Винный склад - Висенте Бласко-Ибаньес

Рафаэль благоразумно удалился послѣ того, какъ выпилъ два бокала вина. Онъ не хотѣлъ, чтобы присутствіе его было помѣхой празднеству. Кромѣ того, онъ рѣшилъ сдѣлать осмотръ мызѣ, прежде чѣмъ на землю спустится ночь, опасаясь, чтобы хозяину не вздумалось бы, руководясь пьянымъ капризомъ, заглянуть повсюду.

Ha дворѣ онъ наткнулся на Алкапаррона, который, привлеченный шумомъ празднества, искалъ удобнаго случая, чтобы со своей навязчивостью паразита, пробраться въ залъ. Надсмотрщикъ погрозилъ ему палочными ударами, если онъ тотчасъ же не вернется въ людскую.

– Уходи, бездѣлъникъ, эти сеньоры ни мало не желаютъ имѣть дѣло съ цыганомъ.

Алкапарронъ удалился со смиреніемъ на лицѣ, но рѣшилъ опять вернутъся, лишь только исчезнетъ изъ виду Сеньоръ Рафаэлъ, который вошелъ въ конюшню, чтобы посмотрѣть, хорошо ли прибраны лошади хозяина.

Когда часъ спустя Рафаэль вернулся въ залъ, гдѣ шелъ кутежъ, онъ увидѣлъ на столѣ множество пустыхъ бутылокъ.

Бывшіе же въ залѣ казались съ виду такими же, какъ и раньше, точно вино было ими вылито на полъ: только лишь музыкантъ громче игралъ на гитарѣ, a остальные хлопали неистово въ ладоши и въ то же время кричали, чтобы подбодритъ стараго танцора. Почтенный отецъ обѣихъ Моньотьесо, открывъ черный и беззубый ротъ и издавая визгливые звуки, двигалъ своими костлявыми бедрами, вбирая въ себя животь, чтобы съ еще большею рельефностью выставитъ противоположную ему часть тѣла. Родныя его дочери выражали громкимъ хохотомъ свое восхищеніе передъ этими его выходками, позорящими старость его.

– Оле, великолѣпно!

Старикъ продолжалъ плясатъ, изображая изъ себя женскую каррикатуру среди непристойныхъ подбадриваіній Маркезиты.

«San Patrisio [8] !

«Que la puerta se sale del quisio [9] !

И распѣвая это онъ двигался такимъ образомъ, что казался близкимъ къ тому, чтобы заставить выйти изъ естественныхъ ея предѣловъ частъ спины, въ то время какъ мужчины бросали къ ногамъ его свои шляпы, восхищенные гнусной этой пляской, безчестія женскаго пола.

Когда танцовщикъ сѣлъ, весь въ поту, прося стаканъ вина въ награду за свой трудъ, въ залѣ водворрлось продолжительное молчаніе.

– Здѣсь недостаетъ женщинъ…

Это сказалъ Чиво, послѣ того, какъ отплюнулся, съ торжественной серьезностью храбреца, скупого на слова. Маркезита запротестовала.

– А мы, кто же мы такія, глупая твоя харя?

– Вѣрно, вѣрно; кто же мы такія?… – присоединились въ ней, какъ эхо, обѣ Моньотьесо.

Чиво удостоилъ объясниться. Онъ не желалъ обидѣть присутствующихъ сеньоръ, а хотѣлъ лишь сказать, что для веселаго кутежа нужно большее число женскаго персонала.

Сеньорито поднялся, принявъ рѣшеніе. Женскій персоналъ?… Онъ имѣетъ его; въ Матансуэлѣ всего вдоволь. И захвативъ бутылку вина, онъ велѣлтъ Рафаэлю провести его въ людскую.

– Ho, Сеньорито, что вы собираетесь дѣлать, милость ваша?

Луисъ принудилъ надсмотрщика, несмотря на его протесты, идти впередъ, и всѣ послѣдовали за нимъ.

Когда веселая компанія вошла въ людскую, она застала ее почти пустой. Ночь была весенняя и манихеросы, и арреадоръ [11] сидѣли на полу около дверей, устремивъ глаза въ поле, безмолвно синѣвшее подъ свѣтомъ луны. Женщины спали въ углахъ, или же, составляя группы, въ глубокомъ молчаніи слушали сказки о вѣдьмахъ и разсказы о чудесахъ святыхъ.

– Хозяинъ! – оповѣстилъ надсмотрщикъ, входя въ людскую.

– Вставайте, вставайте!.. Кто желаетъ выпить вина? – крикнулъ весело сеньорито.

Всѣ поднялись, улыбаясь неожиданному появленію.

Дѣвушки смотрѣли съ удивленіемъ на Маркезиту и двухъ сопровождавшихъ ея женщинъ, восхищаясъ ихъ китайскими цвѣтистыми шалями и сверкающими гребенками.

Мужчины скромно отступали передъ сеньоритомъ, предлагавшимъ имъ стаканъ вина, между тѣмъ какъ глаза ихъ были устремлены на бутылку, которую онъ держалъ въ рукахъ. Послѣ лицемѣрныхъ отказовъ всѣ выпили. Это вино богатыхъ, незнакомое имъ. О! донъ Луисъ прекрасный человѣкъ! Немного сумасбродный, но молодость служитъ ему извиненіемъ и притомъ же у него доброе сердце. Пустъ бы всѣ хозяева походили на него!..

– Вотъ такъ вино, товарищи, – говорили они другъ другу, вытирая себѣ губы оборотной стороной руки.

Тетка Алкапаррона тоже выпила, а сынъ ея, которому наконецъ-таки удалось присоединиться къ свитѣ хозяина, прохаживался взадъ и впередъ передъ нимъ, открывая лошадиный рядъ своихъ зубовъ съ самой очаровательной изъ реестра его улыбовъ.

Дюпонъ держалъ рѣчь, размахивая надъ головой бутылкой. Онъ пришелъ пригласить на пиръ всѣхъ дѣвушекъ изъ людской, яно только хорошенькихъ… Ужъ онъ таковъ: простой и откровенный: да здравствуетъ демократія!..

Дѣвушки, конфузясъ присутствіемъ хозяина, котораго многія изъ нихъ видѣли въ первый разъ, отступали назадъ, опуская глаза, держа руки вдоль юбокъ. Дюпонъ указывалъ ихъ: «Эта, вотъ эта!» И онъ остановилъ свой выборъ также и на Мари-Крусѣ, двоюродной сестрѣ Алкаларрона.

– Ты, цыганка, тожѣ. Хотя ты и не красива, но у тебя есть нѣчто такое, смахивающее на ангела, и ты навѣрно поешь.

– Какъ серафимы, сеньоръ, – сказалъ двоюродный ея братъ, желавшій воспользоваться родствомъ съ Мари-Крусъ, чтобы тоже попасть на пиръ.

Дѣвушки, внезапно ставшія неприступными, пятились назадъ, словно имъ угрожала какая-то опасность, и отказывалисъ отъ приглашенія. Онѣ уже поужинали и очень благодарны. Но вскорѣ онѣ стали смѣяться, весело шушукаться, при видѣ неудовольствія на лицѣ у нѣкоторыхъ изъ ихъ товарокъ, которыхъ не выбрали ни хозяинъ, ни сопровождавшіе его сеньоры. Тетка Алкапаррона бранила ихъ за ихъ робостъ.

– Почему вы не хотите идти? Ступайте, землячки, и если у васъ нѣтъ охоты сейчасъ ѣсть разныя вкусныя вещи, берите съ собой то, что вамъ дастъ хозяинъ. Частенько таки угощалъ меня сеньоръ маркизъ, папашенька; отецъ этого яркаго солнца, стоящаго здѣсь!..

И говоря это, она указывала на Маркезиту, которая разсматривала нѣкоторыхъ изъ дѣвушекъ, какъ бы желая угадать ихъ красоту подъ грязной одеждой.

Манихеросы, возбужденные виномъ хозяина, которое только лишь пробудило ихъ жажду, вступились отечески, съ мыслями, устремленными на появленіе новыхъ бутылокъ. Дѣвушки могутъ безъ всякаго страха идти съ дономъ Луисомъ: имъ говорятъ это они, тѣ, которымъ довѣрили заботиться о нихъ и которые отвѣчаютъ передъ родителям за ихъ безопасность.

– Вѣдь Донъ-Луисъ – онъ кабальеро, дѣвушки, и, притомъ, вы будете ужинать съ этими сеньорами. Всѣ они люди приличные.

Сопротивленіе длилось недолго, и, наконецъ, группа молодыхъ дѣвушекъ вышла изъ людской, сопровождаемая хозяиномъ и его гостями.

Оставшіеся отыскали гдѣ-то гитару въ людской. И у нихъ тоже пойдетъ теперь пиршество. Уходя, хозяинъ велѣлъ надсмотрщику дтшь людямъ столько вина, сколько они пожелаютъ. О, что за господинъ донъ-Луисъ!..

Жена Сарандильи накрыла на столъ, причемъ ей помогали молодыя поселянки, у которыхъ явлася нѣкоторый апломбъ, когда онѣ очутились въ хозяйскихъ комнатахъ. Къ тому же сеньорито съ дружеской простотой, которой онѣ гордились и отъ которой лица ихъ заливались краской, переходилъ отъ одной къ другой съ подносомъ, уставленнымъ бутылкою и бокалами, принуждая всѣхъ дѣвушекъ пить. Отецъ Моньотьесо разсказывалъ имъ на ухо непристойныя исторіи, заставляя краснѣть и разражаться смѣхомъ, похожимъ на кудахтанье куръ.

За ужиномъ сидѣло болѣе двадцати человѣкъ; тѣснясъ другъ къ другу вокругъ стола, они принялись за блюда, которыя Сарандилья и его жена разносили съ немалымъ затрудненіемъ, такъ какъ имъ приходилось передавать поверхъ головъ.

Рафаэлъ стоялъ у дверей, не зная, слѣдуетъ ли ему уходить или же оставаться изъ уваженія къ хозяину.

– Садисъ, пріятель, – великодушно приказалъ ему донъ-Луисъ. – Разрѣшаю тебѣ это.

И такъ какъ бывшимъ за столомъ пришлосъ еще болѣе потѣсниться, чтобы очистить ему мѣсто, Маркезита поднялась, позвавъ его к: ъ себѣ. Тутъ вотъ, рядомъ съ ней. Садясь, надсмотрщикъ подумалъ, что утонетъ въ платьѣ и шелестящихъ нижнихъ юбкахъ красавицы, и ему, вслѣдствіи тѣсноты, пришлось словно прилипнуть къ ней, въ горячемъ соприкосновеніи съ однимъ бокомъ ея тѣла.

Дѣвушки съ аффектаціей отказывались отъ яствъ, предложенныхъ имъ сеньорито и его спутнинами. Большое спасибо, но онѣ уже ужинали. Къ тому же и не привыкли къ господской ѣдѣ, она можетъ имъ повредить.

Но запахъ говядины, дивной говядины, которую онѣ видѣли всегда лищшь издали и о которой въ людской говорили, какъ о блюдѣ боговъ, казалось, отуманивалъ ихъ болѣе сильнымъ, чѣмъ опьяненіе виномъ. Одна вслѣдъ за другой онѣ вскорѣ набросились на блюда, и потерявъ первую робость, стали такъ жадно ѣсть, словно только что вынесли самый долгій постъ.