Абсолютно правдивый дневник индейца на полдня - Шерман Алекси

Ну, вообще-то нет, это не совсем правда.

Я был так подавлен, что подумывал бросить Риардан.

Вернуться в Уэллпинит.

Я винил себя во всех этих смертях.

Я навлек проклятие на свою семью. Я предал племя и сломал что-то внутри нас, и теперь меня наказывают.

Нет, наказывают моих близких.

Сам-то я жив-здоров.

И вот после пятнадцати или двадцати прогулов я сидел в кабинете общественных наук миссис Джереми.

Миссис Джереми – старая карга, преподающая в Риардане тридцать пять лет.

Я доволок себя до классной комнаты и сел на заднюю парту.

Она сказала:

– О, надо же, у нас нынче редкий гость. Это Арнольд Спирит. Вот не думала, что вы всё еще учитесь в нашей школе.

Класс молчал. Все были в курсе, что у нас в семье горе. Училка что, насмехается надо мной?

– Что вы сказали? – переспросил я.

– Нельзя столько уроков пропускать, – сказала она.

Будь у меня сил побольше, я бы противостоял ей. Обозвал бы ее по-всякому. Подошел бы и дал ей пощечину.

Но сил не было, совсем.

И тогда Горди встал на мою защиту.

Он поднялся с учебником в руках и грохнул им о парту.

Блямс!

Он казался таким могучим. Как воин. Он встал на мою защиту совсем как Рауди когда-то. Рауди, конечно, книгу швырнул бы в училку, а потом надавал ей.

Горди выказал немалую храбрость, и этой храбростью вдохновил остальных.

Пенелопа встала и тоже бросила учебник.

Потом и Роджер встал и бросил свой.

Блямс!

Потом и остальные члены баскетбольной команды.

Блямс! Блямс! Блямс! Блямс!

Миссис Джереми всякий раз дергалась, будто ее пнули в промежность.

Блямс! Блямс! Блямс! Блямс!

А потом весь класс поднялся и покинул кабинет.

Такая вот спонтанная демонстрация.

Наверное, даже наверняка, я должен был выйти с ними вместе.

В этом было бы больше поэзии. Больше смысла. И, может, мои друзья должны были сообразить, что оставили в классе, собственно, ПРИЧИНУ СВОЕГО ПРОТЕСТА, черт подери!

И от этой мысли меня пробило на смех.

Как будто мои друзья протопали по детенышам тюленей, чтобы попасть на берег океана, где они могли бы протестовать против убоя этих самых детенышей.

Ну ладно, ладно, может, не до такой степени.

Но всё равно ржачно.

– Чего ты смеешься? – спросила миссис Джереми.

– Я всегда думал, что мир разрывает противостояние разных племенных групп, – ответил я. – Чернокожие и белые. Индейцы и бледнолицые. Но теперь знаю, что это неверно. Мир делится только на два племени: на тех, кто говнюки, и тех, кто нет.

Я вышел из кабинета. Хотелось петь и плясать.

Это дало мне надежду. Это дало мне чуток радости.

И я начал отмечать маленькие радости в жизни. Только благодаря им мне удалось выдержать все эти смерти. Я составил список людей, которые подарили мне больше всего радости в жизни:

1. Рауди

2. Мама

3. Папа

4. Бабушка

5. Юджин

6. Тренер

7. Роджер

8. Горди

9. Пенелопа, хоть она и любит меня только частично

Я составил список музыкантов, которые играют самую веселую музыку.

1. Пэтси Клайн – мамина любимая певица

2. Хэнк Уильямс – папин любимый исполнитель

3. Джими Хендрикс – бабушкин любимый

4. «Ганс энд роузез» – любимая группа сестры

5. «Уайт страйпс» – моя любимая

Я составил список любимой еды:

1. пицца

2. шоколадный пудинг

3. сэндвичи с арахисовой пастой и вареньем

4. торт с банановым кремом

5. жареный цыпленок

6. макароны с сыром

7. гамбургеры

8. картошка фри

9. виноград

Я составил список любимых книг[17]:

1. «Гроздья гнева»

2. «Над пропастью во ржи»

3. «Миром правит толстый мальчик»

4. «Мандарин»

5. «Корм»

6. «Катализатор»

7. «Человек-невидимка»

8. «Дурацкий Кроу»

9. «Банка с дураками»

Я составил список любимых игроков в баскетбол:

1. Дуэйн Уэйд

2. Шейн Батьер

3. Стив Нэш

4. Рэй Аллен

5. Адам Моррисон

6. Джулиус Эрвинг

7. Карим Абдул-Джаббар

8. Джордж Джервин

9. Магси Богус

Я плодил списки вещей, которые меня радуют. И продолжал рисовать вещи, которые меня злят. Я писал и переписывал, рисовал и перерисовывал, передумывал, перенаходил, переправлял. Это стало ритуалом моей печали.

В игре я лев

Никогда бы не догадался, что из меня выйдет хороший баскетболист.

Ну, то есть я всегда любил эту игру, в основном оттого, что ее любил отец, а Рауди – еще больше, но я понял, что мое место среди игроков, которые сидят на скамейке запасных и поддерживают своих более крупных, быстрых и талантливых товарищей по команде, разделяя с ними победы и/или поражения.

Но вышло так, что, когда наступил сезон, я стал младшим игроком основной баскетбольной команды. Конечно, все остальные игроки были крупнее и быстрее меня, но никто из них не мог бросать мяч, как я.

Я был нанятый шутер.

В резервации я, наверное, считался достойным игроком на подборе[18] – таким, который мог бегать по полю без остановок и не спотыкаясь. Но в Риардане со мной случилось просто чудо.

Ни с того ни с сего я стал хорошим игроком.

Видно, дело здесь в доверии. То есть я всегда был индейцем самого низкого пошиба в иерархии резервации: от меня не ждали, чтобы я был хорош – вот я и не был. Но в Риардане тренер и остальные игроки хотели, чтобы я играл хорошо. Им это было нужно. Они ждали от меня этого. И я стал хорошим игроком.

Я хотел оправдать их ожидания.

Наверное, в них дело. В ожиданиях.

А раз они ожидали от меня большего, то и сам я стал ожидать от себя большего, и всё это нарастало и нарастало, пока я не начал выбивать двенадцать очков за игру.

ПРИ ТОМ ЧТО Я МЛАДШИЙ ИГРОК, ДЕВЯТИКЛАССНИК!

Тренер считал, что через несколько лет я буду играть за штат. Может, за какой-нибудь небольшой колледж.

Вот сумасшедший.

Часто ли пацану из резервации доводилось такое слышать?

Часто ли вы слышите слова «индеец» и «колледж» в одном предложении? Тем более в такой семье, как моя. Тем более в моем племени.

Не думайте, что я становлюсь воображалой.

Мне жуть до чего страшно играть, соревноваться, пытаться победить.

Меня рвало перед каждой игрой.

Тренер говорил, его тоже раньше тошнило перед матчем.

– Парень, – сказал он, – некоторым людям необходимо прочистить трубы, прежде чем они смогут играть. Я был блевуном. И ты блевун. Быть блевуном – это нормально.

Спрашиваю папу, был ли он блевуном.

– Что за блевун? – не понял он.

– Тот, кого рвет перед матчем, – объясняю.

– А почему тебя рвет?

– Потому что нервничаю.

– Ты хочешь сказать, потому что боишься?

– Боюсь, нервничаю – разве не одно и то же?

– Нервничает тот, кто хочет играть. Боится тот, кто не хочет.

Так папа открыл мне глаза.

В Риардане я был нервным блевуном. В Уэллпините – напуганным блевуном.

Больше никто в моей команде не был блевуном. Ни нервным, ни напуганным. Но это неважно, мы просто были хорошей командой. Точка.

Проиграв первый матч в Уэллпините, мы выиграли двенадцать подряд. Мы сражали всех наповал, побеждали с двойным отрывом. Своего основного соперника – команду Дэвенпорта – мы побили со счетом 30:3.

Горожане стали сравнивать нас с великими командами Риардана прежних времен. Сравнивать некоторых наших игроков с великими игроками прошлого.

Нашего великана Роджера прозвали новым Джоэлом Ветцелем.

Джеф, разыгрывающий защитник, стал новым Ларри Солидеем-младшим.

Джеймс, малый нападающий, – новым Китом Шульцем.

Но про меня в таком ключе никто не говорил. Наверное, меня трудно было сравнить с игроками прошлого. Я ведь не из города, не родился в нем, так что навсегда останусь чужаком.

И как бы хорошо