Семь трудных лет - Анджей Чехович

Конференцию закрыл Новак. В его заключительном слове содержались в сжатом виде главные мысли, сформулированные им в выступлении при открытии конференции. Он заявил, что детальные выводы, касающиеся радиопрограммы, будут разработаны в рабочем порядке в ближайшие дни. Напомнил также о необходимости срочного создания группы, которая должна будет заняться редактированием расширенных радиопередач для молодежи. Среди фамилий лиц, предназначавшихся для работы в этой группе, была названа и моя.

Если бы кто-нибудь специально захотел облегчить мне выполнение задания на радиостанции «Свободная Европа», то и в этом случае он не смог бы выдумать ничего лучшего, чем эта конференция, с которой началась моя деятельность в Мюнхене. Еще в Варшаве я прикидывал, сколько времени займет у меня знакомство с отдельными людьми на радиостанции, и совершенно не мог себе этого представить. Даже Генрик, делавший все возможное для того, чтобы как можно лучше подготовить меня к работе на радиостанции, был не в состоянии предоставить мне такой шанс, который я получил от Новака, пригласившего меня на конференцию. В течение двух дней, проведенных у озера Штарнберг, мне удалось узнать почти всех работников польского отдела «Свободной Европы», поскольку я участвовал как в официальной дискуссии, так и в кулуарных беседах, часто значительно более интересных для меня. Разумеется, я не сразу смог сопоставить имеющиеся в Центре характеристики на работников радиостанции с собственными наблюдениями. Для этого необходимо было время. Но первый, очень важный шаг я сделал.

Вечером после окончания заседания мы немного выпили, разыграли пару робберов в бридж. Хотя ставка не была высокой, я заметил, что Казимеж Заморский, мой шеф, ведет себя как азартный игрок. Полностью подтвердилась его характеристика, которую мне дали в Центре. По отношению к партнерам он был резок, не умел сохранять хладнокровие в моменты неудач, выходил из себя без всякого повода. Регистрируя эти мелкие наблюдения, я пришел к выводу, что работать с ним будет не легко.

На конференции было слишком шумно, чтобы я смог сопоставить известные мне фамилии с лицами всех работников. Зато все запомнили меня, и притом как человека, к которому сам Новак проявляет интерес. Вскоре я в этом убедился. Однажды в коридоре меня поймал Менхард и умоляюще заговорил:

— Когда вы будете разговаривать с паном Новаком, то хорошо бы было, если бы вы вспомнили о… — И тут он начал объяснять мне какую-то концепцию радиопередачи, которую он сам не мог реализовать.

Получал я и приглашения в гости. Когда же входил в кафе-столовую во время утреннего кофе или обеда, почти всегда кто-нибудь соскакивал с места мне навстречу и предлагал:

— Пан Анджей, может быть, вы подсядете к нам…

Таким образом, с самого начала я оказался в выгодной ситуации и благодаря этому мог спокойно думать о порученном мне задании. Самый трудный барьер я уже преодолел — стал сотрудником «Свободной Европы».

По первым беседам на территории радиостанции, в домах моих «коллег» и во время случайных встреч с ними на улице я понял, что в польском отделе существует еще одно деление, подобное тому, с которым я столкнулся в охранных ротах, где так называемые «старые» не любили «новых».

В польском отделе радиостанции «новые» были, как правило, молодыми. Они относительно недавно выехали из Польши и лучше знали действительное положение в стране. Большей частью они превосходили также «старых» общим уровнем развития и образования. Я имею в виду не формальное образование, а фактический уровень конкретных знаний. У «старых» в этом отношении не всегда все было благополучно. Если бы кто захотел найти хороший пример, подтверждающий тезис, что кто не идет вперед, тот пятится назад, он должен был бы искать его среди «старых» работников радиостанции «Свободная Европа». Он нашел бы добрую дюжину экспонатов, так как сам Новак, быстрый и интеллигентный на первый взгляд, оказывался слабаком во многих актуальных проблемах, притом касающихся не только Польши. Он является одним из тех чиновников, которые, заняв высокое положение, чувствуют себя призванными вершить высшую политику и понимают ее как сохранение выгодных для себя кадровых расстановок. Все свои усилия Новак направляет на борьбу с тем, что, по его мнению, может угрожать его авторитету, что не укладывается в его схемы мышления. Кроме того, он постоянно заботится о том, чтобы не прозевать каких-либо изменений и быть всегда рядом с теми, кто уже имеет силу или будет сильным в ближайшее время.

Нет нужды объяснять, что меня почти сразу же причислили к группе «новых». Это было обусловлено несколькими причинами. Некоторые из них были совершенно очевидны. Взять хотя бы знание языка. «Старые», прислушиваясь к нашим разговорам, порой совершенно не могли их понять, хотя должны были читать подготовленные для них словари современных польских идиоматических выражений. Это было им не под силу. Даже простые выражения типа «пустозвон», «предок», «молоток парень» звучали для них чуждо. Они смотрели на нас как на жителей с другой планеты, часто с раздражением и недоверием. Бывало, что некоторые из них в гневе взрывались:

— Лезет к нам столько «новых», что я совсем не удивлюсь, если в один прекрасный день варшавское радио передаст рассказ кого-нибудь из них о том, как он побывал в «Свободной Европе»…

Нас смешили эти опасения, хотя в данном конкретном случае я, по понятным причинам, предпочитал избегать шумных обсуждений этого вопроса. Однако я должен был разделять общие настроения, чтобы не вызвать каких-либо подозрений или домыслов.

Отделение Заморского, в которое я был направлен в период, когда начинал работу, состояло только из «старых». Лишь позднее пришел в него «новый», Анджей Смолиньский, который в Польше был советником то ли в аппарате Совета министров, то ли в комиссии планирования. Он поехал в отпуск за границу и в Австрии попросил политического убежища. «Позаботились» о нем, разумеется, американцы и привезли во Франкфурт-на-Майне. Допросы продолжались несколько месяцев. Смолиньский, должно быть, много рассказал, если его с почестями и несколькими тысячами марок привезли в Мюнхен и тут же устроили на работу на радиостанцию «Свободная Европа». Сразу же он получил и высокую, девятую ставку по жалованью, в то время как все «новые» начинали с седьмой. Такие отличия вызывали обиду и зависть, но я был доволен, так как перестал быть единственным «новым» в отделении Заморского.

Чем занималось это отделение? Чтобы ответить на этот вопрос, я должен представить несколько существенных черт структуры радиостанции «Свободная Европа» в Мюнхене.

Если бы мне предложили образно изобразить ее, и сказал бы, что она напоминает мухомор. Это сравнение возникает у меня не случайно, так как я люблю собирать грибы. Даже живя в Мюнхене, я выбирался в лес за грибами. Одни мариновал, другие жарил, а приготовляемые мною блюда из грибов пользовались большим успехом среди моих польских, украинских и немецких знакомых.

Итак, радиостанция «Свободная Европа» напоминает мне мухомор. Мухоморы бывают разные. Есть мухомор зеленый, весенний — белого цвета, пятнистый — с бронзовой шляпкой и белыми заплатками, красный — с белыми точечками на ярко-красном фоне. Мухомор, растущий в лесу, может даже понравиться. Но есть его нельзя, так как он ядовитый. Такой же ядовитый, как и передачи радиостанции «Свободная Европа». И если продолжать приведенное мною сравнение, то передачи «Свободной Европы» тоже имеют окраски мухоморов. Есть такие, которые адресуются крестьянам (зеленый мухомор), крайним реакционерам (пятнистый мухомор с бронзовой, любимой фашистами окраской). Существуют передачи, пропитанные ревизионистскими взглядами (мухомор с ярко-красной окраской). Белому мухомору соответствуют передачи «Свободной Европы», восхваляющие образ жизни на Западе, оправдывающие агрессию США во Вьетнаме или Израиля на Ближнем Востоке.

Мухомор, который мы видим в лесу, — это еще не весь гриб. Это только его видимая часть — плод. Остального мы не видим, так как его грибница находится в земле. Это белые ниточки, густо оплетающие комочки земли, и гниющие в ней опавшие листья, и мертвые корни. Этих белых ниточек очень много. Уложенные одна за другой, они составили бы нить длиною несколько сот метров, а иногда даже и километр. Положенные же на весы, они перетянули бы самый великолепный плод гриба.

Сходство с радиостанцией «Свободная Европа» поразительное. Ее фасад, ее внешний облик — это радиопередачи на болгарском, чешском, польском, румынском, словацком и венгерском языках, это также несколько периодических изданий и бюллетеней, рассылаемых в редакции газет и журналов в капиталистических странах. Это деятельность видимая, ощущаемая, часто шумно рекламируемая, но одновременно имеющая целью замаскировать внутренний облик радиостанции, отвлечь внимание от старательно скрытых звеньев, деятельность, являющаяся, по существу, ширмой, за которой тянутся длинные щупальца далеко за пределы «Свободной Европы».