Таинственные старушки, загадочные прохожие и незваные гости - Людмила Романова

– Пусть будет Николай Алексеевич, тебе земля пухом! – сказала Лидия Петровна, и посмотрела на рюмку с куском черного хлеба, которую налили специально для покойного.

Пусть будет пухом, – повторили все тихо, и не чокаясь, выпили водку. После этого стало немного теплее, от разбежавшейся сразу по телу жидкости. Съев по кусочку картошки, и распотрошив маленькую кильку вдобавок, бабушка с Лидией Петровной, закурили папироску, и отошли к печке.

– Я так боюсь покойников, – сказала мама. Я теперь всю ночь спать не буду. Мама передернулась. Не то от холода, не то от предстоящей ночи, в пустой квартире.

– А ты подержалась за его пятку? – спросила Валя.

– Подержалась. Все равно страшно. Когда хоронили – нет. Все-таки день, и народа много. А ночью… Хорошо еще мы с матерью вдвоем., посмотрела она на свою мать.

– Надь, не бойся! – сказала бабушка. Мы с тобой в одной кровати спать ляжем.

– Он у вас такой хороший человек был, зачем ему вас пугать? – сказала успокоительно Лидия Петровна. – Это все суеверия. Все мы, когда ни будь, умрем, и ничего там не будет. Заснем и все. Жалко человека, а мы его еще бояться начинаем. Глупость все это. Я уже сколько человек похоронила, никто ко мне не приходил. Живых надо бояться!

– Надь, мы с тобой крещеные, икона у нас висит, они на икону не приходят, – сказала, бодрясь, бабушка.

– Мы же все сделали, как положено. И отпели, и сорокоуст заказали, и все с ним в гроб положили, кажется, ничего не забыли сделать. Поэтому все должно быть хорошо, – обернулась она к соседкам.

– Я слышала, что покойники приходят, если им что-то забыли одеть, или в гроб с ними что-то не положили. Мать, а мы отцу все одели правильно. Он ничего не просил еще? – спросила Надя.

– Женщины в церкви сказали, что все правильно. А, что мы его в старое одели, так он не обидится. Сам знал, что ничего у нас лишнего нет., пожала плечами бабушка.

– Отец не обижайся, мы для тебя старались. Вон даже Петька приезжал, о тебе вспоминал, – сказала мама, обращаясь в никуда.

– Да, Николай твоего Петра очень любил. Они, когда он еще поздоровее был, пели вместе, у Николая тоже голос хороший был.

– Отец очень любил – «Липа вековая надо мной шумит», – пропела тихо мама. А как хорошо он пел Горе горькое по свету шлялося…. -Давайте споем, тетя Лида, а на поминках петь можно? – спросила она женщин.

– Можно, потихоньку. Мы же не веселимся, а его вспоминаем, – сказали они.

Мама взяла гитару, и женщины запели, – «Однозвучно гремит колокольчик…»

От этого стало спокойнее, и все постарались больше страшные истории не вспоминать.

– Ну ладно Мань, мы пошли. Уже поздно. Спокойной ночи, – сказали соседки, поднимаясь со стульев.

– Надь, пойдем, их проводим, вместе, и заодно двери закроем, – сказала бабушка, сделав просящие глаза..

– Пойдем, – согласилась мама, потерев руки и подняв плечи.

Они проводили соседок до входной двери, которая была на первом этаже, и служила отдельным входом на второй. Дальше, нужно было подняться по крутой лестнице, и пройти длинный коридор с чуланами, и только потом, попасть в коридор, объединяющий их три комнаты. Бабушка закрыла входную дверь на крючок, потом чуланную, по дороге они гасили свет, предыдущего помещения, и переходили в освещенное другое. Так было не страшно. Потому что коридоры и лестница были очень длинными, и в темноте в их углах, можно было увидеть и представить что угодно. Наконец, они вошли в коридор между комнатами, и закрыв его, и погасив в нем свет, заперли за собой дверь в одной из комнат, в которой они собирались спать. Присутствие соседок, еще чувствовалось, они тоже щелкали замками на своем первом этаже, и мама и бабушка разделись и легли в кровать.

– Надь, ну что будем свет гасить? – спросила бабушка, и вопросительно улыбнулась, округлив глаза и подняв брови. В это время она была очень похожа на себя девочку, которая нашалила, и боялась рассказать маме.

– Гаси, уже почти двенадцать, спать очень хочется, заснем, а проснемся, уже утро будет. Мать, нам с тобой ведь все не почем! – ответила мама, и спряталась под одеяло.

Бабушка погасила свет, и они, накрывшись одеялом, быстро заснули.

– Мать, проснись, кто-то в дверь шарахается, зашептала испуганно мама, – входная дверь глухо стучала.

– Ветер это! – сказала бабушка и все– таки прислушалась.

Дверь громыхала, как будто они оставили ее открытой, а ветер шарахал и шарахал ее о стену. Да не порывисто, а так продолжительным стуком. Тра-та-та Тра– та– та. Бум– бум– бум. Так настойчиво и громко.

– Ты думаешь, ветер, а чего он так гремит, вроде, когда мы провожали на улице, такого ветра не было? – засомневалась мама.

Стук раздавался уже сильнее, и он был какой– то гулкий, как могла бы в дверь стучать огромная рука, БУМ-БУМ-БУМ!

Надька, такое впечатление, что он стучит уже в чуланах, а не на улице, – сказала бабушка, привстав в кровати.

– Мать, может быть, это отец к нам пришел, – сказала мама, и глаза ее сделались очень испуганными. Она прижала к себе одеяло, но стук затих.

– Ветер, – сказала облегченно бабушка.

Но, в это время, снова, раздались звуки, и они были уже в двери, отделяющей чулан от прихожей. Кто– то продолжал грозно долбить в дверь, и к этому звуку прибавились звуки скрипа досок пола.

– Ма – а – ать. Как будто кто-то ходит по лестнице и по коридору. И ногой стучит в нашу дверь, – затряслась Надя.

– Господи, спаси и сохрани, – покрестилась бабушка, и стала читать молитву, отче наш… Она смотрела на икону, и умоляла ее спасти их от чего-то неизвестного и страшного.

Фитилек лампадки качнулся, как будто ветер, попав в комнату, стал тихим и ласковым, и звуки в прихожей прекратились. Потом они спустились за чулан и, наконец, громыхнули последний раз за входной дверью, одним злобным ударом.

– Ушел! – облегченно вздохнули мама и бабушка.

– Мать, а кто же это был? – спросила, осмелев, мама.

– Молчи, Надька, давай спать, пока все хорошо. Утром поговорим.

И почему– то, от молитвы, вдруг стало спокойнее на душе, как будто, кто-то не давал вспоминать и прокручивать события произошедшие пять минут назад, как будто на них опустился заслон, и уже ничего страшного в мыслях видно не было. А поэтому спасительный сон пришел быстро.

Утром они проснулись от звука репродуктора и переглянулись. Каждая думала, что это, может быть, им приснилось? Но они сразу поняли, что все это было, правда, и конечно вспомнили все свои ночные страхи.

Уже было утро, и в соседних дачах зажглись лампочки, и голос из репродуктора, вещавший о политике партии и достижениях народного хозяйства, совершенно не гармонировал с мистикой. Пролетел самолет, жужжа своим мотором, пропела электричка свою протяжную ноту, и все стало на свои места. Началось утро и мама и бабушка ушли на работу.