Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ» - Саркисянц Мануэль

Такой «социальный» империализм — при котором рабочие инстинктивно голосовали за тех, кто смягчал экономическую депрессию внутри страны путем завоевания новых рынков, а не за тех, кто требовал равноправия для туземцев в колониях***, — также внес свою лепту в появление национал-«социализма» (как и предшествовавших ему движений) и даже повлиял на возникновение идеи приобретения нового жизненного пространства на Востоке.

(*** Например, на выборах поздней осенью 1885 г. во время британского завоевания Верхней Бирмы (прим. автора).[320])

Британский «социалист» (т. е. фабианец) Бернард Шоу, создав пьесу «Человек и сверхчеловек» (1902 г.), дал фюреру британских фашистов сэру Освальду Мосли образ сверхчеловека, обладающего волей к власти, волей к подчинению «меньших» людей. Ричард Терлоу утверждает, что Освальд Мосли всегда воспринимал идею Ницше о сверхчеловеке сквозь призму произведения Б. Шоу.[321]

Фабианцам был свойственен империалистический стиль мышления; сильное влияние на их идеи оказало учение Пирсона. Фабианцы насмехались над идеалами интернационализма и ратовали за осуществление задач, поставленных империализмом. Б. Шоу, например, высказывался за осуществление реформы британской дипломатии, которая позволила бы английским бизнесменам извлекать максимальную выгоду из возможности выхода на рынки колоний. Вместе с Шоу британские социалисты-фабианцы Беатриса и Сидней Уэбб, а также Г. Дж. Уэллс поддержали «National Efficiency Program» («Программа процветания нации») Альфреда Милнера, делавшего особый упор на расово-имперскую идею и хладнокровный рационализм. Сидней Уэбб предупреждал о том, что результатом «расового вырождения», если не сказать «расового самоубийства», может стать постепенный переход страны под власть ирландцев и евреев.[322] В 1913 г. в «New Statesman» сообщали, что лорд Милнер, боровшийся за единую, неприкосновенную Империю, подобно социалистам, серьезно задумывается над проблемой создания имперской расы.[323] Его политическое кредо заключалось в следующей альтернативе: «Следуйте расе. Британское государство должно следовать расе». Это высказывание было опубликовано в «The Times», а потом широко растиражировано в других газетах и распространено по школам и другим общественным учреждениям.[324]

Г. Дж. Уэллс, рекомендуя принять «National Efficiency Program» лорда Милнера, заявил, что в Англии многие приветствовали бы даже власть тирана и сторонника казней.[325] Фабианцы ценили Милнера; для них он, несмотря на его беспощадную борьбу с «подрывной деятельностью» против империи, с «внутренними врагами» и даже с существованием партий, а по сути — с парламентаризмом, являлся настоящим героем. В действительности, Милнер пытался разрушить конституционную форму правления, а с 1886 г. — закрыть Палату общин («лет на десять»), так как его понимание империализма исключало демократический стиль правления. После выборов в январе 1906 г., которые ознаменовали возвращение лейбористов и тем самым породили «ужасный призрак социализма», к Милнеру стали относиться как к возможному спасителю Англии. Сам Милнер (как позже Гитлер в отношении восточных пространств) полагал, что колонизация завоеванных территорий станет привлекательной для англичан лишь в том случае, если в колониях будет процветать рабство. В результате китайским кули, например, было запрещено обращаться в суд. А сам Милнер получил благоприятный отзыв Палаты лордов и четыреста тысяч подписей со всей империи в поддержку идеи введения для кули (в рабочих лагерях в Южной Африке) наказания плетьми — вопреки критике со стороны лондонских парламентариев.[326]

Любое вмешательство парламента в дела империи, безусловно, раздражало англичан в колониях. Последним, чтобы быть уверенными в своей неуязвимости, требовалось отсутствие всякого публичного контроля — как со стороны парламента, так и со стороны прессы и министерств. Идея «прозрачности» вызывала у колонистов-англичан буквально «ненависть к общественности, имеющей возможность дискутировать и контролировать», презрение к гласности как таковой и ко всему, что с ней связано:[327] «Все они в равной мере спелись, наживаясь на Индии и повышая там свой социальный статус. И все потерпели бы ущерб в случае общего краха <империи>. Из этого следовала исключительная солидарность англичан <в колониях> и исключительная чувствительность к критике, направленной против кого-либо из них».[328] Колонисты придерживались настолько консервативных взглядов, что даже поведение пацифистов — и вообще всех критиков несправедливостей со стороны империалистов — они считали «неанглийским» (именно так квалифицировали и позицию Ричарда Кобдена, выступившего против второй опиумной войны с Китаем в 1858 г.).[329]

Препятствием для подобной критики была и социальная сплоченность общества в самой Англии. Ведь по меньшей мере с XVIII в. в Англии «народные движения не были революционными, а революционные движения не были народными».[330] В Британии трудящиеся ни разу «не создали угрозы режиму и институтам страны — даже во время великой революции в соседней Франции, ни разу не поддержали реформаторских устремлений».[331]

Вполне закономерно, что такой образ Англии стал примером для воспитания в духе национал-социализма. Ведь именно представление англичан о себе как об аристократической нации породило сознание национального превосходства над «низшим отродьем» (lesser breeds) и «естественное чувство принадлежности к расе господ»: в Англии обошлось даже без создания какого-либо абстрактного учения для идеологической обработки масс или рационального объяснения и внушения им чувства превосходства. Таким образом, вполне логичным представляется то, что неотъемлемой частью «Немецкой веры» Пауля Лагарда (1827–1892), которого иногда называют предтечей национал-социализма, стало понятие о расе господ. «Народ свободен лишь в том случае, когда состоит из истинных господ…», — утверждал Лагард.[332] Из чувства исключительно этнической обоснованности такой свободы — вследствие принадлежности народа к расе господ — неизбежно вытекало «сознание расового превосходства».[333] Прообразом и моделью такого народа — причем успешно функционирующими — по логике могли быть только англичане.

«Свобода — прирожденное право англичанина», — часто провозглашал в лондонском Гайд-парке в 1878 г., в год самых напряженных отношений между империалистическими державами, ура-патриот Эллис Бартлетт*.

(* Бартлетт Эллис Эшмед (1848–1902) — англ. политический деятель, депутат от консерваторов.)[334]

Та же идея лежит в основе британского национального гимна, написанного еще в 1740 г.: «Правь, Британия, правь морями, бритты никогда не будут рабами»**.

(** "Rule Britannia, rule the waves, Britons never shall be slaves" (англ.).)

В 1929 г. немецкий англист Вильгельм Дибелиус назвал этот гимн «самым плебейским и агрессивным из всех когда-либо сочиненных». Данный гимн следовало понимать как провозглашение господства Британии над теми, кто живет далеко за морями, т. е. над «туземцами». Своим гимном англичане заявляли, что именно они (а отнюдь не весь людской род) никогда не будут рабами, что именно Британия намерена править мировым океаном (а значит, и небританцами), и, следовательно, статус свободного человека должен стать исключительно английской привилегией. Киплинг с гордостью утверждал, что на заморских территориях, подвластных военно-морским силам Британии, только глупец осмелится подвергать сомнению «наше право на власть». «Когда вид флага «Юнион Джек», развевающегося над столькими чужими землями, наполнял трепетом сердца англичан, под грохот <мерно шагающих> солдатских сапог, под треск залпов, богатые и бедные в равной мере ощущали волнение от того, что они — подданные одного государства, во владениях которого никогда не заходит солнце… <подданные угодной Богу> империи».[335]