День сардины - Сид Чаплин

Это был ужас — я не о том говорю, что он потом сделал. Я о том, каково ему было, когда она давала ему деньги и смеялась. Не скрою, это меня поразило; было время, когда я завидовал Крабу, потому что у всякого бывают минуты, когда чего-нибудь очень хочется и ни о чем другом думать не можешь, а добьешься своего и чувствуешь, что хочется большего.

2

Теперь я пропускаю две недели и хочу рассказать про день, когда я принес домой первую получку. Это я на тот случай, если вам показалось, что мы с моей старухой жили как кошка с собакой. Ничего подобного. Просто у каждого была своя жизнь; иногда мы, конечно, ссорились, но редко. На этот раз виноват был я. Когда я начал работать, моя старуха настояла, чтобы я приносил ей всю получку, и выдавала мне карманные деньги. Мне это не нравилось.

Я не хочу сказать, что она была злая, нет, она всегда была добрая и щедрая, это правда, но карманные деньги не хуже смирительной рубашки, это тоже правда. Чего хватало иногда на всю неделю, того иной раз могло не хватить на один день, и тогда мы собирали железный лом или прибеднялись и попрошайничали. Прав я был или нет, но мне казалось, что будет справедливо, если я стану платить ей за еду и сам себя одевать. Я мог на этом крупно прогадать, но мог и выгадать. Скажем, мне обрыдли эти поездки в центр города по субботам, когда надо было купить ботинки, носки, плащ или костюм; к тому же мы всегда подолгу спорили, прежде чем что-нибудь выбрать.

Насчет одежды моя старуха — настоящая королева Виктория.

Еще в школе я пережил увлечение стильной одеждой. Потом это прошло, и я стал увлекаться другой модой — галстуками-шнурками, например, или броскими рубашками. Теперь-то мне это и вспомнить смешно, но однажды я целый месяц воевал с моей старухой за право купить яркую рубашку с галстуком-шнурком и стеклянной булавкой. Всего двадцать девять шиллингов, но она была непреклонна. А потом мне захотелось иметь узкие, облегавшие, как собственная кожа, черные джинсы, пиджаки с золотистым отливом, ботинки на каучуке и атласные жилеты. Кое-что мне перепало, но не все. Теперь мне наплевать, а тогда это было важно.

Каждый человек имеет право одеваться по своему вкусу. Может, он черт знает чего накупит. Может, недели через две будет жалеть, Что никто, угрожая пистолетом, не выгнал его из магазина. Может, он всякий раз будет оставаться в накладе — кому какое дело. Раз он платит деньги, это его право.

Таково мое убеждение, но, братцы, честное слово, я чувствовал себя смешным, когда у себя в комнате, вынув фунтовую бумажку, спрятал под тюфяк конверт, в котором оставалось без малого четыре фунта.

У меня даже мелькнула мысль: а не лучше ли все оставить, как было? Но потом я вспомнил, что мы с Носарем уже придумали, какую форму будут носить наши ребята из Старого города. На это срочно нужны были деньги, а ждать, покуда моя старуха придет с работы, мне не хотелось, и я удрал из дому.

Но я знал, что мне придется померяться с ней характером.

Как бы там ни было, я вернулся домой без четверти одиннадцать, немного досадуя, что зря потерял вечер. Мы с Носарем и еще несколькими ребятами ходили в «Риджент», местное увеселительное заведение, где есть кино, бильярдная и дансинг. Было слишком жарко, чтобы идти в кино, и мы толклись снаружи, глазели на приходящих девчонок, иногда отпускали шуточки, так что девчонки хихикали, а их кавалеры бросали на нас косые взгляды. Когда нам это надоело, мы пошли в бильярдную. Там к каждому столу была очередь. Жуть! А без очереди не пролезешь, потому что управлял всем сержант Минто, бывший десантник, с ним шутки плохи. Когда-нибудь расскажу вам про Минто. Ох, и интересный же тип.

Под конец все мы потянулись в дансинг, хоть у меня и душа к этому не лежала. Когда там полно народу и никому до тебя дела нет, это еще туда-сюда, но я терпеть не могу подпирать стенку и разговаривать или отбивать такт ногой под оркестр, когда народу мало и девчонки танцуют только со своими ребятами, а незнакомым отказывают. В тот вечер как раз так и было. Мы встали около дохленького оркестра, который играл без нот, стояли и смотрели. Было еще рано, народу собралось немного, и все сплошь виртуозы. Записные танцоры. Декольтированные девицы, приглашенные на все танцы заранее, и при них ребята, которые мигали им, чтоб они отказались, если их приглашали незнакомые. Так мы там околачивались, болтали и отбивали такт, пока эти фанатики вертелись волчком. Говорю вам, нет ничего тоскливее, чем смотреть на танцы и не танцевать самому.

По-моему, это непорядок. Я про то, что они танцуют только со своими. Это тоже форма капитализма. Может, вы сочтете меня сумасшедшим, но я уверен, что если бы каждый мог танцевать, с кем хочет, можно было бы обойтись без многих скандалов, которые кончаются серьезными драками.

А так оно и случилось, когда явился Келли со своими ребятами. Сперва мы растерялись, но потом начали злиться. Дело принимало скверный оборот. Завидев нас у эстрады, Келли повел своих в другой конец зала. Мы, конечно, обменялись выразительными взглядами. В перерывах между танцами мы их донимали насмешками. Они начали закипать, мы тоже. Один из наших, Уиллис, по прозвищу Малыш-Коротыш, сказал:

— Пошли дадим им жару!

Носарь покачал головой.

— Мы уходим, — сказал он и подмигнул. А сам потихоньку указал, кому где встать, чтобы захватить Келли и его ребят врасплох, когда они будут спускаться по лестнице.

— Только глядите в оба, — предупредил он нас. — Эти мальчики таскают с собой велосипедные цепи и черт те что, а мы с пустыми руками пришли.

Тут к нам подошел распорядитель. Высокий, худой, с усами и, видать, из слабонервных.

— Надеюсь, ребята, вы не затеете скандала?

— Мы-то нет, — сказал Носарь. — А вон те — они могут.

— А кто это?

— Портовые, шайка Мика Келли.

— Бога ради не задирайте их! — сказал распорядитель. — Мы не хотим скандала — в прошлый раз кто-то разбил бутылкой большую люстру и удрал, а нам это обошлось в десять фунтов.

— Мы тоже скандала не хотим, — сказал Носарь с самым добродетельным видом. — Мы даже решили уйти.

— Вот молодцы! — сказал распорядитель.

Мы вышли как ни в чем не бывало, крикнув «пока» оркестру и послав воздушный поцелуй певичке. А за дверью все разошлись по местам.

План был такой: мне и Малышу спрятаться в мужской уборной и неожиданно навалиться сзади. А если кто из них забежит туда раньше времени по нужде, наше дело с ходу его обработать — тогда Носарю и всем нашим меньше будет возни. Все остальные, кроме Носаря, спрячутся внизу под лестницей, а он будет стоять как ни в чем не бывало на виду и курить — приманка для Келли.

Получилось так, что двое портовых зашли в уборную. Помню, когда мы за них принялись, в дверь заглянул третий, но он, как видно, свято уважал честные драки и поэтому предоставил своим приятелям выпутываться самим. Но не очень-то им это удалось. Когда они вошли, я стоял за дверью, а Малыш-Коротыш спрятался в кабине; я подставил второму ножку, первый обернулся, но тут Малыш выскочил и заехал ему головой в живот, а в этом Малыше фунтов сто весу. И первый был готов — он долго не мог отдышаться, и, наверно, за милю было слышно, как он хватает воздух. Зато со вторым пришлось повозиться — он не растерялся, упал на руки, что спасло его от удара о каменный пол, вскочил быстро, как кошка, злобно фыркая, и в руке у него уже была велосипедная цепь. Он стал ею размахивать. Надо было видеть, как он со свистом рассекал этой цепью воздух, а я и Малыш-Коротыш выдавали какой-то танец, не то квикстеп, не то классический балет, чтобы нас санитары не унесли.

Все обошлось без крови, но этот малый сделал кое-что похуже — задел Малыша цепью по плечу, а он у нас франт и не любит, чтоб ему шмотки рвали. Тогда Малыш, недолго думая, снова ринулся головой вперед — раз-два, в жизни не видал ничего красивее. Он обхватил этого малого вокруг пояса, а тот, задыхаясь, стал молотить Малыша по спине. Я выждал, пока мне будет сподручнее, и ударил его под ребро. Потом я подобрал цепь, а Малыш-Коротыш съездил его по морде, и он схватился за глаз.

Потом мы дунули вниз по лестнице. Там было весело — ребятишки усердно лупили друг друга, многих сбили с ног и чуть не затоптали. Где-то между вторым и третьим этажом нам попался навстречу один из ребят Келли, а может, он был просто посторонний. Но я схватил его за галстук и спросил, далеко ли он собрался.

— А тебе какое дело?

Подмигнув Малышу, чтоб он дал ему подножку, я сказал: «Есть дело», — отпустил галстук, и он загремел вниз. Ряды наших врагов сильно поредели — несколько человек сразу испарились, как только увидели нас с Малышом. Некоторые сидели на полу, и кое-кто уже оседлал их. На ногах остался один Келли.

Он выхватил нож.

Сперва нам показалось, что у него в руке мелькнуло что-то черное. Но тут же лезвие ярко сверкнуло, и, братцы, тут я замер. И все замерли, потому что он наставил нож прямо Носарю в живот. И говорит: