Ночь в монастыре с привидениями - Robert van Gulik

– Через несколько минут после того, как вы поднялись к учителю Суень Мину, он прокрался сюда. Но это ловкий парень, и мне пришлось долго следить за ним, пока удалось накинуть ему на шею навощенный шнур. После этого оставалось лишь чуточку подзатянуть скользящую петлю и.., сударь потерял сознание, словно баба. Тогда я прочно его связал.

– Та, вот, теперь ты можешь его развязать. Не он наш человек. Я с самого начала заблуждался на его счет. Его зовут Лю, вместе с сестрой он входил в шайку бродяг. Время от времени он работал и один – или актером, или нищенствующим монахом. Вероятно, он многого не стоит, но в монастырь проник с похвальной целью отомстить за гибель сестры. Когда ты его отпустишь, приходи ко мне на центральную площадку. У меня больше нет сил.

Покинув ошарашенного Тао Гана, он прошел к деревянной скамье и присел, откинув голову к стене.

Когда Тао Ган появился, он усадил его рядом с собой и рассказал о недавнем приключении. Описав тайник Суень Мина и последний разговор с ним, он спросил:

– Можно ли меня упрекнуть за то, что я так долго принимал за шлем незнакомца седые волосы учителя Суеня? Не думаю. Какая связь могла существовать между этой высокопоставленной особой с безупречной репутацией и мерзкими преступлениями, которые я расследовал? Но я должен был все понять, когда Истинная Мудрость признал свое участие в противных нравственности деяниях.

Тао Ган слушал судью с задумчивым видом. Наконец он заметил:

– Не представляю, каким образом вина настоятеля подтверждала вину Суень Мина?

– Столь умный, столь проницательный человек, как учитель Суень, не мог не знать, что творится в монастыре. Во время короткой беседы, которая состоялась у нас после смерти Истинной Мудрости, он утверждал, будто никогда не покидал библиотеки и не принимал участия в жизни общины. Это должно было меня насторожить, потому что настоятель говорил прямо противоположное. Мне бы надо было прийти к выводу, что даос лжет, что он играет важную роль во всем деле и что, опасаясь разоблачения со стороны настоятеля, столкнул его в лестничный проем, дабы навсегда заткнуть ему рот. Немного погодя, когда мы пили чай с Цун Ли, у меня возникло неясное ощущение, что какая-то подробность не вяжется со всеми остальными, но потребовалось разбитое блюдце, чтобы направить меня на истинный путь!

Судья вздохнул и, подавив зевок, продолжал:

– Даосизм далеко продвинулся в изучении тайн жизни и смерти, но это знание порождает у некоторых его приверженцев чувство высокомерия, превращающее их в безжалостных чудовищ, а их глубокие размышления над мужским и женским началами вселенной перерождаются в позорные сексуальные нравы. Создан ли человек для того, чтобы познать таинство жизни, и сделает ли его это знание более счастливым? В этом весь вопрос, Тао Ган. Доктрина даосов возвышенна: она учит нас не только воздавать добром за добро, но и добром за зло. Боюсь только, не преждевременен ли этот принцип. Пока это всего лишь мечта. Прекрасная мечта.., но только мечта. Что до меня, Тао Ган, то я предпочитаю следовать за нашим учителем Конфуцием, практичная мудрость которого лучше соответствует человеческой природе. За добро воздадим добром, но злу противопоставим справедливость.

Само собой разумеется, было бы глупо отрицать существование сверхъестественных явлений. Правда, в конце концов мы обычно обнаруживаем, что у них есть вполне естественные причины. Примером может служить то, что произошло со мной вечером. Проходя коридором, где ты только что уложил Мо Моте, я услышал, как прошептали мое имя; я сразу же подумал о мятежниках, истребленных на том самом месте, и поверил, что возвещалась моя скорая кончина. Чуть позднее я натолкнулся в кладовой на Мо Моте; он только что сменил там свой костюм воина на монашеское одеяние, и его сопровождал старик монах. Теперь я понимаю, что эти двое просто разговаривали обо мне и что благодаря акустическим особенностям помещения я расслышал их слова в другом конце коридора.

– Абсолютно точно! – выкрикнул хриплый голос. – Мой товарищ советовал мне рассказать вам об убийстве сестры. Но я не так прост! Мне прекрасно известно, что чиновники вашей породы никогда не становятся на сторону бедняков!

Судья Ди поднял глаза на угрожающую фигуру.

– Вы бы сделали лучше, последовав совету вашего друга, – спокойно сказал он. – И вас и меня это избавило бы от массы неприятностей.

Мо Моте окинул судью подозрительным взглядом. Поглаживая пальцами красный след вокруг шеи, он шагнул вперед.

– Кто убил мою сестру? – спросил он.

– Я обнаружил убийцу, – сухо ответил начальник уезда. – Он признался в своем преступлении, и я приговорил его к смерти. Ваша сестра отмщена, а большего вам знать не следует.

Стремительным движением Мо Моте выхватил кинжал. Приставив его к горлу судьи, он сказал свистящим шепотом:

– Собака-чиновник! Если ты не заговоришь, то будешь мертв! Кто ты такой моей сестре? Я, ее брат, должен покарать убийцу!

Судья Ди скрестил руки. Его властный взгляд остановил лжемонаха. Подчеркивая каждое слово, он сказал:

– Мо Моте, я представляю закон. Именно я осуществляю возмездие.

Опустив глаза, он закончил неожиданно очень усталым тоном:

– И наступит день, когда я отчитаюсь в своих делах перед кем-то более великим, чем ты.

Закрыв глаза, судья снова откинул голову к стене.

Пальцы Мо Моте сжались на рукоятке кинжала. Тао Ган видел, как побелели суставы и выступил пот на низком лбу.

Так прошла бесконечная минута, пока актер не спрятал кинжал.

– Значит, мне больше здесь делать нечего, – пробормотал он и, прихрамывая, пошел к лестнице.

Снова наступило молчание. Судья приоткрыл глаза и глухим голосом сказал Тао Гану:

– Забудь все, что я тебе рассказал. По официальной версии, убийство трех девушек будет приписано отцу настоятелю, он же при соучастии госпожи Пао завлек в Галерею ужасов барышню Кан. Смерть Суень Мина последовала от несчастного случая. Нам надо подумать об оставленных им троих сыновьях и без нужды не делать непереносимой жизнь другим людям. Слишком много людей сами разрушают свою и без посторонней помощи!

Долго слушали судья и его соратник пение монахов, поднимающееся из нефа храма. В монотонную погребальную мелодию через регулярные промежутки врывались ритмичные удары деревянного гонга. Начальнику уезда удалось разобрать слова припева, повторяемые с упрямой настойчивостью:

Умереть, значит вернуться к очагу, К отцовскому очагу; Капелька воды достигает реки, Великой вечной реки.

Наконец судья поднялся.

– Отправляйся в кладовую, – сказал он, – и заблокируй секретный запор. В тайной комнате осталась лишь изъеденная червями статуя и, в любом случае, я запрещу выставлять изображения обнаженных женщин в Галерее ужасов. Больше никого не вдохновит эта комната на гнусные затеи. Иди же, мы встретимся после завтрака.

Тао Ган ушел. Судья проводил его до окна, где оставил шубу Суень Мина и широко распахнул ставни.

Внизу все снова было спокойно. Неожиданно темная тень нырнула во дворик, за ней последовала другая; горные грифы только что обнаружили добычу.

Судья спустился на первый этаж. Выйдя на паперть храма, он поднял глаза. Заря уже окрашивала розовыми полосами серое небо.

Он продолжил свой путь к восточному крылу. Перед входом в малый двор он замер: окровавленная ладонь лежала сверху на двери. Какое-то мгновение он представил себе Суень Мина, уцепившегося за створку двери в отчаянном усилии избежать жуткой кончины… Но вот гриф нырнул с неба и унес в горы жалкий обрывок человеческого тела.

С трудом поднялся судья по ступеням лестницы на третий этаж. Каждый шаг был для него пыткой, и он не раз останавливался, чтобы перевести дыхание. Ноги еле его держали, когда наконец он постучал в дверь.

В прихожей служанки раздували жаровни, чтобы сварить утренний рис.

Судья добрался до спальни. Занавески еще не были раздвинуты, и при свечах комната показалась ему уютной и теплой. Его жены только что встали. Первая сидела за туалетным столиком с открытой грудью, а две других, еще в ночных рубашках, помогали ей причесаться.

Судья тяжело опустился перед чайным столиком. Он снял шапочку и повязку, чтобы потрогать рану. Третья жена с беспокойством спросила:

– Помог ли вам мой пластырь?

– Он просто спас мне жизнь.

– Я была убеждена, что он вам поможет, – обрадовано сказала она, протягивая ему чашку горячего чая и добавила:

– Пойду открыть ставни. Надеюсь, буря закончилась. С наслаждением попивая чай, судья следил взглядом за грациозными движениями первой жены, укладывающей свои длинные косы перед серебряным зеркалом, которое держала вторая жена. Он провел рукой по глазам. В этой мирной обстановке ночные ужасы начинали казаться всего лишь дурным сном.