Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 3. Часть 3 - Никита Хрущев

Еще осталась эта уродливая "демократия". Подобные методы в принципе неправильны, а сейчас они просто нетерпимы. Надо искать новые формы работы. Я старался найти такие новые формы и на XXII съезде партии пытался внести соответствующие коррективы в устав КПСС. Тогда тоже обсуждался новый текст устава, и доклад по нему делал Козлов[72]. Но производили мы все это очень робко. Хочу, чтобы правильно поняли, почему - робко. Мы сами, руководители страны, являлись продуктом той же революции, а потом были воспитаны в эпоху Сталина. Сталин был для нас величиной неимоверного значения. И мы считали, что не следует выдумывать что-то, а нужно учиться у него и подражать ему. Уже потом мы воочию увидели его недостатки и все-таки психологически не могли освободиться от прежнего состояния, не решались искать что-то кардинально новое, с тем чтобы вернуть партию на ленинские рельсы и восстановить партийную демократию. Это было нам очень трудно, мы шли тут как бы ощупью. А на XIX съезде партии такая практика была вообще в порядке вещей. Выбрали новый ЦК. Закончился съезд. Спели "Интернационал". Сталин выступил, держал речь под конец несколько минут. Тогда все восхищались им, радовались, как гениально им все сказано, и тому подобное. Закончил он свою речь, сошел с трибуны, съезд был закрыт, и члены Политбюро пошли в комнату Президиума ЦК. Сталин говорит нам: "Вот, смотрите-ка, я еще смог!" Минут семь продержался на трибуне и счел это своей победой.

И мы все сделали вывод, насколько уже он слаб физически, если для него оказалось невероятной трудностью произнести речь на семь минут. А он считал, что еще силен и вполне может работать. Закончился съезд[73]. Вдруг ночью созывают нас и начинают голосовать поправку: маршала Говорова[74] и еще трех человек забыли избрать кандидатами в члены ЦК. Сталин потом вспомнил о них и уже после съезда вставил их в списки членов, выбранных на съезде органов партии. Казалось, хорошо, что он об этом заботится. Плохо другое: что он насиловал устав, насиловал теорию и практику строительства партии, принимая решения один, без всякого обсуждения. Тут он выдумал, что тех людей забыли или пропустили при напечатании списка. Конечно, ничего не было пропущено, и это легко было доказать. Он сам задним часом подумал: а отчего вот этих не избрали? И распорядился. Еще сильнее мы были поражены следующим фактом, тоже довольно показательным. Формировались руководящие органы партии: Президиум ЦК, его Секретариат, Комитет партийного контроля при ЦК. Это был самый ответственный момент: создать из избранных членов ЦК руководящие органы. Смотрим, созывается пленум ЦК, но никакого предварительного разговора о Политбюро Сталин не поднимал.

Каков будет состав Президиума? Ни численности, ни персонального состава не сообщает - ничего не известно! А на пленуме Сталин, выступая, разделал "под орех" Молотова и Микояна, поставив под сомнение их порядочность. В его речи прямо сквозило политическое недоверие к ним, подозрение в какой-то их политической нечестности. Ну и ну! Начались выборы. Мы переглядываемся. Я смотрю на Маленкова: если кто и должен был готовить кандидатуры, то именно Маленков. Сталин не знал людей персонально, за исключением той верхушки, в которой вращался. Поэтому должен был неизбежно прибегнуть к помощи аппарата. Мы спросили о новых людях у Маленкова. Он нам сказал: "Я ничего не знаю, мне никаких поручений не было дано, и я никакого участия в этом не принимал". Мы удивились: "Как же так? Кто же тогда готовил кандидатуры?"

Сталин сам открыл пленум и тут же внес предложение о составе Президиума ЦК, вытащил какие-то бумаги из кармана и зачитал их. Он предложил 25 человек, и это было принято без разговоров и без обсуждений. Мы уже привыкли: раз Сталин предлагает, то нет вопросов, это - Богом данное предложение; все, что дает Бог, не обсуждают, а благодарят за это. Когда он читал состав Президиума, мы все смотрели вниз, не поднимая глаз. 25 человек, трудно работать таким большим коллективом, решая оперативные вопросы. Ведь Президиум - оперативный орган и не должен быть очень большим. Когда заседание закрылось, мы переглядывались: как же это получилось, кто составил такой список? Сталин не знал людей, которых он назвал, и сам не мог составить этот список. Я, признаться, подозревал, что сделал это Маленков, только он скрывает и нам не говорит. Потом я его по-дружески допрашивал: "Слушай, я думаю, что ты приложил свою руку, хотя это продукт не только твоего ума, а были и поправки со стороны Сталина". Он: "Я тебя заверяю, что абсолютно никакого участия не принимал. Сталин меня к этому не привлекал и никаких поручений мне не давал, я никаких предложений не готовил". Мы оба еще больше удивились.

Участия Берии я не допускал, потому что там имелись лица, которых Берия никак не мог бы назвать Сталину. И все-таки я его спросил: "Лаврентий, ты приложил руку?". Нет, я сам набросился на Маленкова, думал про него. Но он клянется и божится, что тоже не принимал участия". Молотов исключался, Микоян - тоже. И Булганин ничего не знал. Вертелись у нас в голове разные мысли, но без результата. - "Мы доискивались, кто же автор? Конечно, Сталин. Но кто ему помогал? Мы-то не участвовали. Поскребышев еще заведовал тогда секретариатом Сталина, но и он не мог сам составить такой список без помощи аппарата. Может быть, Сталин обошел Маленкова и сам привлек кого-то из аппарата. Этого мы, однако, не допускали, потому что Маленков обязательно узнал бы: в аппарате по многу лет люди работали рядом с ним и под ним. Поэтому хотя бы тайно, по секрету, но сказали бы Маленкову, если бы имели такое поручение от Сталина. Так мы и не смогли разгадать загадку. 25 человек были избраны. Не буду сейчас перечислять их. Скажу лишь, что там были разные люди, разного достоинства. Они пользовались доверием, и нельзя было сказать, что они, в принципе недостойны.

Но многие из них были не готовы к той деятельности, которой ранее занималось Политбюро. В этом мы не сомневались. У нас имелось твердое мнение об этой стороне дела. Тем не менее, когда Сталин предложил в Президиум 25 человек и назвал их персонально, то сказал, что Президиум громоздок и понадобится избрать из его состава бюро. Какое еще бюро? Это было вовсе не уставное предложение. Только что мы приняли устав КПСС, и тут же он ломается. Сталин добавил, что будет оперативное бюро, которое станет собираться почаще и принимать решения по текущим вопросам. Он предложил бюро в составе девяти человек и тут же огласил его состав[75]. Когда он читал состав Президиума, я, слушая, думал: будут ли включены туда Молотов, Микоян и Ворошилов? Я сомневался. Это были люди, на которых Сталин "махнул рукой", и над их головами уже нависла опасность попасть в новоявленные враги народа. Но нет, они включены. Я радовался, уже это было хорошо. Когда же он зачитал состав бюро, то в нем не было фамилий Молотова и Микояна, однако имелся Ворошилов. Я опять ничего не понимал: как это так, Молотова нет, Микояна нет, а Ворошилов есть? Ворошилова Сталин начал подозревать значительно раньше, чем Молотова и Микояна. Бюро сложилось такое: Сталин, Маленков, Берия, Хрущев, Ворошилов, Каганович, Сабуров, Первухин и Булганин. Итак, Ворошилов попал в бюро. Я подумал: значит, хорошо, что все хорошо кончается. Сталин в конце концов понял, что то была ошибка, когда он считал Ворошилова английским агентом или черт знает кем. Все тут зависело от воображения Сталина, кто именно является агентом и какой империалистической страны.

ПОСЛЕ XIX СЪЕЗДА ПАРТИИ

Началась работа. Но не так, как шла раньше, ибо из девяти человек Сталин по своему выбору и благоволению избрал пятерых, о чем нигде не говорилось открыто. Он приглашал к себе только тех, кого считал нужным созвать. Считалось большой честью быть приглашенным к Сталину и, наоборот, дурным предзнаменованием, если кто-то из тех, кого приглашал он прежде, не назывался. В пятерку входили: Сталин, Маленков, Берия, Булганин, Хрущев. Реже Сталин приглашал Кагановича и Ворошилова, совершенно не приглашал теперь к себе Молотова и Микояна. В целом работа в руководстве протекала так же, как до XIX съезда партии. Не имелось никакого коллектива, все решения принимались теми же методами и тем же порядком, как это вошло в практику Сталина после 1939 года. До XVIII съезда ВКП(б) еще сохранялась более или менее, до какой-то степени, демократичная практика деятельности Политбюро. Потом постепенно все сходило на нет, склоняясь к единоличному управлению. Затем появились грубые окрики, безапелляционные приказы и прочее.

Это происходило после разгрома состава ЦК, избранного на XVIII съезде партии, уничтожения активнейших членов партии, "стариков", как мы их называли, тех, которые прошли дореволюционный путь борьбы по сколачиванию нашей партии, по организации рабочего класса и затем свершения Октябрьской революции. Все зависело от воли Сталина, нам же отводилась роль статистов. Даже когда речь заходила о будущем. Последние годы Сталин порой заводил речь о своем преемнике. Помню, как Сталин при нас рассуждал на этот Счет: "Кого после меня назначим Председателем Совета Министров СССР? Берию? Нет, он не русский, а грузин. Хрущева? Нет, он рабочий, нужно кого-нибудь поинтеллигентнее. Маленкова? Нет, он умеет только ходить на чужом поводке. Кагановича? Нет, он не "русский, а еврей. Молотова? Нет, уже устарел, не потянет. Ворошилова? Нет, стар, и по масштабу слаб. Сабуров? Первухин? Эти годятся на вторые роли. Остается один Булганин". Естественно, никто не вмешивался в его размышления вслух. Все молчали. Мы тревожились за судьбу Молотова и Микояна.