Семь трудных лет - Анджей Чехович

Почти неделю он просидел в Западном Берлине, размышляя, что́ в его положении выгоднее предпринять. Пришел к выводу, что лучше работать на американцев, и решил явиться к ним. О дальнейших перипетиях своей жизни чаще всего говорил так:

— Я столько рассказывал о положении в Польше, что вначале американцы не хотели мне верить. Все казалось им слишком прекрасным и легким. Меня долго держали в специальном лагере, из которого, правда, я мог выходить в город, но без документов и денег. Возможно, держали бы еще дольше, если бы поляки не допустили ошибки. Они решили меня похитить и действительно однажды это сделали. Я был уже в их автомобиле. Ехали мы с головокружительной скоростью, и в пути я заметил, что за нами мчится «виллис» с янки. Я решил рискнуть. На повороте, когда скорость была снижена, вырвался из рук поляков и выпрыгнул прямо под колеса американской машины, которая чуть меня не переехала. Американцы выскочили на дорогу, а поляки, решив, что их преследуют, умчались на полной скорости. Я рассказал своим случайным спасителям, что произошло. Для них это было неожиданностью, и меня сразу же взяли на допрос. На мою голову повалились все шишки, но в конце концов американцы извинились и через некоторое время опять предложили перебросить меня в Польшу через «зеленую» границу. Однако я категорически отказался — меня посадили на урезанный паек. Я чувствовал себя нужным специалистом, решил выждать и не просчитался, ибо вскоре янки начали искать инструкторов для подготовки тех, кому хотелось за зеленые банкноты ходить через «зеленую» границу. Поработал я в то время как никогда, причем были успехи, повышения и награды. И вот теперь отдыхаю в «Свободной Европе»…

По меньшей мере дважды слышал этот, несомненно сенсационный, рассказ Брыдака Станислав Микицюк, старший исследователь в Польском отделе исследований и анализа. Микицюк работал уже в нескольких разведках, в том числе и в качестве инструктора для обучения молодых кадров. С Брыдаком он впервые столкнулся много лет назад, а потом в этой же роли, но уже в «Свободной Европе».

Если бы Брыдак все это сочинял, то Микицюк, насколько я его знал, не выдержал бы и рано или поздно что-нибудь насчет этого сказал. Только однажды, когда из-за Брыдака вспыхнул очередной скандал, Микицюк вздохнул:

— С такой биографией нельзя быть нормальным человеком…

Этой фразой он не только охарактеризовал Брыдака, но также в некотором смысле подтвердил правдивость его исповеди. Когда я садился писать свои воспоминания, мне нужно было заглянуть в архив, хотя бы затем, чтобы просмотреть некоторые документы, высланные мною в Центр. Случайно я наткнулся там на бумаги Богумила Брыдака. Поскольку его уже нет в живых, мне позволили ознакомиться с содержанием записок. В Мюнхене я рассматривал его однозначно — как агента ЦРУ, но сегодня меня одолевают сомнения: правильным ли было мое мнение?

Станислава Микицюка я знал мало, несмотря на то что просидел с ним несколько лет в одной комнате. Этого человека я немного побаивался. Такого противника, как он, я не мог игнорировать. Выдержанный, толковый и наблюдательный, он много знал, хотя трудно было сказать, что́ в данный момент наиболее привлекает его внимание.

Я узнавал его мнение о многих вещах только по отдельным замечаниям, высказываемым им. На обстоятельный разговор я никогда не пытался его вызвать. У меня есть причины предполагать, что некоторые придирки Микицюка были формой проверки меня как нового сотрудника. Делал он это по поручению ЦРУ, но значительно свободнее и хитрее, чем Заморский, хотя имел меньший стаж работы в секретной службе. Оба в разное время начинали свою карьеру в так называемой «двойке» (второй отдел генерального штаба буржуазной Польши, занимавшийся разведкой). Заморский, однако, во всем не смог подняться и уже никогда не поднимется выше уровня дилетанта. Микицюк же был разведчиком-профессионалом. Не исключено, что, как профессионал, он созрел во время обучения американских агентов, готовившихся к переброске в Польшу, когда должен был более глубоко анализировать некоторые теоретические основы и приобретать практический опыт.

Микицюк много знал и знает о шпионских операциях США и Великобритании против Польши, Советского Союза и других социалистических стран. Человек, причастный к тайнам, не должен быть болтуном. Особенно если он поляк, живет на Западе и не имеет родственников в английских, американских или немецких семействах. Когда вдруг исчезает поляк, то, до тех пор пока кто-нибудь случайно не обнаружит труп, никому нет до него никакого дела. Одни думают, что возвратился в Польшу, другим объясняют, что, видимо, он послан с секретной миссией, и, следовательно, — молчок. А через два года кто о нем будет помнить?

Человеком ЦРУ среди тех, с кем я должен был ежедневно встречаться в «Свободной Европе», был также Войцек Кшижановский, второй заместитель Заморского. Это тучный, седой, черствый мужчина, перед войной он был на дипломатической работе в ранге секретаря польского посольства в Бухаресте. Женат на немке, которая очень о нем заботится и называет ласково Войтеля или Шпетцхен — воробушек. Этот Войтеля нас всех смешил, но почти не случалось, чтобы кто-нибудь попрекал его женой немкой, тем более что и руководство секции к этому относилось неодобрительно.

Войтеля, любит лечиться. Однажды он принес медицинскую справку, что ему необходимо много гулять. Боссы «Свободной Европы», всем на удивление, признали справку действительной, и Кшижановский ежедневно, заискивающе улыбнувшись коллегам по комнате, направлялся на прогулку. Возвращался он часа через два, иногда вовсе не возвращался. Заморский, известный своей привычкой устраивать подчиненным скандал из-за пятиминутного опоздания, не видел, однако, в этом ничего предосудительного.

Кшижановского я остерегался, так как он постоянно доносил на всех. Иногда он провоцировал. Однажды он поймал меня в коридоре и заявил:

— Наша радиостанция обзывает Гомулку Держимордой, а сами мы имеем Новака. Если бы такому Новаку дать в руки власть, то у многих полетели бы головы. Если бы Новак родился в США, то наверняка стал бы предводителем шайки гангстеров. Он никогда не испытывает угрызения совести, если речь идет о власти, деньгах и женщинах…

В другой раз Кшижановский даже критиковал Заморского:

— Вы вчера были свидетелем, какой несерьезный человек Заморский. Каждый из нас знает, что мы имеем своих людей в Польше, но разве об этом можно говорить вслух, даже в нашей комнате? Такие дела делаются, но об этом не говорят. Я прав, пан Анджей?

Слишком часто я видел, как Кшижановский с любой мелочью бегал к шефу, чтобы хоть одно слово сказать ему о Заморском.

Заморский поддерживал дружеские отношения с Кшижановским. Но, когда в игру вступила Уршула Ясиньчук, эта дружба не выдержала испытания. Как-то Кшижановский, который на службе держался как у себя дома, ответил секретарше несколько резко. Уже час спустя Войтеля сидел в кабинете Заморского, вызванный тоном, в котором чувствовалось приближение грозы. Хотя дверь кабинета Заморского была закрыта, хорошо слышны были крики шефа. Кричал только Заморский, и это продолжалось довольно долго.

Когда Кшижановский вышел, он был бледен и сильно взволнован. Немного посидев у себя в комнате, все еще взволнованный, он пошел и низко склонился перед пани Ясиньчук.

— Пани Уршула, прошу извинить меня, — сказал он упавшим голосом. — Я вспылил, хотя для такого бестактного поведения у меня не было никаких оснований. Прошу вас меня простить и прошу извинения у всех здесь присутствующих за то, что им пришлось быть свидетелями неприятного инцидента, вызванного мною…

В этот день Кшижановский уже не пошел на свою оздоровительную прогулку, предписанную врачом.

Заморский значительно чаще унижал своего первого заместителя Александра Дыгнаса, который зарекомендовал себя в «Свободной Европе» одним из самых порядочных людей. Все говорили, что он не любит и не хочет никому делать пакостей. Это человек образованный, культурный и очень спокойный. Его седина вызывала уважение.

Иногда кто-нибудь обвинял его в приспособленчестве, поскольку Дыгнас никогда не высказывался в защиту кого-либо, даже когда был глубоко убежден, что этому человеку причиняется зло. Думаю, он сознательно не создавал конфликтных ситуаций. Ему было необходимо дать образование двум детям и дождаться пенсии, до которой не хватало всего нескольких лет.

В отделе исследований и анализа он имел ранг старшего эксперта. Занимался материалами, касающимися религии в Польше, отношений между церковью и государством, ПНР — Ватиканом и т. д.

Заморский его не любил, совсем не боялся, хотел от него отделаться, и трудно сказать, почему ему это не удалось.

Когда Заморский возвращался из какой-нибудь, даже короткой, поездки, постоянно разыгрывалась дикая сцена. Он бегал из комнаты в комнату и кричал: