Семь трудных лет - Анджей Чехович

Сортировка вырезок из газет — это очень простая операция, как бы не играющая важной роли. Если, однако, задуматься над вопросом, кому и в каких целях она служит, тогда это предварительное мнение подвергнется определенному изменению. Печать, как и радио, телевидение, является ценным источником информации для вражеской разведки. Важно, как составляются и классифицируются полученные таким путем сведения, кто их анализирует, на какие детали обращает внимание и как в свою очередь этот сырой материал обрабатывается специалистами. Господствует общее мнение, что значительный процент информации из различных областей разведка добывает именно из этого официального источника.

В «Свободной Европе» — как я вскоре установил и затем многократно проверил — вырезки из польских газет и некоторые фрагменты из радио- и телевизионных передач накапливаются для трех главных целей. Во-первых, для нужд работников ЦРУ. Сотрудники американской разведывательной службы неоднократно требовали ту или иную папку с вырезками. Тогда относил ее сам Заморский или его заместитель Войцек Кшижановский, а чаще всего секретарь Уршула Ясиньчук. Во-вторых, для проверки секретной информации, поступающей в «Свободную Европу» из других источников, а также для подготовки разных проблемных аналитических материалов, которые американцы периодически заказывали в польской секции. В-третьих, наконец, для редакторов, пишущих тексты радиопередач. Они особенно ценили вырезки из многотиражных газет, издаваемых в Польше крупными промышленными заводами, шахтами, металлургическими предприятиями и т. д. Многотиражку, издаваемую, скажем, на варшавском заводе легковых автомобилей на Жерани, даже в Варшаве читают немногие. Таким образом, когда автор передачи радиостанции «Свободная Европа» вплетет в свой текст взятое из этой газеты сообщение, что, например, у мастера X родилась тройня, то не ориентирующийся в редакционной кухне слушатель «Свободной Европы» наверняка вздохнет: «Они там все знают». Подготовленный несколькими такими ударами, он легче поверит последующему вранью мюнхенской радиостанции.

Собираемые «Свободной Европой» вырезки пригодились когда-то для обучения группы американских студентов, выезжавших через Польшу в туристическую поездку по СССР. «Наставники» из польской секции информировали студентов о том, что они увидят в Польше, и, соответственно препарируя подобранные цитаты из наших газет, старались выработать у них иммунитет против, как здесь принято выражаться, «режимной коммунистической пропаганды». Через несколько недель, когда эти студенты возвращались за океан, они опять останавливались в Мюнхене, там описывали свои впечатления и отвечали на вопросы, содержащиеся в специальной анкете. Собранный таким образом материал скрупулезно изучался аналитиками «Свободной Европы» и радиостанции «Свобода». Спецы из ЦРУ просто хотели знать, может ли соответствующая подготовка уменьшить воздействие коммунистической пропаганды на молодежь.

Уже в начальный период работы меня часто вызывал к себе Заморский и поручал независимо от систематизирования вырезок из газет подготавливать различные разработки, необходимые, как он оговаривался, американцам.

Я должен был, например, разработать в обширном отчете намечаемые в Польше реформы системы народного образования и описать главные направления новых концепций, которые в этой области начали вырисовываться. Речь шла главным образом о поисках данных, касающихся методов и масштабов гражданского воспитания молодежи в школах. Источником для этой разработки были вырезки из печати. Спустя некоторое время мне поручили написать столь же обширный трактат на тему о ядерных реакторах в Польше.

Когда в Польше началась подготовка к XV съезду Союза польских писателей, я писал о положении в писательской среде. Первоначально это должна была быть короткая, на две страницы, записка. Однако оказалось, что для американцев этого недостаточно. Они требовали более точных и мелких подробностей. Стоит напомнить, что это происходило в то время, когда «Свободная Европа» стремилась спровоцировать напряженность в среде творческих работников и вызвать открытые конфликты их с властями. Американцы хотели знать, от каких писателей можно ожидать, что они на съезде не займут — как это уточнялось в заказе — оппортунистической позиции.

Уже для разработки статьи о ядерных реакторах мне, например, не хватало материалов в папках с вырезками. Эта нехватка стала ощущаться еще больше, когда я принялся за подготовку материалов о писателях. Я обратился к Заморскому и сообщил ему о моих соображениях. Вначале он пытался под любым предлогом отделаться от меня, но я понял, что он просто тянет время. Наверняка он обращался за советом к офицерам ЦРУ, как в данном случае мне поступить. Я ведь был еще молодым сотрудником радиостанции.

Я знал, что в «Свободной Европе» есть архивы, где хранятся секретные материалы, доступ к которым возможен только с согласия американцев. Мне хотелось добраться до них, но именно поэтому я не мог действовать опрометчиво и слишком настойчиво давить на Заморского. Поэтому я начал сперва сетовать на трудности, не позволяющие мне быстро и тщательно выполнить порученную работу. Я знал, что мой шеф не любит, когда кто-либо из подчиненных долгие часы пропадает в библиотеке или читальном зале «Свободной Европы», и поэтому пытался быть в поле его зрения, подчеркивая, что в библиотеке нет нужных для работы материалов. В течение многих дней я повторял эту сцену, сообщая о том, что буду продолжать копаться в справочниках и периодике. Когда я был уже уверен, что Заморский достаточно раздражен моим постоянным пребыванием в читальном зале (ему передавали мои слова, возможно даже со злыми комментариями), я решил использовать еще и тщеславие шефа. К тому времени я успел узнать его и с этой стороны. Он всегда хотел, чтобы им восхищались. Если умело затронуть эту струнку, то это могло принести, как я полагал, определенные результаты. Таким образом, я обратился к нему с просьбой, чтобы он, как человек опытный, умный, как хорошо известный автор, больше не лишал меня своих ценных указаний.

Заморский был приятно польщен и принял позу человека, наслаждающегося своим величием.

— Так и надо, пан Анджей, — говорил он с откровенным удовлетворением. — Именно так и надо. Кто спрашивает, тот не делает ошибок. Прошу об этом постоянно помнить…

Он посоветовал мне просмотреть подшивки «Культуры» и «Жиче литерацке», где я мог найти, по его мнению, богатую информацию, касающуюся писателей. Я поблагодарил его за «ценный совет», хотя уже раньше это сделал и действительно кое-какие материалы нашел. Однако меня интересовали не писатели. Надо было узнать, что находится в секретных архивах. Заморский об этом ничего не сказал. Так что я ни на шаг не продвинулся в самом важном для меня деле, говоря военным языком, продолжал оставаться на исходных позициях.

Опять на два дня я застрял в библиотеке, которая была для меня самым приятным местом во всей «Свободной Европе», поскольку туда приходило мало людей. Из польской секции чаще всего я там встречал Тадеуша Новаковского и Ежи Каневича (Тадеуш Мелешко), иногда туда заглядывал Заморский, но, пожалуй, лишь затем, чтобы проконтролировать меня.

Наконец настал день, которого я ждал. Не знаю, сам ли Заморский рискнул принять решение или американцы дали ему такое распоряжение. Если бы инициатива исходила от него, я мог бы считать, что моя игра не осталась безрезультатной. Во всяком случае, однажды он вызвал меня к себе в кабинет и произнес короткую речь. Он говорил о доверни, какое питает ко мне, новому сотруднику, и требовал должным образом оценить этот факт. Затем вручил мне несколько папок и персональных дел, вынутых из стальных сейфов в комнате F-9. В них находились секретные материалы, к которым в принципе не имели доступа редакционные сотрудники «Свободной Европы». Еще в Центре мне говорили, что в отделе Заморского размещаются секретные архивы, но подтверждение этих сведений на месте ободрило меня. Для меня это был важный момент — я, кажется, сдвинулся с мертвой точки… Через несколько часов, выписав необходимые мне данные, я пошел к Заморскому, чтобы возвратить ему папки. Он был чем-то занят и, желая быстрее от меня отделаться, немного даже безразлично сказал:

— Папку прошу отдать пани Уршуле, а персональные дела — пану Микицюку.

Таким образом я узнал, где, кто и что хранит. Из многих таких мелких наблюдений, зачастую пустяковых деталей, я постепенно начал строить схему поступления информации в «Свободную Европу» и ее прохождения внутри этого учреждения, особенно в той части «Свободной Европы», которая носит название Восточноевропейского департамента исследований и анализа.

В моей схеме было еще много пробелов, мест, лично мною еще не проверенных, когда неожиданно меня вызвал Заморский и, изображая заботливого начальника, сказал: