Наират-1. Смерть ничего не решает - Карина Демина

— Бандитствуете, значит.

— Нет, мать твою, молимся во благо всех живущих! — вспыхнул Орин. — Извини, завтра пойдем засеем полюшко и, ежели к весне не окочуримся, то в следующем годе соберем отличный урожай репы! Мы ж все земледельцы знатные, особенно Равва с его отчекрыженным за покражи носом. Ну и Хрипун с приговором за мародерство — известный овощезнавец. Осталось только переучить Ласку со шлюхи на скотницу и совсем ладно будет!

— Всё такой же горячий, что твой котел на костре, — произнес Бельт, всматриваясь в гневную маску, столь привычную на этом лице.

Широкие скулы с чешуей омертвевшей кожи. Узкие прорези глаз в распухших веках. Тонкий нос и пухлые губы, слева крепко, до бляшек сукровицы поеденные простудой. А в остальном такой же, как был: тощий, жилистый, что хадбан-полукровка Лаянг-нойона. И масти одной: конь игрений, Орин — меднокожий да светловолосый.

Прежде, в тяжелом тегиляе да в седле он и за наир сойти бы мог. Теперь же, в бобровом плаще и темном кемзале с чужого плеча, Орин выглядел тем, кем и был на самом деле — лихим человеком. Лихим и бездомным, которому одна дорога — на висельню.

— Да ну тебя, старый хрен. — Орин, выплюнув пожеванную иголку, закашлялся, вытер губы рукой и весело уже продолжил. — У самого-то с рожей что? Не свои ж улыбку подправили? В благодарность за службу…

Особенно громко щелкнуло в огне полешко.

— Ладно, Бельт, извини.

— Извиняю, бывший вахтангар легкой конной вахтаги Лаянг-нойона, — невесело рассмеялся Бельт и потрогал повязку, прощупывая рубец. Свежий и мягкий, он стягивал кожу снаружи и дико свербел изнутри, отзываясь на случайные прикосновения языка пульсирующей болью.

Орин же отвел глаза в сторону и тихо сказал:

— Есть у меня вопросец к тебе, командир. Давненький. Но сперва — благодарность. Я ведь тогда толком не успел…

— Не до того было.

— И всё ж, и всё ж. Может, я и дерьмо последнее, но за некоторые вещи — глотку перегрызу. И за тебя теперь ее порву любому, коль уж подвернулся шанс. Я и не чаял.

— У тебя и своих хлопот…

— А ты моих хлопот не считай, — резко перебил Орин. — Будем, словно занюханные купчишки на рынке, должками меряться? Я тебе не двадцать медяков за драную козу считаю, а просто говорю — спасибо. За то, что делал для меня. Я человеческого отношения не забываю.

Бельт пожал плечами.

— А теперь вопрос… — Чувствовалось, что Орин слишком много думал о нем, а, получив возможность задать, вдруг растерялся. — Что с той сволотой?

Бельт, напротив, ответил быстро: знал, о чем спросит Орин, с первой минуты встречи знал. Ждал только.

— Жив. Камы кишки в него обратно запихнули. Он еще умудрился и шаду Хаыму нажаловаться, а тот, злой после драчки в Мофено, ловчих с псами прислал по твою душу. Мы им шмоток погибшего Марги Шыбальца дали понюхать и самолично проводили аккурат в противоположную от твоей сторону. Туда перед тем и разъезд отправили.

— Значит, жив, гад.

— Ну, ты его хорошо подрезал. Сдается мне, что пожрать и посрать для него теперь — пытка. Говорят, он нынче после каждого съеденного куска воет. А я, если честно, думал, что всё напрасно. Ждал, когда начнут болтать, что тебя вздернули где-нибудь на границе с Хурдом. Болтать-то действительно начали, но как-то неуверенно.

— А вот хрена! — Орин злорадно хлопнул в ладоши и кашлянул. — Я ведь домой не поперся. Грамот нет, а если б и были — меня по ним и приласкали б веревочкой. Да и слышал, что поместье мое арестовали, так что без резону мне туда двигать. Вот и пошел в эти края, поближе Лиге, подальше от столицы.

Громко всхрапнув, рыжий мужик в грязном тулупе перевернулся на другой бок, дернулся во сне, пнул кого-то и, успокоившись, засопел тише, тоньше.

— Этот хмырь за твою башку награду положил, — сказал Бельт. — Вроде «коней» пять давал поначалу, потом до восьми поднял. Полновесом ханмийским.

— Не додавил вошь, — сдавленно прорычал Орин. И снова зашелся сухим кашлем, поднимая над костром рой искр. Одна села на руку, царапнув торопливым теплом, отзываясь на которое заныл, зачесался рубец.

Надо сменить повязку. И чтоб зашил кто. С ниткой, оно скорее затянется.

Орин же, откашлявшись, продолжил, будто ни в чем не бывало:

— Восемь коней, значит? Мой папашка за год столько имел, и то если год хороший. Ну да придет времечко… А пока оно вроде и здесь жить можно, мы уже с месячишко осваиваемся. Ребята хорошие — Дышля с Хрипуном с лета с нами. А Раву-безносого я еще раньше под Хешнином встретил, да не одного. Ласке его подобрать приблажилось да выходить. Сама-то из шлюх, хоть и благородственных кровей. Только что с того благородства, когда крыланы поместье огнем спалили. А потом, в наступлении, и каганская гвардия веселья добавила…

— У них золото было, и еда. — Ласка, выскользнув из тени, опустилась на землю и вытянула руки над огнем. — Что смотришь? Осуждаешь?

— Нет.

Взгляд ее, прямой, вызывающий, понравился, а сама — нет. Худая, угловатая и не особо чистая. Лоб узкий, подбородок острый, коротко стриженые волосы слиплись жирными прядками, а через рыжую бровь — шрам. Дикая, да и не пойми поначалу — то ли девка, то ли парень. И одета по-мужски: подбитый мехом шапан поверх шерстяной рубахи, некогда нарядной, но поизносившейся; замшевые штаны, вязаные чулки на костяных пуговках и короткие сапоги с широкими голенищами, в которые Ласка понапихала всякого рванья.

— Вот и хорошо, что не осуждаешь. А мой-то братец, с войны вернувшись, осудил. — Она отвернулась, подвинулась чуть ближе к Орину. — Как же — герой, победитель, а сестра — шлюха. Но гляди, я завязала, если вздумаешь…

Перед носом из ниоткуда появилось тонкое лезвие.

— Глотку перережу и с концами. — Ласка улыбнулась, по-доброму как-то, по-человечески. Впервые. А убрав нож, пояснила. — Это так, на всякий случай, а то бывало придут и думают дурное.

— Бельт не такой, — подал голос Орин. — Бельт, он из наших.

— Оппозиция, — понимающе кивнула Ласка. — Что смотришь, я ведь с братом училась, и книги, и языки всякие, и танцы… Зачем мне здесь танцы?

Теперь в желто-зеленых глазах ее виделось удивление и немного обиды.

— Так вот чего, Бельт, оставайся, а? Ласка морду поврачует, не умением, так ласкою. Боец ты знатный, на мечах наших поднатаскаешь. Деньжат накопим и вместе в Вольные рванем.

— И я с вами, — Ласка, осмелев, прижалась к Орину. — А что, куплю платье и буду на празднества ездить… Танцевать.

Карета катилась по тракту. Неторопливо ступали широкогрудые кони, разбивая копытами лед, медленно вращались колеса, позевывал кучер в черном тулупе, и откровенно дремал охранник.