Звезда для гитариста (СИ) - Билык Диана

– Вульф, и что теперь? – тихо спрашивает Вера, осторожно отстраняясь, но все еще не отпускает мое запястье.

– Поехали домой, там нас никто не найдет.

– Ключи, – она раскрывает ладонь и зазывает пальцами.

– Ты? На моем байке? О, я хочу на это посмотреть.

– Ты многого обо мне не знаешь, волчара, – она накось улыбается и так эротично садится на сидение, что я даже забываю о маленькой неприятности в виде рваной куртки и горячей от крови одежды.

– Вези уже, путеводная звезда, а не то я свалюсь на повороте, будешь потом искать.

– Буду, – говорит булавка, мягко улыбаясь.

– А утром сбежала, думала, что я враг, – пожимаю плечом и сажусь назад, охая, как старик. Обнимаю девушку за талию, поднимаю ладони вверх и мацаю упругую небольшую грудь.

– Спокойно, – шикает Вера и сдвигает мои руки вниз. – Больной, сидите и не варнякайте.

– Я тебя хочу, Звезда. Я тебя люблю, Звезда… – почти падаю на ее лопатки, хочу обнять ее сильно-сильно, но руки, как тряпки.

– Не ерзайся, Игорь, – мы срываемся с места, и Вера кричит за спину: – Держись крепче, несносный прилипала!

– Дикий пес, как-то поинтересней звучит, – еле слышно ворчу и пытаюсь слушаться, но пальцы будто деревянные.

– Ты сейчас подбитый старый волк, – притормаживая на повороте, смеется Вера. Я чувствую по ее натянутой спине, что напряжение не ушло, что волнение колотится под ребрами, просто спряталось, надело маску. Она невероятно сильная, а суку, что ее обидела, я обязательно достану. Дайте только отлежусь пару дней.

Минут двадцать из меня выдувает всю душу, хотя холодный воздух в какой-то степени обезболивает, но когда мы подъезжаем ко двору, я еле сползаю с байка и тащу свою тушу к воротам, где благополучно сползаю по стеночке.

Вера заводит мотык во двор, оглядывается, оценивает дорогу. Делает это быстро и привычно, старается держаться в тени. Сколько лет она пряталась, сколько лет бегала и боялась сталкиваться с людьми?

– Давай, Вульф, ты же центнер весишь, я тебя не дотащу до двери, – она подпихивает меня плечом и почти тащит на себе, а я, слабак, банально не могу идти.

– Оставь меня, сбрось балласт, – тихо напеваю, – не доказаны теоремы. Ты стены свои в черный покрась, спрячь за ними проблемы.

– Куда-то ритм убежал, – сдавленно говорит Вера, когда мы добираемся до входа.

– Пофиг, я ничего не могу вспомнить, на ходу придумал, – жду пока она найдет в кармане ключ и блаженно ухмыляюсь, когда ей приходится засунуть руку в тесный карман брюк.

– Обазоченный… – шепчет она, когда слегка касается восставшей плоти.

– Был же больной?

– Не представляю, как в таком состоянии можно еще и возбуждаться, – она возится с замком, а я встаю позади и ласково провожу ладонью по ее бедру, завожу руку между ног и плыву вниз.

– Просто ты потрясающая. Я сдохнуть за тебя готов.

– Да ты романтик, – она отодвигает меня и затаскивает в приоткрытую дверь. В доме все еще пахнет нашей любовью, а на пороге нас встречает изголодавшаяся Лисса. Носится между ног и воет так, будто она не день, а неделю сама просидела.

– Ах, я же ее утром не покормил! – прислоняюсь к стене и стараюсь на свалить шкаф в прихожей. – А все ты, булавка, виновата. До чего же хреново быть таким… – язык заплетается, а боль перетекает в голову и обратно в рану. – Беспомощным.

– Где у тебя аптечка? – спрашивает Вера, присев рядом. Бесцеремонно поворачивает меня и осматривает спину. – Шов разошелся, нужно снова шить.

– Рукодельница ты моя-а-а, – пропеваю. Так вроде и говорить легче, и болит меньше. – А аптечки у меня нет, – упираюсь ладонями в пол. – И ниток нет, я шить не умею.

– Водка есть?

– Выпить хочешь? На брудер… тьфу… брудерш… да что ж такое? Я вроде не пил еще, – но слабость постепенно забирает все силы, и я уже почти не слышу и не вижу Веру. Утыкаюсь мутным взглядом вниз. Там полосатый ковер: черный с серым.

Черный… Серый.. Черный.

Глава 35. Звезда

Вам иногда кажется, что вы одни на всем белом свете?

Будто вы кричите в толпе, но никто не слышит. Будто ваши Большие проблемы – это только ваши проблемы, и никому нет дела до вашей боли, судьбы, несчастья. Никому нет дела до вас лично.

Так и есть. Мы всегда одни. Одни, не потому, что остальным все равно. Не потому, что есть нечто тайное в душе, куда ты никого не пускаешь.

Нет. Все намного проще и прозаичней. Глубину и ширину твоего горя никто не способен понять, даже самые близкие и родные.

Но почему Вульф понимает все по глазам? Он не спрашивает, но знает, что со мной случилось. Без подробностей, но его ломает, когда он говорит об этом. Это кожей чувствуется, слышится в хриплом тоне, видно по напряженным скулам. Я это замечала еще в академии, ведь Игорь уже тогда все понимал.

Я лежу рядом, пытаюсь отдышаться от нагрузки, потому что затащить сто кило на диван – было для меня очень трудно, и смотрю на его аккуратно подстриженную бородку, на его очерченные губы, что сомкнуты сейчас в тугую нить, на густые ресницы, что подрагивают на покрытых болезненным потом щеках.

Справляясь с дыханием, сползаю на пол и плетусь в коридор, придерживась стенки. Я-таки прихватила рюкзак в суматохе, только он остался на мотоцикле, и совсем не хочется выходить наружу. Здесь, в доме Игоря, приятно и тепло, будто я под защитным куполом. Цветы пахнут, стены не давят, кошка мечется возле ног. Настоящий дом мечты, не хватает только малышни. Но мне нужна игла и нить, иначе мой герой-волчонок истечет кровью, потому я набираю побольше воздуха в грудь и осторожно выхожу на порог.

В темноте мои шаги двоятся, от этого сердце пропускает удары, а дыхание комком стоит под горлом. Я так устала бояться, что нет сил сопротивляться давлению мира, где-то в голове застряла мысль, что пора сдаться. Отсидеть свои пятнадцать за умышленное или попутку, если Марьян выжил, и не бояться. что тебя поймают на следующем повороте и снова заставят…

Нет, я не хочу назад. Никогда и ни за что. Я лучше себе шею сверну, чем лягу под этого изверга.

Лисса путается под ногами, когда я тихо возвращаюсь. На улице стало холодно и поднялся сильный ветер, в одной футболке выбегать было опрометчиво – теперь меня колотит не только от остаточного шока, но и от озноба. Ставлю чайник, перерываю шкафчики и все-таки нахожу подобие аптечки: спирт, бинт и вату. Этого хватит.

Возвращаюсь к Игорю. Быстро зашиваю рану, смакиваю края спиртом, от чего Вульф подрагивает и глухо стонет, запечатываю получше бинтом и заклеиваю пластырем. Руки почти не слушаются. Адреналин пошел в обратную, я знаю, как это происходит, потому бегу в кухню и, в попытке себя отвлечь, ищу корм для кошки.

Но когда насыпаю, а она ластится пушистой мордочкой, обтирается щечками о мои руки и мурчит, будто я ей хозяйка, меня подрывает на пике эмоций. Падаю в угол, куда-то под окно, и сотрясаюсь от рыданий. Давлю слезы, накрываясь локтями, хочу выгнать через неслышный крик, но в груди, словно турбина – выдувает все силы, гнет меня, как иву сильный ветер, и я больше не могу делать вид, что сильная. Просто грызу руки и ору в тишину.

Не знаю, когда я выключилась. Наверное, когда охрипла, а сил встать не нашлось.

– Возле меня было много места, булавка, – шепчет Игорь и пытается взять меня на руки.

Сонно приподнимаю голову и отпихиваюсь от горячих прикосновений.

– Я тебя только зашила, не вздумай, – голос совсем сел, меня почти не слышно.

– Ты легкая, – он тянет к себе и обнимает большими руками, но я остаюсь на коленях, сжатая в клубок. – Замерзла. Иди сюда. А если бы я не встал отлить, окоченела бы здесь? Лисса – умничка, хоть пригрела тебя, даже малявку сюда перетащила, смотри. Блять, что это Вера? – он приподнимает мои искусанные руки, а я прячу их за спиной и опираюсь в ребра радиатора и пытаюсь размять затекшие ноги. Кошка, и правда, скрутилась пушистым калачиком и лежала в ногах, а меня от этого домашнего уюта еще сильнее ломает. Отворачиваюсь, потому что не хочу смотреть Игорю в глаза.