Дуэль со смертью - Антон Чижъ

Так вот… Ванзаров и бровью не повел, а, нагнав суровости, заявил:

– Кражи меня не интересуют.

– А чего же хотите? – вскричала Настасья Мироновна. – Больше у нас ничего нет, хоть обыщите!

– Будет надо – обыщем, – пообещал ей. – Меня интересует убийство.

– Да какое убийство? – Старческий голосок дошел до крика.

– Альберта, сына господина Сундукова.

Хватило мгновения, чтобы госпожа Начкина сообразила:

– Так вы нас подозреваете?

– Жду непременного признания, как отравили ребенка.

Настасье Мироновне стало ясно: кто-то на нее наговаривает. Наверняка желают ее погибели. А то, что погибель близка, сомневаться не приходилось. Вид кряжистого юноши не оставлял надежды.

– Господин Ванзаров, помилуйте, да разве мы способны на злодейство? – заторопилась она. – Недолюбливала Альбертика, это правда. А чего его любить? Все папаша принесет на золотом блюде. О моем сыночке позаботиться некому… Ох, простите. Но убивать-то зачем? В чем моя корысть? Еще бы самого Филиппа, так ведь неизвестно, какое завещание составил. Обещал завтра что-то объявить. Вот ждем-с… Нет, и не думайте, у меня бы и рука не поднялась… Ради всего святого поверьте старой несчастной женщине! Я ведь вам в матери гожусь!

Правда пахнет не розами. Все, что было в сгнившей душеньке, вылилось без удержу. Нет, не зря Сундуков презирал родственников. Стоит такой опыт взять на заметку. В семейной жизни пригодится.

– Допустим, поверю, – начал Ванзаров. – Если не вы, тогда кто же?

Начкина взбодрилась:

– И думать нечего. Все вам расскажу как на духу. Сенька, мерзавец этот, давно грозился прикончить гаденыша. Представьте, как Альбертика называл за то, что Филипп не дает ему достойного содержания. Это все слышали. Правда, Алоизий?

Юный философ не поддержал мать, а занимался шариками.

– Что делали после обеда до пяти вечера?

Дама так старательно соображала, что, казалось, слышно шуршание извилин.

– Что делали? Ах да… Пришли сюда, отдохнули, вышли на прогулку, вернулись, тут кутерьма началась. Нас приказали запереть.

– Где взяли соусник?

– В буфете в проходной комнате, там много серебра хранится: ножи, ложки…

– Когда в детскую заходили?

– Вот еще! Что там делать…

– Кого-нибудь видели около комнаты?

– Видела! – торжественно заявила добрая тетушка. – Вот как раз Сенька и его пигалица из детской выходили. Еще подумала, что-то у них вид такой подозрительный, будто нашкодили. А это вот, значит, что натворили!

– Откуда знаете, что убийство произошло именно в детской?

Начкина стал оправдываться, запуталась и от испуга пустила горькую слезу, прикрытую платочком. Утешать Ванзаров не стал, строго одернул:

– Оставьте игры… Мне надо знать, в котором часу заметили Кряковых.

– Так… Это значит, да около трех, не иначе. Ох, какой негодяй! И жена его змеюка.

Оставив Алоизия бумажным шарикам, а его мать притворным слезам, Ванзаров покинул гостевую комнатку. По соседству держали очаровательных супругов.

Пока страж возился с замком, Ванзарова пробрало искушение: а не попробовать ли плетку, в самом деле? Когда еще доведется испытать сильные средства ради достижения правды. Ох как соблазнительно. Не сладость безнаказанности. Узнать, каково это: выбить признание кнутом. И жутко, и приятно. Искушение, одним словом.

Ванзаров тем и отличался, что умел остановиться у последней черты. Не заглядывать, что там. Не проверять крепость законов бытия. Быть может, скучно? Быть может. Что поделать. Героя не выбирают.

Пока мы тут заболтались, Ванзарова встретил восторг семейства.

– Родион Георгиевич! – всплеснул руками Семен.

– Как мы вам рады! – подхватила Дуся.

– Умоляем, спасите нас!

– А то держат, как в Бастилии!

И прочее. Ванзаров предпочел выждать, пока иссякнет поток, и милостиво пообещал замолвить словечко перед Сундуковым.

– Только при одном условии, – добавил он.

– Мы согласны! – заулыбался Кряков. – Для вас – что угодно!

– Меня интересует всего лишь правда.

Кажется, Семен ожидал чего-то более любопытного.

– Правда? И зачем вам какая-то правда?

– В свободное от золотых рудников время я служу в Департаменте полиции. В самом страшном его подразделении – сыскной полиции. И не просто в сыске, а в особом отделе, занимающемся только самыми тяжкими преступлениями.

Супруги переглянулись, надеясь найти в глазах друг друга подтверждение, что это дурной розыгрыш. Нет, все было на самом деле. Реальность повернулась отвратительной рожей. Впрочем, не такой уж отвратительной. Пускай чуть полноватой, но вполне милой, и вообще многим барышням нравится… Так, опять занесло. Ну так вот…

– Экий вы какой, – вырвалось у Семена.

– Вам лучше не знать, какой именно. У нас руки вот досюда, – Ванзаров выразительно почесал локоть, – в невинной крови народа. Потому мне нужна правда. Одна правда. Ничего, кроме правды. О том, что здесь натворили.

Милая Дуся метнулась к шкафу, исчезла в его внутренностях и вернулась с фарфоровой куколкой.

– Извольте забрать, – нервно вскрикнула она. – Раз это чудовище из-за таких пустяков нанимает палачей, подобных вам… Нам ничего не нужно. Это была милая шутка, не более… Какая гадость… Еще дядюшка называется. У других – одна забота о племянниках. А этот только о себе думает… Копейки не дождешься…

На каминной полке в детской стоял ряд фарфоровых барышень в итальянских нарядах. Среди них Ванзаров приметил пустое место. Пропажа нашлась. Но сыск и не думал отступать, наседая пуще прежнего.

– С воровством антикварных вещей участок разберется. Мне нужно другое…

Нервишки Семена не выдержали.

– Да что же, в самом деле! – взвизгнул он.

– Убийство Альберта Сундукова, вашего кузена.

Дуся отчаянно засмеялась:

– Это бред!

– Это логично, – возразил Ванзаров. – Вы были в детской, куколка доказывает. Времени было достаточно, чтобы отравить ребенка, которого люто ненавидели и считали соперником за наследство. Осталось найти следы мышьяка на ваших пальцах. Знаете, что мельчайшие кристаллы остаются на коже и не смываются водой?

Тут уж Кряков взвился:

– Какое наследство! Да мы понятия не имеем о нем. Дядя вечно секретничал, обещал, что завтра все наконец узнают о своей доле! Зачем нам убивать этого гаденыша? В чем выгода?!

– Время, когда вошли в детскую.

– Не помню, на часы, что ли, смотреть… Дусенька, помоги…

– Около трех, – подсказала верная жена.

– Что делал Альберт?

– Черепаху на паровозе возил, очень ему наш подарок понравился, не думайте… Был здоров и весел.

– Сколько там пробыли?

– Зашли и вышли.

– Зачем подарили паровозик?

– Это шутка! Традиция, что-то вроде сувенира. Да поймите же…

– Кто мог отравить ребенка? Кому это выгодно? – давил Ванзаров, не знавший шуток.

– А я вам скажу… Не останавливай меня, Дуся! – потребовал Семен, хотя супруга и не думала вмешиваться. – Это дело рук старой гадины, госпожи Начкиной. Это она ненавидела Альбертика, шипела у него за спиной. Такая мерзкая! Завидовала, что ее сынок – идиот. Она отравила, больше некому.

– После нас в детскую заглянула Начкина, – вдруг сказала Дуся. – Я задержалась у окна, а когда обернулась