Право на риск - Валентин Аккуратов

Обязан? Да она уже выполнена! Мне уже все ясно, я уже представлял себе, как в космос уходят земные меридианы к полюсу, лежащему в бесконечности, как по этим невидимым долготам я поведу наш четырехмоторный гигант! Все-таки солнечный пеленгатор надо использовать. Финикийцы были не дураки.

Я взглянул на часы. Сколько же я проспал? Стрелки показывали одиннадцать, но, может быть, это двадцать три часа, ведь солнце стояло так же высоко, как и в полдень! Скорее определиться! Взял высоту светила и, рассчитав координаты, нанес их на карту. Расчеты показали, что уже ночь. Значит, я проспал шестнадцать часов! Вот почему я ощущал легкость и бодрость! Скорее готовить обед, ведь вот-вот вернутся с работы товарищи, усталые и голодные. В хлопотах по подготовке обеда я не заметил, как они пришли. Ели с аппетитом и весело. И не было той настороженности, которая царила до сегодняшнего дня. Я с благодарностью взглянул на Илью Павловича. Он хитро подмигнул мне и невинным голосом проговорил:

— Завтра после работы проведем краской черту на лагерь. Как ты думаешь, Валентин, дрейф не исказит ее направления?

— Исказить может, — в тон ему ответил я, — но не более, чем на плюс-минус два-три градуса.

Я видел, как остальные быстро переглянулись между собой, а второй пилот Козлов, шумно вздохнув, крикнул:

— Я же говорил, что большой ошибки быть не может! А два-три градуса — это же радиус видимости лагеря с высоты полета!

— Ну да, ты говорил! Ты, Матвей, говорил, что лагерь-то в противоположной стороне от той, куда указывал штурман!

— Солнышко подвело. Болтается на одной высоте, как тут не запутаться? А у штурмана инструменты и расчет! — виновато отпарировал второй пилот, с аппетитом уничтожая сочные сосиски, которые гирляндой тянулись из его дымящей паром миски.

— Завтра конец работы. Аэродром готов. Вылет назначен на десять ноль-ноль московского времени. Так, Валентин?

— Так. Это будет по местному два часа пятьдесят четыре минуты, по времени лагеря пять часов двадцать восемь минут. А сейчас пора связываться с лагерем. Прошу двоих покрутить динамо. Узнаем их координаты.

Связь долго не удавалась. В эфире было плохое прохождение радиоволн. Наконец часа через три нас услышал далекий остров Диксон, который своим мощным передатчиком вызвал лагерь и соединил с нами. К микрофону подошел Отто Юльевич Шмидт. Я доложил ему, что самолет готов к вылету на завтра, и если погода будет солнечной, то старт рассчитываем на десять ноль-ноль московского времени.

Внимательно выслушав нас, Отто Юльевич спросил:

— А как решили вести навигацию? Расскажите методику.

Я рассказал:

— Выход и отход от нашего меридиана с постоянным курсом по солнечному указателю азимута. Сетку меридианов между лагерем Папанина и местом нашей посадки исключаем. Считаем, что полюс не существует, мысленно перенесли его в бесконечность…

— Все понял, — ответил Шмидт. — Вы исключаете сближение меридианов. Теоретически задача решена блестяще. Но выдержите ли постоянство курса? Желаю удачи. И будьте осторожны!

Условившись, что перед вылетом лагерь свяжется с нами и сообщит погоду, мы попрощались.

Одобрение, полученное от Шмидта — большого ученого и отличного математика, который с полуслова понял предложение, — окрылило.

Мы долго не могли заснуть, обсуждая предстоящий полет. Была разработана методика полета от взлета до расчетного прибытия в точку лагеря. Мы решили, коли в расчетное время лагеря не обнаружим, то еще тридцать минут будем летать по развертывающейся коробочке. Это позволит нам ликвидировать возможное уклонение от маршрута. Между членами экипажа были распределены секторы наблюдения за поверхностью льдов. И если все же лагерь не найдем, вновь сядем на дрейфующие льды, уточним свои координаты и, связавшись с папанинцами, будем стартовать к ним уже с более близкого расстояния.

Утро нас встретило мягкой и солнечной погодой. Пока готовили завтрак и свертывали палатки, механики прогрели моторы. Десятилитровые примусы, гудя синим пламенем, висели под каждым двигателем, накрытым стеганым капотом. Из-под них валил пар, столбом поднимаясь в небо.

Суматоха свертывания лагеря повлияла и на Веселого. Собака радостно крутилась около механиков, громко лая на гудящие примусы, и не обращала никакого внимания на камбуз, словно понимая, что предстоит вылет.

Пока Мазурук тщательно исследовал взлетную полосу, я связался с лагерем папанинцев. На рации дежурил Эрнст Теодорович Кренкель. Он порадовал нас хорошей погодой и рассказал, что лагерь готовится к встрече: стороны горизонта поделены на секторы и за каждым будут наблюдать в бинокли.

Это немного смутило меня: значит, они не уверены в правильности направления нашего полета, — но одновременно немного порадовало. Выходило, что паутина меридианов охватила и запутала не только нас, но и их.

— Эрнст, если ты хочешь увидеть нас первым, смотри строго на истинный запад.

— У нас тут кругом юг, и нет никакого запада, а вообще не прогляжу, — ответил Кренкель.

Предупредив, что ровно в десять ноль-ноль стартуем и после взлета, как возьмем курс, сразу буду его звать на средних волнах, я закончил связь.

Илье Павловичу Мазуруку доложил о хорошей погоде в лагере и о том, что нас ждут.

Мазурук взял меня под руку, отвел от самолета:

— Взлетаем в точно назначенный срок. Ты все продумал, нет ли каких сомнений?

— Илья Павлович, я готов. А думали мы вместе с тобой и, кажется, ничего не упустили. В лагерь придем вовремя. А как взлетная полоса?

— Немного коротковата и узка, — ответил Мазурук, — но лучшего уже не сделать. Надо уходить не нынче, так завтра. Полосу может сломать. Слышишь, канонада приближается.

Потом плотно позавтракали уже в самолете. За едой все молчали. Лагерь был свернут. Даже Веселый и тот давно забрался в корабль и, втиснувшись между тюками, выкатывая глаза, следил за нами, когда мы проползали мимо него.

Мы заняли свои места. Примерзшие лыжи самолета, заранее подкопанные, легко стронулись с места. Выделывая замысловатые повороты, наш огромный оранжевый воздушный корабль медленно пополз между торосами на взлетную полосу. Нужно было обладать огромным мастерством, чтобы вести самолет, который не имел тормозов, по узким коридорам торосного лабиринта, регулируя повороты только моторами. Совсем близко, чуть выше крыльев, торчали ледяные глыбы.

Самолет не должен был останавливаться, иначе лыжи плотно пристали бы к снегу и, чтобы сдвинуться с места, пришлось бы опять подкапывать тоннели под их огромной площадью.

Вот наконец и старт. Не останавливая машины, Илья Павлович дает полный газ всем четырем моторам.