Плата за страх - Е. Фактрович

— Ты, убери свои ноги с моего приятеля!

Даже эта совершенно нелепая фраза, произнесенная вслух громким голосом, не разбудила Жерара. Нет, на самом деле он вовсе не спит. Просто сейчас на его месте сидят два человека.

Один осторожно, осмотрительно, почти шагом, ведет красный грузовик, ему страшно, и сознание его ясно. Пусть он не гений, но он честно делает то, что нужно. Он видит дорогу, монотонную равнину и там, в глубине ночи, клубы дыма, вздымающиеся до небес и низвергающиеся волнами на объятую пламенем буровую.

И тут же другой, который ничего не знает и не видит: он бредет сквозь ночь, как слепец, и двое мертвых сопровождают его. Первый когда-то очень давно, больше часа назад, был его другом, но вот уже сто лет, как ушел из жизни; а вторая — женщина, упорно не желающая обрести лицо, но прекрасная, несмотря ни на что, — может быть, сама смерть.

— Меня зовут Анна, — говорит она. — Я хочу тебя.

Теперь становится страшно не тому Жерару, который бодрствует и ведет машину. Становится страшно другому.

Отражаясь в завесе дыма, цепляясь за собственное отражение, зарево разливается по всему небу, освещая землю. Его красные отблески безмерно удлиняют тени. Все новые призраки возникают перед колесами. Но больше ни один не успевает ожить — капот заглатывает их, и они умирают, раздавленные.

Женщина положила руку на бедро Жерара. Ладонь очень нежная, он ее чувствует сквозь брюки. Мотор мурлыкает бесконечную песенку. И Жерар различает слова: эти запретные таинственные слова, те самые, что так волновали его, когда он был маленьким.

Жерар-шофер хорошо справляется со своим делом. Стрелка спидометра дошла до цифры «десять километров» и не шевелится. Колеса равномерно подминают под себя дорогу, не скользят, не буксуют, даже не поднимают пыли: при такой скорости кажется, что не едешь, а плывешь.

Другой Жерар окружен химерами.

…И сейчас он больше всего боится проснуться. Он снова превратился в маленького мальчика, для которого подобные сны всегда заканчивались разочарованием — откуда ему было знать, что должно было присниться дальше? Но в эту ночь он обязательно узнает. Это случится!

Оба Жерара не сводят глаз с дороги, сливаются в одно. Это, наверное, от усталости, — решают они. И конечно, от страха.

Штурмер берет еще одну сигарету из сетки над головой. Пока догорает спичка, он успевает заметить, что Джонни, скорчившийся на дне кабины, не дышит. Умирающие всегда стараются за что-нибудь уцепиться. Джонни вцепился в пачку «Лаки». По-английски «лаки» — счастливчик.

Ночь неторопливо, безжалостно отсчитывала секунды — по одной, по одной… Она не щадила Жерара. Сон изнутри вонзал когти в его веки и рвал их, рвал. Но кровь не текла. Может быть, после всего этого у него совсем не осталось крови? А тут еще изволь вези эту падаль, от которой и при жизни разило гангреной…

Все коварней и коварней пляска теней, пляска сполохов перед колесами. Хорошо хоть, женщина не вернулась. Он был совсем один, наедине с Джонни. Совсем один.

Свет впереди стал ярким, резким, ослепляющим. Каждую секунду ему казалось, что уже конец, и Жерар пристально вглядывался в темноту. Нет, пока нет. И грузовик сонно катился дальше. Голоса тех, кто должен был его встретить, звучали у него в ушах, но Жерар знал, что это ему только кажется. Пламя пожара, вот уже несколько часов слепившее ему глаза, начало бледнеть, а потом и вовсе исчезло. Еще более непроницаемая тьма окружила его со всех сторон, и он не сразу понял, что уже начало светать и что темное облако, сквозь которое он пробирался, было клубами дыма, застилавшего всю равнину вокруг буровой. Потом дым разогнало ветром, и в просвете он увидел людей, бегущих навстречу. Они отчаянно размахивали руками, чтобы он не ехал дальше. Но он им не поверил. Наконец один из них вскочил на подножку и схватил его за покоть…

— Молодец, парень! Добрался! А где остальные?

Спать! Спать, как животное, задушить сном все мысли, весь мир, всю свою жизнь! На долгие часы — в тяжелый сон, без сновидений, без движений, в сон, подобный смерти. Руки и ноги налиты свинцом, наполнены мраком. Тяжесть усталости наваливается на тело спящего, вдавливая его в постель. Лишь время от времени губы чуть вздрагивают и вырывается короткий вздох. Но он опять спешит погрузиться в небытие, смакует его, наслаждается им, тонет в нем.

Палатка была поставлена в трех километрах от того места, где рабочие компании «Круд» наспех сколотили нечто вроде сарая для хранения взрывчатки. Вертикальные лучи солнца пронизывали полотно, охрой окрашивая его изнутри. В палатке царила удушающая жара. Серебристые лопасти вентилятора месили горячий воздух. Струйки пота медленно стекали по телу спящего.

Пока бригада рабочих разгружала грузовик, три местных пеона лениво рыли могилу для Михалеску.

— Два метра глубины! — проворчал высокий негр, опуская кирку, чтобы утереть пот со лба. — Когда хоронят кого-нибудь из наших, хватает и горсти песка.

Джонни был тут же, рядом. Еще не уложенный как следует, валялся кусок мяса под брезентом цвета хаки, предоставленным ему вместо савана. Всю ночь вариться в собственном соку, в собственной грязи, в собственной шкуре на раскаленном дне кабины…

— Ну прямо как из котла! — припечатал, увидев труп, повар бригады, китаец, который, подобно большинству своих соотечественников, работал когда-то в прачечной.

Наконец после общих усилий могила достигла нужной глубины. Судьба Джонни Михалеску была решена: его невыносимо смердящее тело достанется не замурам, крылатым могильщикам, а червям, как это принято на его родине.

Солнце должно было вот-вот исчезнуть за горизонтом. А в палатке, избавленный, наконец, от смертоносного соседства с нитроглицерином, по-прежнему спал Жерар. Он не будет присутствовать при погребении того, кого он убил.

Похороны были назначены на девять часов. Начальник участка нервничал, потому что никак не мог отыскать свою библию. Ее не было ни на столе, ни под грязными носками в металлическом шкафчике. Куда ж она запропастилась, черт ее побери? Стой, таких слов не стоило бы произносить, дело касалось священного писания. Ага! Вот она, наконец, в аптечке за коробками с лекарствами. Оставив двустворчатую дверь хлопать за своей спиной, Джеральд Мак-Джоуэн быстрым шагом направился к месту погребения.

Еще раз пожар сменил солнце на небосклоне. Он снова стал хозяином равнины и всего видимого мира на целую ночь. Его могучее, неиссякаемое шипение изгнало тишину, заглушив голоса людей.

Два здоровенных янки старались распрямить тело Джонни, чтобы уложить его в мало-мальски пристойной позе. Они пытались преодолеть окоченение, не забывая о том, что пораженные гангреной ткани расползаются под руками, — работенка не из приятных! Из последних сил они сдерживали самые страшные проклятия. Время от времени оба отворачивались, чтобы глотнуть свежего воздуха.