Живая мозаика - Людмила Константиновна Татьяничева

Вот и достиг Шатилин своей высокой ступени! Ведь обермастер — это правая рука начальника цеха. Первый советчик мастеров. Он отвечает за четкость ритма огромного и многосложного хозяйства, скромно именуемого доменным цехом. Доменный цех Магнитогорского комбината по своим масштабам равен крупному заводу.

Как всегда, Алексей Леонтьевич увлеченно рассказывает о своем цехе, о доменщиках, вышедших в крупные мастера, о молодежи. Делится нежданной радостью: недавно решением горисполкома А. Л. Шатилину в числе первой пятерки присвоено звание почетного гражданина города Магнитогорска.

— Знаете, — говорит он совсем тихо, — я очень волновался, когда мне предоставили слово. От всей души поблагодарил рабочий класс — ему я обязан этим почетом. Мы создавали Магнитку, а она создавала нас, лепила наши судьбы…

Между одиноким всадником в голой степи и памятником первой палатке на одной из площадей большого цветущего города лежит расстояние длиной почти в сорок лет — столько же, сколько между угловатым донбасским парнем Алешей Шатилиным, постигавшим азы доменного производства, и обермастером доменного цеха, почетным гражданином города Магнитогорска Алексеем Леонтьевичем Шатилиным. Графически этот путь может быть выражен крутой и упругой линией полета.

ТРИ СУДЬБЫ

Каждый из нас горячо и благодарно вспоминает тех, кто всю свою жизнь, до последнего ее глотка, отдал утверждению того прекрасного и справедливого, что стало явью коммунизма.

Многие из них, незабываемых наших друзей и товарищей, погибли на полях сражений. Вечный огонь, зажженный в честь павших, — священен. Человечество сумеет уберечь его от черных смерчей атомной войны, от ледяной немоты забвения.

Многие из тех, кого нет среди нас, сгорели в работе, ибо вся их жизнь была непрерывным горением, беззаветным служением Родине, бескорыстной и деятельной любовью к людям.

Уходя, они имели право сказать:

— Мы сделали все, что было в наших силах. Хотели сделать больше, но не успели. Так не забывайте же нас! Мы будем жить, пока о нас не забудут живые. Не забывайте о нас, не забывайте!

И в будни, и в праздники, особенно в праздники, когда душа открыта всему светлому, мы помним о дорогих товарищах. Мы рассказываем о них нашим новым друзьям и нашим детям. И детям детей наших.

Мы в неоплатном долгу перед ними, потому что, когда они были рядом с нами, мы редко говорили им, как мы их уважаем, как они дороги нам.

Если каждый из нас вспомнит сегодня о своих ушедших друзьях, то ни один из погибших и умерших не будет забыт. Нет дерева, в ветвях которого не гнездились бы птицы. Нет человека, у которого не было бы друзей. Разумеется, если он — Человек.

Мне хочется рассказать о трех судьбах, о трех замечательных людях. Пусть эти негромкие мои слова осенними листьями лягут к подножию благодарной памяти о них…

I

УЛИЦА СТАЛЕВАРА ГРЯЗНОВА

— Как, вы еще не были в мартеновском цехе? — светлые глаза Алексея Грязнова взглянули на меня изумленно и укоризненно. — Там у нас такие люди, такие люди… Один Григорий Бобров чего стоит! Сталевар высокого класса…

Грязнов в то время работал подручным сталевара, жадно впитывая опыт передовиков, углубленно изучая теорию.

Прекрасный рабкор, оперативный и острый, он умудрялся урывать время для журналистской работы и часто заглядывал в редакцию городской газеты «Магнитогорский рабочий».

Иногда приходил прямо после смены. Не входил, а влетал — порывистый, горячий, переполненный интересными наблюдениями, мыслями, идеями. Вносил с собой атмосферу наэлектризованности, энергии, бьющей через край.

— Возмутитель спокойствия, — добродушно называли Грязнова у нас в редакции.

Алексея Николаевича мне доводилось видеть всяким — веселым и озабоченным, одухотворенным и негодующим. Вот только равнодушным я не видела его ни разу! У Грязнова на все была своя точка зрения, своя позиция, которую он готов был отстаивать при любых обстоятельствах. Он не боялся портить отношения с теми, кто мешал рождению и утверждению нового. Недоброжелатели у него были. Но зато редко у кого было столько настоящих товарищей!

Люди, для которых личное благополучие превыше всего, Алексея Грязнова считали чудаком. Его поступки их раздражали, так как они не укладывались в тесные рамки обывательского «здравого смысла».

Им трудно было понять, чего это ради человек, работавший секретарем парткома Белорецкого завода, настойчиво добивался, чтобы его отпустили в Магнитку? Не удержали ни уговоры товарищей, ни почет, ни хорошая зарплата, ни отличная квартира…

С кривой ухмылкой спрашивали:

— Не иначе погнался за карьерой чернорабочего.

Грязнов отшучивался, а больше — отмалчивался: разве такие поверили бы, что привела его в Магнитогорск высокая мечта — варить сталь в могучих печах!

Пригласили однажды в окружном партии. Предложили работу инструктора. Не стал раздумывать, отказался сразу:

— Магнитка — передний край советской индустрии. Хочу быть на переднем крае!

На первых порах, когда работал заправщиком, приходилось туго: уставал так, что еле добирался до своего продутого всеми ветрами барака. Там его с нетерпением ждали жена и маленькая дочка Галочка. Алексей Николаевич находил в себе силы ободрить и развеселить их.

— Потерпите немного, мои хорошие, город наш растет, как в сказке, не по дням, а по часам. Будет и у нас доброе жилье. Скоро будет!

…Алексей Грязнов был словно специально создан для огневой работы металлурга. Как магнит притягивает лишь металл, так и мартеновская печь удерживает возле себя лишь тех, кто ей под стать: сильных духом, мужественных, горячих…

Из подручных Алексей Николаевич быстро шагнул в сталевары, успешно пройдя все ступени, ведущие к этой высоте.

Как он радовался, как ликовал, когда узнал, что ему доверена печь! Мы, редакционные работники, поздравляли его, а Грязнов, белозубо улыбаясь, делился планами:

— Стране сейчас нужны горы металла… Скоростные плавки — вот чего должен добиваться каждый сталевар!

Алексей Грязнов стал мастером скоростного сталеварения, правофланговым, на которого держали равнение остальные. Он — один из зачинателей соревнования ударников труда, инициатор совмещения профессий сталевара и мастера.

За каждой из этих привычных фраз — горячая, напряженная борьба с победами и поражениями, удачами и промахами…

Грязнов умел искренне радоваться успехам товарищей. Придет в редакцию сияющий:

— Шалыгин установил рекорд: за шесть часов сорок пять минут сварил скоростную плавку.

Об успехах самого Грязнова редакция узнавала от других…

А вот промахов своих не таил, не прятался за чужую спину.

…Пришел однажды в редакцию туча тучей. Широкие плечи опустились, будто легла на них непомерная тяжесть.

— Свод на печи поджег. Вот ведь беда какая! И главное, что обидно, — сам во всем виноват! Теперь все,