиновская

Но противоядий в нише не было. Ни единого.

Если бы они были, гуль сразу же определил бы их по причудливой смеси разнообразных запахов, ибо в них обычно входили травы и минералы полусотни видов, а то и более.

Хайсагур решительно перевернул Гариба на живот, задрал на нем халат и стянул шаровары.

Царапина, как он и предполагал, была невелика, но ее края почернели.

Прокляв свою беспечность и любознательность, Хайсагур вцепился зубами в человеческое тело. Он полагал, что успеет выгрызть и выплюнуть кусок зараженной плоти. А если Гарибу не понравится шрам на столь малопочтенном месте – пусть приносит жалобу повелителю правоверных!

Прокусив кожу, гуль с трудом сомкнул челюсти и, мотнув головой, вырвал кусок жесткого мяса. Рот наполнился горечью – и Хайсагур поскорее выплюнул отраву.

Тут он услышал крик.

Вопил Батташ-аль-Акран, привалившись к косяку.

Из его рук выпал небольшой кувшин и струйка воды, пролившись из горлышка, коснулась ног Хайсагура.

Да и что мог сделать правоверный, как не завопить, увидев мохнатого гуля с расщепленной головой и окровавленной пастью, который уже начал пожирать его несчастного товарища?!

Хайсагур выпрямился, отбросил тело Гариба и, одним прыжком оказавшись возле толстяка, схватил его за плечи.

Едва не касаясь шерстью, покрывавшей края лица, и острыми клыками, его усов и бороды, гуль впился глазами в перепуганные насмерть глаза…

И увидел, что перед внутренним взором Батташ-аль-Акрана стоит вовсе не умирающий товарищ.

Под вопль ярости, исходивший из женских уст, обладательницы которых толстяк боялся не менее, чем свирепого гуля, выплыло, как бы из-за спины женщины, закутанной поверх сверкающих одежд в прозрачное покрывало, лицо старца…

И оно также было знакомо Хайсагуру, только он не мог от волнения вспомнить ни имени, ни каких-либо обстоятельств, связанных с этим худым и малоприятным лицом.

От этих двоих воистину исходила такая опасность, что оборотень пожалел несчастного толстяка, вынужденного повиноваться таким исчадьям шайтана. Тем более, что Батташ-аль-Акран был вовсе не из худших сынов Адама – побежал же он искать в долине ручей, чтобы помочь Гарибу хотя бы холодной водой, а ведь с его сложением он запросто мог свалиться с узкого мостика…

Хайсагур уже ничем не мог спасти несчастного Гариба.

Но несколько облегчить участь толстяка он мог.

Нагрузив руки Батташ-аль-Акрана подушками с их смертоносным содержимым, Хайсагур вывел его покорное тело из комнат шейха, спустил по ступенькам с эйвана, заставил положить ношу возле свисающих с перил ковров, а затем бережно доставил через всю долину к дверям хаммама.

– Я видел страшную змею, – бубнил он при этом, – клянусь Аллахом, я видел пятнистую змею, которая выползла через щель в полу и ужалила Гариба! Горе мне, я ничем не мог помочь Гарибу против этой змеи! А поскольку я не могу появиться с пустыми руками перед своей госпожой, то мне следует, выйдя из пещер, отыскать своего верблюда и верблюда Гариба, но вместо Хиры ехать совсем в другую сторону!

Сунув толстую руку Батташ-аль-Акрана к нему же за пазуху и достав кошелек, Хайсагур обнаружил там всего несколько динаров и дирхемов.

Но, расхаживая по брошенному раю, гуль видел немало брошенной среди травы дорогой посуды.

Подобрав послушными руками толстяка несколько серебряных чашек и небольших кувшинчиков, Хайсагур вспомнил, что в хаммаме хранятся дорогие благовония, о которых, сама того не зная, поведала ему Джейран.

Гуль направил тело в хаммам и, вызвав перед внутренними очами вид полок с чашами, обвязанными сверху чистой льняной тканью, довольно быстро нашел их.

Кем бы ни была самозванная Фатима, а на искусно составленные мази она денег не жалела.

В конце концов халат толстяка с трудом удерживал все, что напихал за пазуху мучимый совестью оборотень.

Обнаружив это, Хайсагур перепоясал беднягу еще и сложенным вчетверо банным покрывалом. Оно надежно удерживало на груди полы халата, вот только в итоге Батташ-аль-Акран, и без того – обладатель немалого пуза, стал похож на беременную женщину, готовую вот-вот разродиться двойней.

Убедившись, что зло, причиненное этому человеку его любопытством, хоть немного исправлено, оборотень покинул его тело и вернулся в свое собственное.

Он сделал все, что мог, для живого, теперь можно было вернуться в помещение, где умирал обреченный.

Хайсагур полагал, что, если бы не появление толстяка, он мог бы еще успеть прижечь кровоточащую рану – а огонь враждует со змеиным ядом, это он помнил твердо. Теперь драгоценные мгновения были упущены.

Прокляв того врага Аллаха, что имеет дело со всякой отравой, но не держит про запас противоядий, гуль нерешительно вошел в комнату, где едва дышал несчастный Гариб.

Он лежал в непристойной позе, кверху задом, не имея силы перевернуться, и шея его оказалась повернута столь неловко, что то жалкое количество воздуха, которое еще могло поступать ему в грудь, проходило через глотку с большим трудом.

Хайсагур опустился на колено и приподнял этого человека.

Гариб был, словно мешок с вязкой глиной.

Но он еще дышал!

Тут Хайсагура осенило – ведь Сабит ибн Хатем имел в роду врачей, знаменитых харранских врачей! Кто-то из его семьи даже возглавлял по приказу халифа пять знаменитых больниц Багдада, а звали его то ли Сабит ибн Синан ибн Курра, то ли Синан ибн Сабит ибн Курра, а халифом тогда был аль-Мутадид… или не аль-Мутадид?..

Он с немалым трудом вынес Гариба, прокляв на сей раз другого врага Аллаха – того, что сделал коридор таким узким. Положив его на ложе Фатимы, Хайсагур придвинул огромные часы с бронзовым трубачом вплотную к дверце, так что она пропала из виду для смотрящего. Раз уж в долину проникли всадники аль-Асвада, устроившие тут такой переполох, то могли забраться и другие люди – а Хайсагур хотел сохранить все, что имеет отношение к злокозненному шейху.

Потом гуль, кое-как поправив одежду человека, перекинул его через плечо и тут только сообразил, что еще нужно каким-то образом повесить на себя подушки с отравой и пенал с обрывками заклинаний. И это оказалось нелегким делом.

Хайсагуру уже доводилось лазить по горам с ношей на плече – обычно он добывал баранов или коз, но Гариб был тяжелее барана. И потому гуль опасался прыгать через трещины. Он с беспокойством поглядывал на звезды – жизнь еще не покинула Гариба, но приходилось торопиться, ведь еще предстояло незаметно пробраться в крепость и внести тело по высокой и крутой лестнице.

Воображаемая линия, соединяющая звезды Мицар с Алькором, мерцающие совсем близко, и звезду Бенетнаш, все более ложилась набок, указывая на запад…