Вкус пепла - Душан Калич

Батлер вышел торопливо, почти бегом.

Скотт сидел с закрытыми глазами. Он слышал, как захлопнулась дверь. Сон одолевал его, и не было больше сил сопротивляться. Полковник наконец заснул. В кошмарной глубине его сна отпечатались лица клейменых людей и портрет Адольфа Гитлера.

Перевод с сербскохорватского

Р. Грецкой

ОБ АВТОРЕ

К началу 1945 года, когда война уже катилась к границам Германии, к победным сводкам с фронтов у нас уже привыкли. И поэтому сообщение Совинформбюро от 27 января все восприняли так, как будто ничего необычного в тот день не произошло.

«Войска 1-го Украинского фронта, — говорилось в том сообщении, — продолжая наступление, овладели городами Сосновец, Бендзин, Домброва Гурне, Челядзь и Мысловице — крупными центрами Домбровского угольного района, а также с боем заняли на территории Польши города Кобылин, Бояново, Освенцим…»

Вряд ли кому за пределами Польши были известны тогда названия тех городков. И конечно же, никто, даже поляки, проживавшие в той округе, не могли тогда в полной мере себе представить, чем вскоре станет в человеческой истории имя безвестного дотоле городка Освенцим.

К тому времени уже почти четыре года работала и публиковала страшные свои сообщения Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников. Уже обожгли совесть человечества неизгладимой печатью фашистского варварства Хатынь и Бабий Яр, Орадур и Лидице. И казалось, что страшнее того, что там было, уж и не придумаешь, что не может ниже пасть в своем зверстве существо, рожденное в мир человеком. Но оказалось — может. 27 января 1945 года это первыми узнали советские солдаты, освободившие оставшихся в живых узников гигантского концентрационного лагеря, созданного гитлеровцами неподалеку от маленького польского городка Освенцим.

О чудовищном конвейере смерти, искрошившем там не менее четырех миллионов человеческих жизней граждан Советского Союза и Польши, Франции и Бельгии, Голландии, Чехословакии, Югославии, Болгарии, Венгрии, Румынии и других стран, написано с той поры множество сообщений, докладов, статей и книг. Но первым было в начале мая 1945 года сообщение «О чудовищных преступлениях германского правительства в Освенциме».

Созданный в 1940 году по специальному приказу Гиммлера, этот концентрационный лагерь, — а точнее — система лагерей (их было там около 40) — стал чудовищным испытательным полигоном для осуществления задуманного гитлеровцами плана массового уничтожения граждан оккупированных стран Европы. Согласно плану «Ваннзее» предполагалось уничтожить 11 миллионов евреев. В плане «Ост» шла речь о ликвидации от 30 до 50 миллионов славян.

Масштабы создававшейся индустрии смерти были таковы, что у гитлеровцев возникали вполне обоснованные сомнения в технической возможности физического уничтожения столь огромных масс людей. И тогда к этому делу подключили «ученых». Они разрабатывали и тут же в концентрационных лагерях опробовали на живом человеческом материале разного рода методы. Начиная с тщательно продуманного способа укладки трупов для более быстрого и полного их сожжения и кончая стерилизацией и генетическими формами борьбы за резкое снижение численности так называемых «неполноценных народов Европы».

Освенцим, как и многие другие нацистские концентрационные лагеря в разных странах, был одновременно и лабораторией, где на живых людях проводились разного рода медицинские эксперименты и отрабатывались методики «выведения чистой арийской расы». Уже в первом сообщении Чрезвычайной комиссии говорилось, что медики в эсэсовских мундирах опробовали на узниках технику проведения операций на конечностях и в полости живота, стерилизацию методом рентгеновского облучения, привитие рака, искусственное поражение кожи, заражение малярией, переохлаждение и вызывание флегмон. Изучался эффект вливания в сердце человека фенола, проводились всевозможные опыты над детьми.

Среди тех, кто этим занимался, тот первый акт Чрезвычайной комиссии о злодеяниях в Освенциме трижды называет имя врача концлагеря Йозефа Менгеле.

В романе югославского писателя Душана Калича «Вкус пепла», предлагаемом читателям «Подвига», это имя упоминается лишь однажды, как бывшего «научного руководителя» работ молодого доктора Людвига Крауса. Но и этого уже достаточно для того, чтобы понять, что это был за «доктор», если он учился у Менгеле, лично отбиравшего в Освенциме заключенных для проведения опытов, своими руками убившего 200 и причастного к убийству двух тысяч узников.

Читая роман Душана Калича и задумываясь о секретах его мастерства, я ловил себя на мысли о том, что в писательстве вообще есть что-то от математики, где — помните? — «один пишем, три в уме». Случается, правда, иногда и наоборот, когда пишут больше, чем мыслей в уме. Но это плохие авторы. Чем лучше писатель, тем теснее у него словам и просторнее мыслям.

Что, собственно, происходит в романе Душана Калича? Не боясь остудить интерес читателя к прочтению книги, можно сказать об этом совсем коротко, буквально в одной фразе: «Освобожденные весной сорок пятого года узники одного из фашистских концлагерей пытаются разыскать бежавшего врача-изувера, проводившего над ними секретные медицинские эксперименты». Что это были за опыты? Об этом писатель умалчивает. Так же, как практически ничего не говорит он нам и о том, что было с его героями в лагере до его освобождения.

А уж кому-кому, а Душану Каличу есть что рассказать об этом. И не понаслышке. Мальчишкой вступив в Союз коммунистической молодежи Югославии, он с оружием в руках боролся с гитлеровцами в рядах партизан. Был схвачен и три года провел в нацистском концентрационном лагере Маутхаузен, где за спиной у каждого узника каждый день ходила смерть. Калич был одним из тех, кому там было опаснее и тяжелее, чем всем другим, хотя казалось, что тяжелей уж некуда — Душан был участником подполья лагерного Сопротивления и каждый день балансировал у той роковой черты, за которой просто расстрел люди уже почитали за награду.

Но все это, частично выплеснувшееся ранее в его рассказах и романах «Обитель мрака» и «Возвращение в рай», Д. Калич оставляет за пределами книги «Вкус пепла». Я вообще замечал, что чем больше и ближе знает человек леденящие душу подробности, тем меньше бывает у него охоты рассказывать об этом другим. Потому-то, наверное, и роман Калича начинается неброско, с сообщения о том, что была победная весна 1945 года и узники гитлеровского концлагеря на территории Австрии обрели свободу.

И счастье вновь обретенной жизни! Но это уже из того, что «в уме», о чем по скупости Д. Калича на слова мы лишь догадываемся. Так же, как догадываемся о смятении чувств героев романа, которые лишены этого счастья таинственным клеймом Е-15, оставленным на их телах пребыванием в лаборатории лагерного врача Людвига Крауса. Они не знают, что за вакцина им впрыснута, но чувствуют, что обречены, что смертный приговор уже приводит в исполнение время. Но сколько им еще осталось? Этого не знает никто.

Их было семеро — два югослава, крестьянин Зоран и гимназист Ненад, русский сельский парень Саша, американец польского происхождения — пленный летчик, бывший до войны пианистом, Фрэнк, каменотес из Рима Анджело, участник французского Сопротивления Жильбер и бывший боец армии республиканской Испании Мигель. «В слабом свете прохладного майского утра, съежившись в своих лагерных лохмотьях, молчаливые и почти бездыханные, они были похожи скорее на нереальные существа, на семь восковых фигур, посаженных за большой стол в зале какого-то музея, чем на живых людей, с которыми разминулась смерть в этом нацистском концлагере…»

За этой мастерски в своей краткости, почти афористично выписанной картиной нам видятся другие — как восторженно разлетаются по домам в разные города и страны остальные узники и как страшна тяжесть общей беды, сведшей вместе на опустевшем вдруг лагерном дворе этих семерых. Мы явственно ощущаем сковавшую их невозможность нести в одиночку каждому в свой дом незримую свою беду и сознание необходимости всем вместе, общими силами постараться если не спастись, то уж по крайней мере снять с себя проклятие тайны сыворотки, введенной в их кровь доктором Людвигом Краусом.

Книга Душана Калича от начала до конца видится мне состоящей из таких вот «картин», до предела концентрирующих авторскую и будоражащих читательскую мысль. Вот сцена в благополучном, тихом, мирном, по-своему даже добром доме, где родился и вырос Людвиг Краус. Его отец — больной беспомощный старик со свойственной всем старикам мира едва ли не последней в жизни радостью — слепой гордостью успехами сына. И мы лишь догадываемся, что происходит в душах семерых обреченных. Как трудно им сдержаться, чтобы не расстрелять, не разнести гранатой это гнездо, выпустившее в мир изувера.