Эхо плоти моей - Томас Диш

— Вы опять ни черта не поняли, Натан. Он, Бернар Пановский, может в одиночку остановить войну — хлоп, и в дамки! План словно написан на пергаменте — чудесный, великолепный, ни с чем не сообразный план. Только такая умница, как мы, могли придумать его. Но осуществить его может только человек из реального мира. Так что толку от нашего плана — ни на грош, и мы терпим пора­жение.

— В одиночку остановить войну? — в голосе Хэнзарда слышалось вполне понятное профессиональное недоверие.

— Да…— хором ответили Пановские. Потом один из них вытащил из кармана камилавку и водрузил ее себе на голову.

— Бернар, если вы не возражаете, я объясню ему, каким образом это можно было бы сделать.

Глава 13

Марс

Здесь не было привычных признаков хода времени. Лагерь жил по земным суткам, в то время как оборот Марса вокруг оси продолжается на тридцать шесть минут дольше, так что лишь раз в сорок дней солнечный полдень совпадал с тем, что показывали часы на стене.

Пять недель бесконечного ожидания пролетели как одно мгнове­ние. Пять недель, заполненных бездельем и ритуальными церемо­ниями проверок и тренировочных прогонок, пять недель шатания по коридорам, окрашенным в защитный цвет, и пожирания консер­вов в обеденные часы. Пять недель, залитых горячим кофе. Пять недель пережевывания одних и тех же надоевших мыслей, которые все больше теряли смысл, становились утомительнее и откладыва­лись на потом. Разговоры текли тонкой струйкой, словно ручьи в сухое время года. Рядовые проводили время за бесконечной игрой в покер. Генерал Питман все больше и больше предпочитал одиноче­ство. То же, по необходимости, делал и капитан Хэнзард.

Подобное состояние трудно описать, не прибегая к отрицаниям. Жизнь свелась к минимуму автоматических процессов — вялому пробуждению, еде, хождению туда-сюда, созерцанию настенных часов, долгому пребыванию один на один с тишиной. Тесный мир коридоров и отсеков стал казаться несколько… нереальным.

Хотя иногда ему казалось, что нереальным стал он сам. Как-то он читал рассказ, а может, видел фильм о человеке, который продал то ли свою тень, то ли отражение в зеркале. Сейчас уже не вспом­нить. Но чувствовал себя Хэнзард словно герой полузабытого рас­сказа. Казалось, пять недель назад, во время прыжка, он утратил неощутимую, но существенную часть самого себя. Может быть, это была душа, хотя Хэнзард не верил, что у него есть или было подобное богатство.

Он ждал отмены президентского приказа, но еще больше ему хотелось, чтобы его отправили домой, в реальность Земли. Хотя даже это желание не было всеобъемлющим, в нем исчезла всякая способность что-то хотеть. Он радостно принял бы любую развязку, любое происшествие, которое могло бы стать яркой отметиной в жутком, монотонном, вяло текущем времени.

Так что не исключено, что за решением выдерживать солдат на марсианских командных пунктах по два месяца скрывались некие осмысленные соображения, хотя технической необходимости в том не было. Это были те же соображения, которые лежат в основе всей обязательной тоски армейской жизни. Осоловевший от скуки солдат гораздо охотнее выполнит любую, даже самую бесчеловечную зада­чу, поставленную перед ним.

Бывший сержант Джон Уорсоу сидел в караульной нише у двери поста управления и читал сильно потрепанный персонализирован­ный роман. Привычка к чтению принесла ему в лагере Джексон репутацию интеллектуала. Разумеется, это было сильным преуве­личением, но, как любил он повторять в минуты высшего душевного подъема (после второй кружки пива), в 1990 году без мозгов не­многого достигнешь, да и от мозгов толку чуть, если нет у тебя приличного образования. Сам-то Уорсоу имел технический диплом, приравненный к диплому колледжа. А кто сомневается в пользе образования, пусть возьмет ну хотя бы Волка Смита — начальника штаба армии. Этот человек держит в голове больше фактов, чем СА85-9. Для людей, подобных Смиту, факты что-то вроде боепри­пасов.

Теперь, когда вы убедились в важности фактических знаний, вот вам чуть-чуть фактов, касающихся Джона Уорсоу.

Уорсоу испытывал глубочайшее презрение к людям, неспособным глядеть прямо в лицо жизни. Его тошнило от вонючего педераста Питмана, который сидит сейчас на посту управления, боится кнопки и дрожит, представляя бомбы, которая она запускает. Никто не посвящал Уорсоу в суть президентского приказа, но по выражению лиц офицеров он сам догадывался, чем пахнет дело. А чего они, спрашивается, боятся, если они сейчас на Марсе? Вот тем сукиным детям, что сидят на Земле, есть смысл беспокоиться.

Размышляя о чем-то в этом роде, Уорсоу вдруг обнаружил, что прочитал четверть страницы романа, не запомнив ни одного слова. Сосредоточившись, он вернулся к последнему абзацу, который еще помнил:

“Уорсоу зашвырнул в блиндаж вторую гранату и бросился плаш­мя на землю, уткнувшись лицом в грязь джунглей. Гром разорвал воздух, скособочившееся сооружение отрыгнуло клуб густого жел­того дыма.

— Теперь им точно кранты, Снуки! — крикнул капрал, щелкнув предохранителем своей М-14.— Пошли, подчистим, что там ос­талось.

Капрал О'Греди вскочил на ноги.

— Берегись, Счастливчик! — Уорсоу еще кричал, а пули снай­перов со всех сторон хлестнули О'Греди страшным перекрестным огнем, закрутили его словно волчок и швырнули в грязь уже мер­твецом.

— Мразь желтопузая,— пробормотал сквозь зубы Уорсоу.— Вы за это поплатитесь.

А в нескольких футах от него кровь Счастливчика О'Греди смешивалась с гнилой жижей джунглей. Счастье в конце концов покинуло человека, бывшего лучшим другом Уорсоу”.

Странным образом тронутый последним абзацем, Уорсоу отложил книгу. Он услышал, что кто-то идет по коридору. Сейчас, когда солдаты играют в карты, сидя в казарме, это, скорее всего, должен быть Хэнзард. Капитан тратил пропасть времени на хождение по коридорам.

— Генерал Питман там?

— Да, он внутри, сэр.

Хэнзард вошел на пост управления, прикрыв за собой дверь. Уорсоу матернулся ему вслед, но в произнесенной вполголоса по­хабщине были заметны следы уважения, а возможно, и более теплого чувства. Прошло уже больше месяца, а Хэнзард так и не восстановил Уорсоу в звании, хотя полковник Ив, за которым имелись кое-какие должки, пытался оказывать на Хэнзарда давление. Это доказывало, что капитан мужик крутой. Уорсоу уважал крутых мужиков.

Более глубокой причиной восхищения был тот простой факт, что Хэнзард — ветеран вьетнамской войны, последней из больших войн. Сам Уорсоу на четыре года опоздал родиться, чтобы успеть на эту войну, и потому, к своему огорчению, он так и не прошел солдатского крещения огнем. Он не знал и, наверное, уже не узнает, что это такое — глядеть на человека сквозь прицел винтовки, нажимать на курок и видеть, как враг падает мертвым. Жизнь обманула Уорсоу, лишив самого высшего переживания и очень мало дав взамен. В конце концов, чего ради человек идет в армию?

Он выудил из кармана роман и возобновил чтение. Он перескочил на полсотни страниц вперед к своей любимой главе, к сожжению деревни Там Чау. Анонимный автор описывал эту операцию под­робно, со множеством убедительных деталей.

Уорсоу любил реалистическую литературу, показывающую жизнь такой, какая она есть.

Глава 14

Невеста

Любовь имеет обыкновение пролезать в такие места, где ей нечего делать. Она умудряется протиснуться и в жизнь, и в повествования, слишком занятые другими делами, чтобы воздать ей по достоинству. В таких случаях, когда для любви не остается места, ее удобно заменить браком. Супружеская любовь обычно сама собой разуме­ется, в то время как более экзотические формы любовных отношений требуют больше места и времени, а порой посягают и на все про­странство сцены, высокомерно презирая повседневную рутину. Же­натый человек может легко поделить свою жизнь на две половинки: жизнь частную и общественную, которым, если они текут гладко, вовсе не обязательно вторгаться друг в друга.

Итак, Хэнзард влюбился, прошел стадию ухаживания, сделал предложение, получил согласие и дождался утра свадебного дня — и все это происходило вроде бы как за кулисами. Однако из этого не стоит делать вывода, будто любовь капитана Хэнзарда была вялой, а весь его роман настолько будничным и невыразительным, что не представляет интереса ни для нас, ни даже для действующих лиц. Чтобы отбросить такое суждение, достаточно напомнить, что соперницами возлюбленной, строго говоря, была она сама, да еще в двух экземплярах. Нет, будь у нас побольше времени, можно было бы подробно описать всю месячную идиллию, дни и ночи, мелкие дурачества и безрассудства влюбленных, бури и штили, что испы­тала их любовь.

Чтобы получить представление о личной жизни героев, обратите внимание хотя бы на внешность капитана Хэнзарда. Вы сразу увидите, что напряжение исчезло с его лица, в глазах появился блеск, которого раньше мы не наблюдали. А может быть, просто они стали глубже и чище? Капитан стал чаще улыбаться, в этом нет никакого сомнения, и даже когда он серьезен, в его лице присутст­вует нечто, напоминающее об улыбке. Может быть, просто губы стали не такими тонкими и сжатыми, как раньше? Особенно обра­тите внимание на то, как расслабился его подбородок — жилы уже не так проступают на шее, когда он поворачивает голову. Конечно, это мелкие изменения, но все вместе они придают лицу совершенно другое выражение. Уорсоу такое выражение не понравилось бы, но мы-то знаем, что Хэнзард и его жизнь изменились к лучшему.