Голубой пакет - Георгий Брянцев

— Ай, ай!… — сокрушался старик. — Какое несчастье, какое несчастье!

— Что ж… Теперь уж поздно горевать, — чуть слышно ответил Наруз Ахмед.

— Не поздно! — взвизгнул Ахун. — Не поздно! Надо отыскать человека, которому ты продал клинок…

— Ха! — горько усмехнулся Наруз. — Тегеран велик…

Он виновата посмотрел на старика. Обхватив руками голову, тот качался и стонал. На выпуклом виске билась багровая склеротическая жилка.

— Отыскать… Отыскать… — бормотал Ахун.

— А в чем же состоит тайна, уважаемый ата? — нерешительно опросил Наруз. — Может быть, и не стоит искать?

Ахун выставил бороду вперед, и лицо его перекосилось от негодования.

— Как не стоит? Ты что говоришь, сумасшедший?

— Я спрашиваю: в чем заключается тайна?

— Тайну я открою тебе только тогда, когда клинок будет в наших руках. И тогда ты будешь целовать мои ноги. Ищи этого человека! Брось все дела и ищи! Я помогу тебе деньгами.

Гость пробыл у Наруза Ахмеда до сумерек. Уходя, он оставил адрес своей квартиры и пачку кредиток.

2

Знаменитый тегеранский базар называют торжественно "Эмир".

Тегеранский базар — это хаотическое нагромождение построек, связанных между собой сложным лабиринтом крытых коридоров, улочек и переулков, в которых лепятся друг к другу магазины с яркими витринами, лавки с глухим фасадом, ларьки, киоски, навесы, чайханы, ошханы, парикмахерские и ремесленные мастерские.

"Эмир" — это хаос всевозможных звуков. В воздухе стоит неумолчный гул: кудахчут куры, которых несут связанными попарно, вниз головой, на коромыслах; предсмертно блеют овцы, над которыми занесен неумолимый нож мясника; ревут равнодушные ко всему окружающему ослы; протяжно мычат буйволы; задорно ржут лошади; разноголосо поют птицы в клетках, развешанных на стенах лавок. В этот хор вплетается гром молотков и кувалд о наковальни, где на глазах заказчика производится любая поковка; унылое завывание слепцов, бредущих цепочкой и нащупывающих дорогу суковатыми посохами; гортанные выкрики зазывал, торгашей, водоносов и лоточников с подносами и корзинками на головах. Все это перекрывает звон медной и глиняной посуды и грохот допотопных колымаг по мостовой. Слитный людской говор и пение бродячих дервишей составляют неумолчный аккомпанемент всему этому оглушительному оркестру.

"Эмир" — это смешение запахов перца, подгорающего лука, чадною дыма горнов, аромата свежеиспеченных лавашей и лепешек, горячего пара из котлов с кипящей похлебкой или пловом, зажаренного шашлыка, сушеных и свежих фруктов, невыделанной кожи, пота животных; смесь запахов острых, ароматных, пряных, раздражающих и дурманящих.

Наконец "Эмир" — это людское столпотворение. Здесь бродят курды и таджики, арабы и туркмены, афганцы и турки, армяне и евреи, азербайджанцы и луры, иранцы и узбеки.

Звучит разноплеменная речь. Мелькают разноцветные халаты, пышные чалмы, высокие башнеподобные тюрбаны, вышитые золотом тюбетейки, лохматые овчинные папахи, широкополые и островерхие войлочные и обычные фетровые шляпы, красные фески с черными кистями, отороченные мехом малахаи…

Закутанные в прозрачные и легкие покрывала, мягко плывут женщины.

На базаре можно сытно поесть — и остаться голодным, постричься и побриться, выдернуть зуб и сшить одежду, подковать лошадь и нанять батрака, накуриться терьяка[16] и отвести душу в беседе, встретить знакомого, которого не видел бог весть сколько, и купить все, что пожелаешь.

При этом в лавке, торгующей скобяными товарами и конской сбруей, усыпанной стеклярусом и медными побрякушками, покупатель может обнаружить очки с цейсовскими стеклами; в парикмахерской — шелковые иноземные чулки с модной пяткой; в парфюмерном магазине — сметану или какой-либо другой молочный продукт; в галантерейном ларьке — овес и ячмень; в булочной наряду с лавашем и лепешкой — курительный табак и отрез шерсти на костюм; в книжном развале под парусиновым навесом — дратву, смолу, шило, сыромятную кожу и все, что нужно сапожнику; в пошивочной мастерской — соловья, канарейку или попугая; в чайхане или ошхане — плащ из звериной шкуры.

Таков знаменитый "Эмир", тегеранский базар.

В самых недрах его, сжатый с двух сторон пекарней и ювелирной мастерской, ютится магазин известного всему городу купца Исмаили.

Магазин легко приметить по развешанным снаружи и разостланным по тротуару коврам. У Исмаили лучшие ковры, сотканные руками самых искусных мастеров Ирана. Тут и очень яркие, раздражающие глаз, и очень мягкие, бархатистые, с теплой гармонической раскраской, со сложными орнаментами и с простенькими рисунками. Тут ковры исфаганские и ширазские, кашанские и хамадинские, тавризские и керманшахские, короче говоря, знаменитые по всему миру персидские ковры.

Магазин Исмаили — чудо из чудес! Это не только комиссионный магазин, но и антикварный, это не только ломбард, но и своеобразный музей.

Здесь на выбор: рукописи поэтов, живших века назад, с пожелтевшими от времени страницами, и новейшие электробритвы заокеанского изготовления; корень жень-шень и боксерские перчатки, принадлежавшие какому-то именитому чемпиону; свертки пергамента с золотыми заставками и концовками и современные термосы; старинный фаянс и репродукторы; древние монеты, китайский фарфор и крахмальные воротнички. На японских гобеленах стоят портативные пишущие машинки последнего образца. Изделия из золота, бронзы, слоновой кости выглядывают из-за протезов для инвалидов. Ткани восточных мастеров и седла потомков Тамерлана лежат рядом с дамскими корсетами, а драгоценное старинное оружие — вперемешку с солдатской алюминиевой посудой.

К этому скопищу редкостей и новинок стремился сейчас Наруз Ахмед, пробираясь сквозь разноголосую и разноплеменную толпу. Он обманул своего первого учителя, старого табиба Ахуна Иргашева, сказав ему, что продал клинок случайному, незнакомому человеку. Клинок он продал Исмаили.

Когда Наруз Ахмед подходил к магазину, Исмаили сидел у входа на низенькой скамеечке и перебирал крупные янтарные четки.

Приветствовав хозяина, Наруз Ахмед сразу же приступил к делу:

— Я тот человек, который три года назад продал вам старинный эмирский клинок, — сказал он. — Помните вы меня?

Исмаили вгляделся в него большими выпуклыми, как у рыбы, глазами, подумал немного, что-то припоминая, и спросил:

— Клинок, которым когда-то владел эмир бухарский?

— Совершенно верно.