Тайга и зона - Александр Бушков

– О соболях говорили, Гена, о соболях…

– О чём?!

– О них, родимых… – вздохнул Карташ.

Что характерно, сущую правду сказал – их знакомство с Дорофеевым аккурат со шкурок и началось. Это уже потом, годик спустя, Алексей решил задействовать охотника в поисках объекта. И начни археолог копать, простите за каламбур, в его сторону, то многие пармовчане подтвердят: да, начальник, Егорка Дорофеев многим шкурки продавал, и цирикам, и цивильным, мобуть, и этому, Карташу, тоже…

И Остапа, как говаривали классики, понесло. Алексей откинулся на спинку шаткого стула, сцепил пальцы на животе и принялся вещать почти ласково:

– Да, друг Гена, такое вот совпадение. Ты со мной откровенен – и я отплачу той же монетой. Покойный Дорофеев мне как раз шкурки-то соболиные и приносил иногда, а я их в Шантарск переправлял, за толику малую. Тем и жил… На старлеевскую зарплату разве проживёшь? То-то. Вот и приходится крутиться помаленьку. Вот в тот вечер мы с ним и обговаривали – когда, сколько и за сколько. Сошлись, потом в Салун вернулись, он, вроде, ушёл с кем-то встречаться, я ещё малость посидел и тоже свалил. А вот с кем он виделся – сие мне неведомо, гражданин археолог, можешь не спрашивать, я в чужие дела нос не сую, есть такой грешок…

«Со своими бы делами разобраться…» добавил он мысленно.

Гена молчал, и Карташ, мысленно же переведя дух, закончил с затаённой усмешкой триумфатора:

– Нет, конечно, если мои две-три шкурки и подорвали весь пушной рынок, то я готов понести наказание – по всей строгости, как говорится…

Гена молчал. То ли не заметил усмешки, то ли решил не обращать на неё внимания. Что происходило в недрах его черепной коробки, было неведомо: лицо было бесстрастным, как у викинга.

– И за что Дорофеев получил пику в живот, ты, разумеется, не знаешь, – наконец произнёс он. Не вопросительно, а утвердительно.

– Разумеется! – охотно сказал Карташ. – Но предположений могу накидать пачку…

– Не надо, – жёстко перебил Гена. – Я и сам могу… – И добавил негромко, проникновенно – Лёша, мне необходимо знать, на что он набрёл в тайге. Точнее – где то место.

– Ага, ага, понятно, – закивал Карташ. – Дошло. Значит, я вызываю дух невинно убиенного Егорки и воспрошаю у него: где, дескать, то место, которое ты, ещё будучи среди нас, нашёл для нашей доблестной милиции? Ответствуй, дух, повелеваю!.. Ежели ответит – я возвращаюсь в Москву. Правильно?

Опер разлил ещё по одной («последняя», – твёрдо решил про себя Алексей), промялся и сказал:

– Я не влюблённая восьмиклассница, а ты не герой моего романа, так что мои слова воспринимай как констатацию факта, а не как лесть, договорились?.. Короче, у Топтунова я прошерстил данные на всех здешних вэвэшников. И выбрал тебя. Ты не пролетарий, каких большинство и которые только водку пить и умеют, и не интеллигент, который умеет только языком болтать. Ты знаешь людей в Парме. Ты знаешь людей с зоны. И те, и те к тебе, в общем-то, лояльны…

– Я тебя тоже люблю, дорогая, – буркнул Алексей, но Гена пропустил сию плоскую шутку мимо ушей:

– В Парме есть человек – или люди – от туда из питомника. Они-то и убрали Дорофеева. И я должен выйти на них. Но я тут человек чужой, мне не доверяют – в отличие от тебя…

– Вербуешь, да? – Алексей протянул стопку, чтобы чокнуться с опером – впервые за всё время сих весёлых посиделок.

– Вербую, – просто согласился Гена, чокаясь. – Но, заметь, не в стукачи, не в «барабаны». Тут всё очень просто: помогаешь следствию найти убийцу – возвращаешься в Москву… Ну, за победу.

– За нашу победу, – закончил цитату Алексей.

Опер улыбнулся чуть шире: оценил.

Выпили.

С полминуты Карташ боролся сам с собой: одна половинка его Я требовала немедля выложить всё суперменистому Гене – раз за колючкой скрывается примитивный питомник, то искать выгоды в том направлении смысла нету, по крайней мере ему, Алексею Карташу. Зато, помогая следствию, он и в самом деле сумеет одним махом прыгнуть в дамки. Гене – звёздочку на погон, генералам – благодарность из Москвы, бедному опальному старлею – возвращение в столицу…

Однако вторая половина, менее прагматичная и более авантюрная, велела не пороть горячку и чуть погодить. Открыть карты он всегда успеет.

– Заманчиво, бляха-муха, заманчиво… – вроде бы в сомнениях протянул он с уркаганскими интонациями, меланхолично жуя лимончик. – А вот ежели я никого не найду – тогда как быть, гражданин археолог?

– Помощь следствию зачтётся. Зуб даю, гадом буду, век воли не видать, – в тон ему ответил супермен.

– Ну смотри, я тебя за язык не тянул… Всё, вроде бы, так-то оно так, но есть одна махонькая заковыка… Товарищ полковник Топтунов с завтрашнего дня приказали-с мне отправляться в отпуск, каковой провести в обществе одной очаровательной мамзели…

– В курсе. Вопрос решу за пару суток.

– Верю. Но предупреждаю: ходят слухи, что на зоне через несколько дней могут начаться некоторые… беспорядки. И если слухи подтвердятся, то меня из отпуска отзовут и помогать следствию я не смогу физически.

– Тоже в курсе, – отмахнулся «археолог». – Топтунов уже вызвал подкрепление – солдат из соседней вэчэ и милицию из Шантарска, сама Шевчук обещалась быть… Так что на этот счёт опять же не волнуйся. Хотя это перестраховка: я точно знаю, что Пугач с Баркасом ссориться не намерен, у него какие-то свои делишки здесь. Выпьют водки, пожмут друг другу ласты и разойдутся.

«Ого! – встрепенулся Алексей. – Ты и это уже разнюхал? Оперативно!»

– Иными словами, согласен?

«Знал бы ты, голубь мой милицейский, к кому обратился за помощью, – подумал Карташ. И тут же поправился: – Хотя – ведь запросто можешь знать…»

…Заперев за гостем дверь и занавесив окно, он включил настольную лампу, нацедил стопочку оставленного коньяку (вот спасибочки за щедрость, гражданин археолог!) и достал карту. Расстелил на столе. Закурил «Мальборо» (ещё раз спасибочки!), всмотрелся внимательнее.

Похоже, Лупень не соврал: это была карта, никакого сомнения. Что на ней было изображено, оставалось тайной Мадридского двора. Но…

Но что-то важное – Алексей чувствовал это печёнкой.

Он допил коньяк («последняя, я сказал!»), бережно спрятал карту в потайной кармашек, затушил окурок, погасил лампу. Из окна на него глядела темнота.

Соболиный питомник, говорите?

А как же скелеты? Труп, найденный Гвоздём?

Целенаправленно распространяемые байки? То, что никто в Парме не видел людей из этого питомника?..

Нет, ребяты, что-то тут не так. Как-то не вяжется история про питомник со всем, что вокруг него происходит… Значит, суперменоподобный археолог, мягко говоря, слепил горбатого. Следовательно, можно предположить, что он и не опер. Кто тогда?..

И ещё Алексей почувствовал, что заступил дорожку силам, которые могут раздавить тебя, как муравья, и даже не заметят. И от этого чувства желание докопаться до истины лишь возросло.

Кто ж мог предположить, что Судьба сама приведёт его к разгадке – да ещё столь заковыристым путём…

Часть 2.

Игра навылет

Глава первая.

Отпуск: день приезда, день отъезда…

27 июля 200* года, 22.05.

Огромный пурпурный шар солнца завис над тайгой, едва касаясь верхушек сосен, и, похоже, остановился, будто раздумывая: опускаться ли ему за горизонт и ещё чуток повременить по эту сторону планеты. Смеркалось, от лагерных строений протянулись длинные тени, воздух наполнился розовым предзакатным свечением. Через три дня, если верить Лупню, перемирятся, и тогда вообще тишь да гладь наступят… А пока заключённые, вернувшиеся от трудов праведных в жилую зону, закончив перекличку, понемногу угомонились, над ИТУ разлилась тишина – лишь орал на кого-то по ту сторону колючки пьяный опер, да лязгало какое-то железо в автопарке, да побрехивали собаки в питомнике за казармами.

Так что если закрыть глаза, то запросто можно представить себе, что находишься не возле охраняемого со всех сторон лагеря, под завязку набитого урками, а в мирной сибирской деревушке дворов эдак на десять, тихой и уютной, которой равно наплевать на землетрясение в Индонезии и на президентские указы касательно полномочий губернаторов, где ползимы нет электричества, передвижная лавка приезжает раз в полгода, а самым страшным в мире человеком считается тракторист Коля, который по пьяни и при посредстве топора страсть как любит ломиться в избу к незамужней Таньке, и остановить его можно, лишь огрев оглоблей по черепушке…

Ежели откровенно, то нельзя сказать, что подобные пасторальные настроения мучили Алексея постоянно, однако сейчас отчего-то нахлынуло. И не исключено, что причиной тому явилось присутствие рядом дочурки «хозяина».

Марии Александровны.

Маши…

Таинственный солнечный свет заходящего и никак не могущего зайти солнца окрашивал её лицо прямо-таки средиземноморским загаром, заставлял короткие, с рыжиной волосы гореть неким потусторонним, мистическим свечением, а глазищи… глазищи, блин, были как у Медузы Горгоны: заглянешь в них – и всё, пиздец…