Крестоносцы. Полная история - Дэн Джонс

в сторону от Таврских гор, своенравный Балдуин решил отделиться от основных сил и повести своих людей в Киликию, в Тарс (Тарсус). Это был город, овеянный многочисленными легендами: здесь Марк Антоний встретил египетскую царицу Клеопатру, здесь родился святой апостол Павел. К тому же Тарс стоял почти на берегу Средиземного моря: идеальное место, чтобы организовать логистическую цепь, связавшую бы Византию с побережьем Сирии и Палестины — в том случае, конечно, если бы крестоносцам удалось забраться настолько далеко.

Рауль Канский называл Тарс великолепным за «высоту его башен, длину стен, горделивую стать зданий»[159]. Город был так богат, что привлек не только Балдуина Бульонского, но и других князей, в том числе Танкреда де Готвиля, юного племянника Боэмунда. Взять Тарс не составило труда: город, населенный в основном христианами, среди которых было немало армян, распахнул ворота, не оказав особого сопротивления. Но и здесь не обошлось без насилия: не сумев договориться, чей стяг должен развеваться над взятой цитаделью, князья пошли друг на друга. Гнев вскипел, терпение лопнуло, мечи и копья были взяты на изготовку, и верные своим сеньорам рыцари сошлись в жестокой схватке. «Кажется безумием, что те, кто бок о бок разил врага, повернулись друг против друга», — неодобрительно вздыхает Рауль Канский. Друг против друга они, увы, повернулись и враждовали без передышки все время, пока продвигались по Киликии. К тому времени как в середине октября они присоединились к основным силам крестоносцев в армянском городе Мараш, им удалось взять Адану, Мамистру и другие города. Но первые признаки разногласий среди предводителей похода обнаружили себя.

В середине октября 1097 года крестоносцы, спустившись с гор, подошли к Антиохии. Город являл собой зрелище, достойное внимания. Основанная Селевкидами у переправы в долине реки Оронт в начале IV века до н. э., надежно укрепленная императором Восточной Римской империи Юстинианом Великим в VI веке, Антиохия с течением времени превратилась в блистательный аванпост на границе Западной и Восточной империй. Перевалы в Аманских горах, что тянулись к северу от города, связывали Сирию с Малой Азией. На северо-востоке долина Оронта превращалась в непролазную трясину, за которой простирались обширные низменности плато Алеппо, а за ними начиналась Месопотамия. К западу от Антиохии на побережье Средиземного моря располагался новый порт, через который шло снабжение города, — гавань Святого Симеона{42}. Порт был невелик, но потребности Антиохии обеспечивал; своего расцвета он достигнет в XII столетии. Естественная защищенность города впечатляла. «Реки и горы окружали его со всех сторон. Одной стороной своей город даже примыкал к горе [Силипиос/Хабиб-и-Неккар], стены его взбирались до самой вершины; там стояла цитадель», — писал потрясенный Рауль Канский[160]. Стефан Блуаский сообщал в письме своей возлюбленной жене Адели, что Антиохия оказалась «больше, чем можно себе представить, чрезвычайно укрепленная и неприступная», и прикидывал, что за городскими стенами должно было скрываться не менее «пяти тысяч отчаянных турок… а также бесчисленное множество сарацин… арабов, туркополов, сирийцев, армян и других народов»[161].

Однако при всей защищенности положение Антиохии было крайне ненадежным. Город стоял на стыке трех тектонических плит, и катастрофические землетрясения случались там довольно часто. В 115 году сильное землетрясение обрушило крыши домов и чуть было не прикончило римских императоров Траяна и Адриана. Землетрясение 526 года унесло жизни почти четверти миллиона человек и сопровождалось пожарами, спалившими город почти дотла. Вторя природе, политическая жизнь Антиохии была бурной и кровавой: многовековая история города полнилась бунтами, восстаниями и вторжениями.

Антиохия служила римским, арабским и византийским владыкам, но во времена, когда к ее стенам явились крестоносцы, городом правил сельджукский эмир Яги-Сиян. Наместником Антиохии он был с тех пор, как в 1084 году великий сельджукский султан Мелик-шах вырвал этот гордый город из рук Византии. По описанию одного хрониста, Яги-Сиян был пожилым человеком с огромной головой, «большими и волосатыми» ушами, длинными седыми волосами и свисавшей до пупа бородой[162]. На посту правителя Антиохии у него находилось немало поводов в тревоге почесывать эту свою роскошную бороду. При Мелик-шахе Сельджукский султанат какое-то время был един, устойчив и обширен. Власть султана — как минимум номинально — распространялась на территории от Мерва и Трансоксианы на северо-востоке до Персидского залива на юго-востоке, а на западе достигала побережий Эгейского, Черного и Средиземного морей{43}. Враги не смели глаз поднять: в Анатолии турки Кылыч-Арслана и сельджуки Румского султаната держали на почтительном расстоянии византийцев, а в южной Сирии и Палестине Сельджукиды зажали в тиски слабеющую династию Фатимидов — египетских халифов-шиитов.

Но когда в 1092 году Мелик-шах скончался, Яги-Сиян и другие сельджукские эмиры, в том числе правители Алеппо, Дамаска, Мосула и Хомса, собственными руками немедленно погрузили страну в состояние кризиса и междоусобной войны. Брат и сыновья Мелик-шаха вступили в жестокую борьбу за власть, последствия чего немедленно сказались на всей империи. Каждого из эмиров заботили лишь он сам, его город и его личные амбиции, а вовсе не благополучие большой страны. Тут и там вспыхивали мелкие стычки, заключались и рушились непрочные союзы. В 1095 году стул под Яги-Сияном, принявшим сторону брата Мелик-шаха Тутуша, зашатался: Тутуш погиб, сражаясь с войсками, верными пятнадцатилетнему сыну Мелик-шаха Баркияруку.

Теперь Яги-Сиян, хоть он и сохранил за собой пост наместника Антиохии, уже не мог полагаться на поддержку или доверие юного султана Баркиярука, правившего в столицах сельджукской империи Исфахане, Багдаде и Рэе. Кроме того, приходилось учитывать, что ближайшие его соседи, сирийские эмиры, за это время разделились на враждующие группировки, и он больше не мог надеяться, что они все как один ринутся ему на помощь, если Антиохии будет грозить опасность. Поэтому в 1098 году, когда князья-крестоносцы спустились в долину Оронта, Яги-Сиян едва ли был готов защищать свой город или же честь Сельджукидов.

Как минимум с декабря 1096 года по Сирии шла молва, что «неисчислимые армии франков приближаются со стороны моря от Константинополя»{44}. Ибн аль-Каланиси, хронист из Дамаска, вспоминает: «Сообщения шли одно за другим, передавались из уст в уста, и народ охватило беспокойство»[163]. Весть о победе латинян под Дорилеем бежала впереди них. «Позорное поражение дела ислама», — осуждающе заметил Ибн аль-Каланиси. Неясно было лишь одно: когда этих крестоносцев ждать, — вот почему в октябре 1097 года Яги-Сиян не готовил Антиохию к скорому штурму, а воевал в центральной Сирии в составе непрочной коалиции других