Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне) - Марк Полыковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На заседании ревкома по предложению Фрунзе было принято постановление о проведении в Намангане «Недели фронта». В короткий срок предстояло мобилизовать все силы города на помощь Красной Армии, готовившейся к решительному наступлению против басмачей. Та же газета «Рабочий путь» поместила необычное для сегодняшнего читателя, но очень характерное в то время объявление:
«От комиссии «Недели фронтам
1. Всех граждан, имеющих незарегистрированное огнестрельное и холодное оружие, просят таковое сдать в военный комиссариат, не боясь преследования за сокрытие.
2. Граждане, имеющие какое-либо военное снаряжение и желающие его продать, благоволят обращаться в военный комиссариат. Цены по соглашению.
3. Прием пожертвований вещами продуктами, литературой производится комиссией (здание ревкома). На пожертвования требовать квитанции.
Председатель комиссии Ферапонтов.
Секретарь Хохлов"
И рядом с этим объявлением жирным шрифтом было напечатано:
«Дезертир, тебе дан недельный срок, реши, кому ты служишь — трудовому народу или Колчаку и Деникину!»
Близость фронта наложила отпечаток на всю жизнь города. Даже представление в гарнизонном театре, по названию своему далекое от мысли о войне, имело прямое отношение к фронтовым нуждам. Газета сообщала: «Театральной секцией народного образования 5 марта с. г. исполнена будет «Свадьба Кречинского», комедия, сочинение Сухово-Кобылина. Начало спектакля в 7 часов вечера». На первый взгляд могло показаться, что местные любители искусства решили поразвлечь публику веселой комедией. Конечно, вместе с главной целью преследовалась, и эта. Но прежде всего артисты заботились о фронте. Спектакль был платный, и весь сбор поступал в фонд помощи Красной Армии. Мне помнится, что входной платой служили не только деньги, кстати сказать, очень обесцененные в то время. Зрители вместо билета могли дать контролеру рубаху, кусок мыла, старое полотенце, поношенную фуражку… Все годилось, все было полезно для растущей, но плохо одетой и обутой армии. А ведь она готовилась к решительным боям.
Гражданская война всюду была сходной в своей сути. Но в разное время и в разных местах окрашивалась в свой цвет и оттенок. Ферганская долина породила особую разновидность вооруженной борьбы. Города находились в руках Советской власти почти с первых дней революции. Но окружали их, иногда на близком, иногда на дальнем расстоянии, контрреволюционные силы. Стоило только выйти за пределы городских укреплении, как оказывался в зоне врага. Тут можно было ожидать нападения в любую минуту. Никто не знал, где сейчас бродит басмаческая банда, возможно, рядом с дорогой, за грядой садов или тугайных зарослей. Поэтому жители города лишь в случае крайней необходимости отправлялись в путешествие, и то на небольшое расстояние. Город с городом связывала только армия, способная собрать значительную по числу воинов группу и притом хорошо вооруженную. Да и то не всегда такой отряд благополучно добирался до намеченного пункта. Стычки с басмачами были явлением частым.
Мы знали, что враг находится близко, что он иногда подбирается к самому городу и прячется на окраинах. Лазутчики, спрятав под халатом наган или браунинг, бродили по улицам Намангана, толкались на базарах, сидели в чайханах к беседовали с жителями. Басмаческих разведчиков следовало ловить и расстреливать по законам военного времени. Но у нас не было сил и времени заниматься агентурой врага. Эту трудную и опасную работу вели чекисты — работники особого отдела. Помогал им сам народ. Кое-кого удавалось схватить на базаре, в толпе, и тогда мы узнавали о тайных планах врага, принимали меры к предотвращению удара.
Так жил город, окраины которого были уже линией фронта. Причем линия эта не была постоянной: она то приближалась, то удалялась, а то и вовсе исчезала. Иногда недели и даже месяцы протекали в спокойствии. Люди забывали о подстерегающей их опасности. Но вдруг неведомо откуда просочившиеся слухи взбудораживали население. Тогда горожане прятались в домах, ожидая нападения басмачей. В такие дни базары пустовали, и лавки были закрыты. Потом слух «выветривался», город возвращался к обычной нормальной жизни. Нормальной по тем понятиям — без паники и неожиданных выстрелов. Иногда басмачи для «острастки» посылали своих людей в город, и те ночью в глухом саду на окраине поднимали стрельбу.
Прежде чем наши конные разъезды успевали прибыть па шум, лазутчики уже исчезали в темноте.
Налетчиков не преследовали. Гоняться за тенями бессмысленно. Они таяли среди садов, зарослей кустарника, и казалось, ловишь не человека, а призрак. Летишь, летишь за ним и вдруг оказываешься в пустоте.
А в это время сзади раздается звонкий треск выстрела, и пуля летит тебе в спину. Хорошо, если у стрелка слабое зрение и пуля только просвистит рядом. Чаще она приносит смерть.
Нет, за тенями мы не гонялись. Да и зачем тратить попусту силы? У нас их было не так уж много. Мы берегли людей для настоящего дела, которое часто требовало от нас жертв.
Несколько дней назад бригада вернулась из Тода-Хакулабада, усталая от марша и боев. Нам обещали отдых. Обещало не командование. Обещали сами события. До Намангана дошла весть о заключении мира с Мадамин-беком.
Действительно, переговоры с Мадамин-беком велись. Вскоре после отъезда Фрунзе в Ташкент в штаб Ферганского фронта, находившийся в Скобелеве, пришло послание Мадамин-бека, в котором после цветистых приветствий следовало приглашение нашему командованию посетить его ставку или выслать на переговоры кого-либо из ответственных сотрудников штаба. Письмо это было оглашено на собравшемся в срочном порядке Военном совете 2-й Туркестанской стрелковой дивизии, в которую с осени 1919 года объединены были все красноармейские части Ферганы.
Ферганским фронтом в то время командовал коренной туркестанец Николай Андреевич Веревкин-Рохальский, бывший капитан русской армии. Получив тяжелое ранение в конце империалистической войны, он был демобилизован и вернулся в Туркестан.
До назначения командующим фронтом Веревким-Рокальский был военным комиссаром Ферганской области.
Он был худощавый, стройный, очень быстрый в лужениях, с копной каштановых кудрей, в пенсне; пораженная пулей левая рука была неподвижно согнута в локте и подвязана черной муаровой лентой.
— Товарищи члены Совета, — сказал он, после того как послание Мадамин-бека было оглашено, — особенно доверять басмачам нельзя, но, может быть, найдутся желающие…
В то время секретарем Военного совета дивизии был Левашев, по случайному совпадению еще до войны довольно хорошо знавший Мадамин-бека.
К Левашеву, который вызвался поехать на переговоры к Мадамину, прикомандировали переводчика штаба Буйлина.
Встреча произошла в назначенном Мадамин-беком пункте. — в кишлаке Гарбуа.
Переговоры были завершены при свидании Веревкина-Рохальского с Мадамин-беком, состоявшемся б марта 1920 года в Старом Маргилане.
Командующий Ферганским фронтом прибыл туда на единственной в то время во всей Фергане штабной машине в сопровождении, сильного кавалерийского эскорта.
В штабе Мадамин-бека Веревкин-Рохальский торжественно объявил об амнистии, дарованной Советской властью всем сдающимся басмачам и белогвардейцам. В тот же день был подписан договор.
Пока этот договор печатался в местной типографии, люди уже передавали друг другу новость. На улицах, ка базарах группами собирались горожане и оживленно обсуждали событие. Перемирие радовало их и одновременно настораживало. Причина для этого была. Местом почетной сдачи басмачей назначался Наманган. Сюда уже двигались главные силы Мадамин-бека, и, по слухам, они представляли собой скопище йигитов, вооруженных винтовками и пулеметами.
Наманганцы с нетерпением ждали выхода газеты «Рабочий путь», чтобы собственными глазами увидеть договор, успокоиться. И когда свежий номер, отпечатанный на серой бумаге бледной краской — то и другое являлось дефицитом в военное время, — появился на улицах, его расхватали немедленно. Текст договора был опубликован полностью. Он гласил:
«6-го марта 1920 года, город Скобелев.
Мы, нижеподписавшиеся, с одной стороны начальник 2-й Туркестанской стрелковой дивизии Веревкин-Рохальский и военно-политический комиссар дивизии Слепченко, действующие на основании приказа Революционного военного совета Туркестанского фронта, и с другой стороны командующий мусульманской армией Мухамед-Амин-бек Ахматбеков, заключили настоящее соглашение в следующем:
Я, Мухамед-Амин-бек, вместе со своей армией, курбашами и сотрудниками, которые мне лично выразили на то полное согласие, торжественно заявляю, что признаю Советскую власть и обязуюсь быть ее верным другом, подчиняюсь всем ее приказам и распоряжениям при условии:
