Крестный путь России - Николай Леонов

Нелишне напомнить, что новая власть объявила себя правопреемницей старой. Новое государство - Российская Федерация выступает как правопреемница бывшего СССР, Б. Ельцин и его правительство заявили о том, что они признают все внешние долги СССР и будут исправно обслуживать их. И до сих пор Россия из кожи вон лезет, чтобы держать марку уважающего себя должника. А вот к собственному народу не было проявлено ни грана уважения: сбережения граждан, размещенные в государственных банках, по всем законам являются внутренним долгом государства и отношение к внутреннему долгу Должно быть равнозначным с внешними долгами. В США, например, внутренний долг значительно больше внешнего, но ни одному правительству не придет в голову просто отказаться признавать внутренний долг. Оно было бы просто сметено народным возмущением.

В составе Государственной думы работал до 1999 г. депутат от либерально-демократической партии (жириновец) Владимир Александрович Лисичкин - доктор экономических наук. Он много занимался вопросами приватизационной политики 1992-1997 гг. и даже написал небольшую книжицу под названием "Черная приватизация", изданную, правда, крошечным тиражом - 1000 экземпляров. Так вот он сравнивал действия российских приватизаторов с пиратским разбоем, бушевавшим в Новом Свете в XVI-XVIII веках. Тогда "приватизаторами" называли корсаров или каперов, которые получали от английских, французских или голландских монархов документ на право разбоя на воде и на суше в испанских колониальных владениях. Этот документ назывался либо "каперский патент" либо "приватизационное свидетельство", и он давал право "приватизировать все, что доступно в Новом Свете". Это сравнение недалеко от истины, ибо правовые основания для разбоя были такими же хилыми, а поле для грабежа практически безбрежным.

Сузив максимально число вероятных претендентов на государственную собственность путем обесценивания банковских вкладов граждан, младореформаторы взялись и за ту относительно небольшую часть населения, которая уже имела доступ к управлению предприятиями, была носительницей профессиональных знаний и управленческих навыков. Речь идет о директорском корпусе, инженерно-технической интеллигенции и наиболее активной части рабочего класса. Они все больше втягивались в частнособственническое предпринимательство на основе "полного хозяйствования" и "аренды с выкупом". И вот тогда А. Чубайс объявляет уже проводившийся медленными темпами по китайскому образцу процесс разгосударствления "стихийной приватизацией". По его словам, "это было разворовывание общенародной собственности. Но это разворовывание не было нелегальным, потому что легальных, законных схем разгосударствления не существовало". Подумать только, А. Чубайс в роли блюстителя общенародной собственности! Как бы не так! Его раздражало, что плодами приватизации пользовались другие слои, группы населения, которые он определяет как "партийные, директорские, региональные и отчасти профсоюзные элиты". Чубайс в своем разоблачительном угаре даже сочувствует трудящимся, трудовым коллективам, чьим именем прикрывалось тогдашнее начальство. Совершенно очевидно, что оставлять собственность пусть в частных, но в тех же постылых "совковских" руках было нельзя. Надо было создавать новый класс собственников, не связанных никакой пуповиной с прежним строем, создавать из людей, давно враждебно относившихся к советской системе или внутренне конфликтовавших с ней. Очередь тех, кто ожидал своего куска от упавшей в руки добычи, была весьма велика. По всей стране на разных уровнях, насчитывалось 800-900 тыс. относительно активных "демократических" функционеров, т. е. лиц, исполнявших те или иные властные полномочия. Несколькими годами позже А. Чубайс публично признается, что тогда было возможно и целесообразно обменять власть на собственность. В советское время ни один даже очень высокопоставленный партбюрократ не мог обзавестись собственностью, приносящей доход. Дети Хрущева, Брежнева, Андропова и т. д. зарабатывали свой хлеб в качестве писателей, профессоров, чиновников. Я уж не говорю о министрах, генералах, руководителях экономики. Дальше социалистического треугольника: "квартира, дача, машина" их благополучие не простиралось. Иное дело "демократические кадры". Они сразу же выстроились на предмет получения своей доли трофеев. Удовлетворить всю эту достаточно прожорливую публику можно было, только допустив к приватизационному процессу.

В период противостояния "коммунистов" и "демократов" на стороне последних решительно и последовательно выступали все обладатели тайных капиталов (представители теневой экономики, расхитители государственной собственности в крупных размерах, торговые мошенники - пересортица, усушка-утруска и пр.), оказывавшие немалую финансовую помощь "демократическим" силам, связывая их грядущую победу со своим выходом из финансового подполья. Плечом к плечу с ними стояли еще не слишком густые, но решительные когорты молодых предпринимателей - организаторов и лидеров кооперативного движения. В те годы слова "кооператив" и "кооператор" служили только прикрытием для заурядной частнопредпринимательской деятельности и были забыты практически сразу, когда отпала нужда в светомаскировке. На средства этих людей размножалась вся пропагандистская литература, изготовлялись атрибуты митингов и демонстраций (знамена, плакаты, значки, портреты и т. д.), заказывались стихотворные текстовки, покупалась множительная и звукоусилительная аппаратура. Кто-то кормил горячими пиццами сидельцев на баррикадах около Белого дома в августе 1991 г., бесплатно раздавал горячительные напитки. В те же дни на Лубянской площади из канистр в пластиковые стаканчики участникам митинга наливали водку - и все даром. Всю эту закулисную публику тоже надлежало отблагодарить по заслугам.

И творческая интеллигенция - самая горькая часть российского общества, несамостоятельная в своих взглядах, неустоявшаяся в морально-нравственных критериях, скорее склонная к сервильности власти, чем к естественной для нее роли полного достоинства оппонента, - ожидала, встав на задние лапки, своего кусочка сахара за исполненное цирковое представление в виде публичного сжигания своих партийных билетов.

Рядом с этими социальными группами стояли и преступные группировки, состоявшие из обыкновенных уголовников, которые существовали во все времена государства российского, но при советской власти пробавлявшихся мелкими грабежами. Добытых ими средств хватало на малиновую жизнь, но недостаточно было для приобретения частной собственности. С началом перестроечных реформ перед вчерашними урками открылись бескрайние горизонты. Появились "группировки": "солнцевские", "долгопрудненские", "люберецкие". Это в Москве. А сколько их высыпало на поверхность в провинции? Это ведь из них вышел Анатолий Быков, алюминиевый король Красноярска, с которым годами не могла справиться российская подслеповатая Фемида.

Вот из этих людей предстояло создать в короткий срок, в историческое мгновение, новый класс собственников. Если пользоваться старой терминологией класс буржуазии, которой не было в России в течение последних 70 с лишним лет.

Работа по подготовке новой приватизационной политики велась в бешеном темпе. 29 декабря 1991 г. Б. Ельцин подписал указ, утвердивший "Основные положения программы приватизации государственных и муниципальных предприятий на 1992 год". Под разными предлогами новые управленцы старались ограничить число предприятий, которые могли попасть в руки ненавистного им директорского корпуса и стоявших за ним рабочих коллективов. Началась долгая волокита с разделением государственной собственности на федеральную, муниципальную и ту, что оставалась в ведении субъектов Федерации. А тем временем шла подковерная борьба за определение основного русла приватизации. Если суммировать все многоходовые комбинации двух основных политических и экономических сил страны, одну из которых представляли президент Б. Ельцин, его правительство с ключевым звеном в виде ведомства А. Чубайса и иностранных советников (все вместе они отражали интересы новой нарождающейся российской буржуазии), а другую потерявшие политическую власть, но еще сильные в экономике остатки партийно-профсоюзной элиты, директорский корпус и трудовые коллективы, пользовавшиеся поддержкой Верховного Совета Российской Федерации, то картина сведется к следующему: правительство стремилось к максимально быстрому разгосударствлению экономики, к полной обезличке приватизационных документов (чеков), к максимальному ограничению прав директорского корпуса и рабочих коллективов на приобретение в частную или коммерческую собственность своих предприятий, свободный, ничем не ограниченный доступ к аукционам любых заявителей (без проверки источников имеющихся у них средств). Так уж получилось, что Верховный Совет стал выразителем взглядов политической и экономической оппозиции, так как его депутаты, безусловно, были теснее связаны с прежней советской системой, при которой и проходили выборы его состава, с реальными производителями. Как народные избранники они не могли игнорировать и настроения широких масс. Правительство же проламывало свою линию, опираясь на имевшуюся у него политическую власть и на безусловную поддержку со стороны Запада. Таким образом борьба за огромную тушу социалистического кита, бросившегося на сушу и покончившего с собой, приобрела в политическом контуре форму противостояния между Верховным Советом и президентом России и его правительством.