Господин Пруст - Селеста Альбаре

—     Ну, что, Селеста, вы меня ждете? Но все-таки вам лучше сейчас же спуститься в подвал. Будьте добры.

Я стала возражать, что мне это совершенно ни к чему, тем более и он не спустится из-за дурного воздуха и пыли. Но он настаивал, и пришлось идти в подвал. Там уже были консьерж Антуан и его жена, дрожавшие от страха, и я подумала: «Если уж в нас попадет, то все равно где, и лучше задыхаться наверху, чем внизу». Когда я поднялась в квартиру и высказала ему это, он только рассмеялся, а я стала убирать снятую им одежду — шубу, перчатки... но, дойдя до шляпы, невольно вскрикнула: на ее полях было полно маленьких железных кусочков, упавших с неба от стрельбы по воздуху. Я сказала ему:

—     Сударь, посмотрите, сколько набралось железа! Значит, вы не ехали на такси? Неужели вам не страшно?

—     Нет. А чего бояться, Селеста? Да и само зрелище было очень красиво.

И он  стал описывать свет прожекторов  и  разрывы снарядов, отражавшиеся  в Сене. Потом рассказал, что провел приятный вечер у Франсиса Жамма. Потом встретил Тристана Бернара, который немало его позабавил, а под конец, рассудив, что в такую ночь все равно не найти такси, отправился домой пешком.

Это было настолько не похоже на него, что я спросила:

—     Как же вы решились, сударь, и как вам удалось отыскать дорогу?

Он улыбнулся.

—     Вашими молитвами Господь послал мне ангела-хранителя как раз на площади Согласия.

И рассказал, что площадь была совершенно пустынна и совершено темная, но к нему подошел какой-то человек.

—     Может быть, он уже шел за мной и заметил мою неуверенность, потому что путь освещался только разрывами снарядов. И он сказал мне: «Похоже, вы сбились с пути? Хотите, я провожу вас? Вам куда?» Я назвал бульвар Османн, и мы от­правились, продолжая разговаривать. Он спросил, что я делаю посреди ночи, и я объяснил, что был в гостях у приятеля. Мы прошли по улице Буасси д'Англа до отеля «Крийон» и бульвара Малерб. Там он помог мне перейти на другую сторону и распрощался.

Здесь г-н Пруст прервал свой рассказ и, внимательно посмотрев на меня своим острым взглядом, продолжал:

—     И, знаете, Селеста, если уж все рассказывать... похоже, это был просто бандит. Я сразу понял, но не показывал вида до того самого момента, когда мы сталирасставаться. Поблагодарив его, я сказал: «Позвольте спросить вас, а почему вы на меня не напали?» Вот буквально его слова: «Что вы, сударь! На такого человека...»

Он был очень горд этим.

В его отношении ко мне тогда было какое-то странное противоречие. С одной стороны, заботливость, когда он настаивал, чтобы я пряталась в подвал во время налетов. Он говорил:

—     Я вам велю, идите туда, Селеста, ведь, случись что, это будет на моей совести перед вашим мужем, которому я обещал беречь вас. Неужели вам не приходило в голову, если мы загоримся от бомбы, то сгорим с этой пробкой, как факел?

А когда я возражала, что не хочу спускаться в эту дыру и уж лучше поджарюсь вместе с ним, он мягко отвечал:

—     Ну, я тут не в счет, я совсем болен, да и все мои труды будут уничтожены. А вы еще молоды.

И в то же время у него не было чувства опасности, и ему казалось вполне естественным посылать меня среди ночи на затемненные улицы, не думая, что я все-таки женщина.

Но и саму меня это не удивляло. С ним я была настолько спокойна, что ни о чем не задумывалась. Да и потом, разве я знала жизнь? Уехав из своей деревни, я сначала почти и носа никуда не высовывала, а потом все мое существование проходило в квартире на бульваре Османн. Да и там я лишь начинала набираться опыта. Один только г-н Пруст и учил меня пониманию жизни, и моя наивность очень забавляла его. К примеру, когда он ночью посылал меня за чем-нибудь, я почти каждый раз встречала на улице Тронше толстую негритянку, которая прохаживалась взад-вперед с ручной сумочкой. И как-то раз я спросила у г-на Пруста:

—     Подумайте, сударь, и что она делает в этой темнотище? При ней нет даже маленькой собачонки.

—     Ну, Селеста, вы же знаете... Эта женщина из тех, кто зарабатывает на жизнь такими прогулками.

Редко случалось, чтобы он так смеялся. Но у него была совсем не обидная манера, и я стала тоже смеяться вместе с ним.

Так и продолжалась моя беготня по улицам посреди глубокой ночи, и это казалось мне совершенно естественным. Я даже не помню, чтобы уж очень боялась, — только однажды, у отеля «Терминус Сен-Лазар», за мной увязался какой-то мужчина и шел до конца улицы Пепиньер; вокруг не было даже кошки, и я, как заяц, юркнула в улицу Анжу. Когда я рассказывала об этом г-ну Прусту, у меня еще стучало сердце. Но он лишь заметил на это:

—     Ну, у вас хватит силы постоять за себя.

Чаще всего я  носила  письма, поскольку он хотел быть уверен, что они дойдут уже утром. В зависимости от времени я опускала их на бульваре Малерб, или на большой почте около вокзала Сен-Лазар, или же у Биржи, где было открыто всю ночь, но туда я ездила на такси.

Иногда нужно было найти среди домашних книжных завалов какой-нибудь том, но, поскольку маленькая лампа почти не освещала комнату, а другого света не зажигали из опасения обеспокоить, мне никак не удавалось отыскать его, и тогда он хоть и нетерпеливо, но тихо говорил:

—     Ладно, оставим это. Идите лучше в книжный магазин.

И я шла туда, на улицу Лаборд, между церковью Сен-Опостен и бульваром Османн. Хозяин, г-н Фонтен, старик в неизменной ер­молке и белой блузе, обожал свое дело, Даже во время войны он не закрывал магазин до часу, а то и двух ночи. Я приходила и передавала ему заказ г-на Пруста. Чаще всего он отвечал:

—     У меня есть вот это и вот это, но, к несчастью, нет нужной ему книги. Хотя именно эти, мне кажется, устроят его. Если нет, приносите их назад.

Иногда я уходила с несколькими книгами и передавала г-ну Прусту слова хо­зяина. Но все мои хождения оканчивались, как и во всем другом, одним и тем же:

—     С ними я только потеряю время. Уберите их, Селеста.

Он даже не смотрел на эти книги, но они и не возвращались в магазин. В этом доме все оставляли у себя.

Или я ходила среди глубокой ночи передавать письмо в собственные руки, и при этом многих мне приходилось поднимать с постели. Никогда не забуду один случай, который сильно насмешил г-на Пруста. Он восхищался квартетом молодых музыкантов «Пуле», услышанным в театре «Одеон», где за фортепиано был композитор Габриель Форе; но особенно поразил его виолончелист, по имени Массис. Возвратившись с концерта, он сказал мне:

—     Я провел волшебный вечер, снова повидал Габриеля Форе, он чудесно сыграл одну свою вещицу. Но там было еще четверо молодых артистов, столь вы­ дающихся, что я попросил познакомить меня с ними.