Комментарии к жизни. Книга третья - Джидду Кришнамурти

«Но возможно ли освободить ум без некоторого усилия?»

Всякое усилие, «правильное», также как и «неправильное», поддерживает центр, ядро достижения, «я». Где «я», там нет любви. Но мы говорили об апатии ума, его нечувствительности. Вы много читали? А не могут знания быть частью этого процесса нечувствительности?

«Я не ученый, но читаю много, и мне нравится копаться в библиотеках. Я уважаю знания и не совсем понимаю, почему вы считаете, что они обязательно приводят к нечувствительности».

Что мы подразумеваем под знаниями? Наша жизнь большей частью — это повторение того, чему нас учили, верно ведь? Мы можем добавлять что-то к наши знаниям, процесс повторения продолжается и усиливает привычку накапливать. Что вы знаете помимо того, что прочитали, вам рассказали или что вы испытали? То, что вы испытываете сейчас, формируется согласно тому, что вы испытывали прежде. Дальнейшее переживание — это то, что было уже испытано, только увеличено или видоизменено, таким образом, процесс повторения поддерживается. Повторение хорошего или плохого, благородного или тривиального явно приводит к нечувствительности, потому что ум перемещается только в пределах области известного. Не из-за этого ли ваш ум уныл?

«Но я не могу отбросить все то, что знаю и все то, что накопил как знание».

Вы и есть это знание, вы — это все, что вы накопили. Вы — это пластинка граммофона, которая вечно повторяет то, что записано на ней. Вы — это песня, шум, болтовня общества, вашей культуры. Есть ли неразвращенный «вы», несчитая всей этой болтовни? Этот центр «я» теперь стремится освободить себя от вещей им же собранных. Но то усилие, которое он предпринимает, чтобы быть свободным, — это все еще часть процесса накопления. У вас есть для проигрывания новая пластинка, с новыми словами, но ваш ум все еще вялый, нечувствительный.

«Я прекрасно это понимаю. Вы очень хорошо описали мое состояние ума. Я в свое время изучил жаргоны различных идеологий: и религиозных, и политических, но, как вы заметили, суть моего ума остается той же самой. Теперь я очень четко осознаю это, а также то, что этот целостный процесс делает ум поверхностно внимательным, умным, внешне гибким, в то время как ниже поверхности он все еще тот же самый старый эгоцентр, который есть „я“.

Вы осознаете все это как факт, или вы знаете это только через описание другого? Если это не ваше собственное открытие, что-то, что вы выяснили сами, то это все еще только слово, а не факт, который является важным.

«Я не совсем это понимаю. Пожалуйста, помедленней, сэр, и объясните снова».

Вы знаете что-нибудь или вы только признаете? Признание — это процесс ассоциации, памяти, которая является знанием. Это верно, не так ли?

«Думаю, что понимаю, что вы имеете в виду. Я знаю, что та птица — это попугай только потому, что мне так сказали. Через ассоциацию, память, которые являются знаниями, возникает признание, и затем я говорю: „Это попугай“.

Слово «попугай» блокировал ваш взгляд на птицу, существо, которое летает. Мы почти никогда не смотрим на факт, а лишь на слова или символы, которые стоят за этим фактом. Факт отступает, и слово, символ становятся существенно важными. А сейчас вы можете посмотреть на факт, независимо от того, что это может быть, отдельно от слова, символа?

«Мне кажется, что восприятие факта и понимание слова, представляющего факт, происходит в уме одновременно».

Может ли ум отделить факт от слова?

«Не думаю, что может».

Возможно, мы это усложняем, чем есть на самом деле. Тот объект называется деревом, слово и объект — это два отдельных явления, так?

«Фактически так, но, как вы утверждаете, мы всегда смотрим на объект через слово».

Вы можете отделить объект от слова? Слово «любовь» — это не чувство, факт любви.

«Но, в некотором роде, слово — это тоже факт, не так ли?»

В некотором роде, да. Слова существуют, чтобы общаться, а также чтобы помнить, фиксировать в уме мимолетный опыт, мысль, чувство. Так что сам ум — слово, опыт, это память о факте в понятиях удовольствия и боли, хорошего и плохого. Этот целостный процесс происходит в пределах области времени, области известного. И любой переворот в пределах области — это вовсе никакая не революция, а всего лишь видоизменение того, что было.

«Если я правильно вас понимаю, вы утверждаете, что я сделал свой ум унылым, апатичным, нечувствительным из-за традиционного или повторяющегося мышления, частью которого является самодисциплина. Чтобы положить конец процессу повторения, пластинка граммофона, которая является „я“, должна быть сломана. А она может быть сломана только через видение факта, но не через усилие. Усилие, как вы говорите, только продолжает крутить механизм записи, так что на это нет надежды. Тогда что?»

Смотрите на факт, на то, что есть, и позвольте этому факту работать. Разве не вы работаете над фактом, а «вы» является механизмом повторения, с его мнениями, суждениями, знаниями.

«Я пробую» — сказал он искренне.

Пробовать — это смазывать механизм повторения, а не положить ему конец.

«Сэр, вы все у меня отнимаете, и ничего не остается. Но это может быть что-то новое».

Это и есть новое.

Дробление человека делает его больным

Было все еще очень рано, и по земле стелился небольшой туман, скрывающий кустарники и цветы. Тяжелая роса создавала круг сырости вокруг каждого дерева. Солнце только поднималось из-за шапки деревьев, которые сейчас были тихими, поскольку все чирикающие птицы разлетелись на день. Двигатели самолетов прогревались, и их рев заполнил ранний утренний воздух. Но очень скоро они полетят в различные части большого континента, и все, кроме ежедневных шумов города, будет снова тихим.

Нищий с хорошим голосом пел на улице, и у песни было то ностальгическое свойство, которое было хорошо знакомо. Его голос не был хриплым, и среди грохота автобусов и выкриков людей, кричащих через улицы, это был приятный и приветствующий звук. Вы бы слышали его каждое утро, если бы жили где-нибудь там. Многие попрошайки показывают фокусы или имеют обезьян, которые показывают фокусы. Они ученые и мудреные, с хитрым взглядом и легкой улыбкой. Но этот нищий был в целом совсем другой. Он был простым попрошайкой, с длинным посохом и порванной, грязной одеждой. Он совсем не притворялся и не подлизывался. Другие получали большие милостыни, чем он, так как люди любят, когда им льстят, говорят приятные слова, благословляют и желают процветания. Но этот нищий не пользовался такими уловками. Он просил, и, если вы давали, он благодарил кивком головы и продолжал просить. Не было ни позирования, ни жестикуляции. Он будет идти вдоль всей длинной, тенистой улицы, всегда уступая дорогу людям, а в конце улицы повернет направо в более узкую и более тихую улицу и начнет снова пение, и в конце концов придет к одному из небольших переулков. Он был весьма молод, и при нем возникало приятное чувство.

Самолет взлетел в назначенное время и поднялся высоко над городом, с его куполами, древними могилами и длинными многоквартирными уродливыми зданиями, претенциозными и недавно построенными. За городом был река, извивающаяся и открытая, ее воды были бледно-сине-зелеными, и самолет последовал за ней, направляясь главным образом на юго-восток. Мы выровнялись на высоте приблизительно шесть тысяч футов, и перед нами лежала местность, вся аккуратно разбитая на серо-зеленые участки неправильной формы, и каждый человек владел небольшой ее частью. Река текла, блуждая мимо многих деревень, и от нее тянулись прямые, узкие, искусственные каналы, простирающиеся в поля. Сотни миль далеко на восток начали показываться заснеженные горы, эфирные и нереальные в их розовом сиянии. Они сначала, казалось, плыли выше горизонта, и было трудно поверить, что они были горами, с острыми пиками и массивными формированиями. С поверхности земли на том расстоянии их нельзя было заметить, но с этой высоты они были видимы и захватывающе прекрасны. Невозможно было отвести от них взгляд из-за страха упустить малейший нюанс в их красоте и великолепии. Одна цепь медленно уступала место другой, один массивный пик — другому. Они охватили горизонт на северо-востоке, и даже после того, как мы пролетели два часа, они все еще были там. Это было действительно невероятно: цвет, необъятность и одиночество. Вы забывали обо всем остальном: о пассажирах, капитане, задающем вопросы, и хозяйке, требующей билеты. Это не было как поглощение ребенка игрушкой, ни монаха его обителью, ни саньясина на берегу реки. Это было состояние полного внимания, в котором не было никакого отвлечения. Была только красота и слава земли. Не было никакого наблюдателя.

Физиолог, аналитик и военный медик, был пухлым, с большой головой и серьезными глазами. Он пришел, как он сказал, чтобы обсудить несколько моментов, однако, не будет использовать терминологию психологии и анализа, но будет придерживаться слов, с которыми мы оба были знакомы. Изучив известных психологов и побывав у одного из их, он познакомился с ограниченными возможностями современной психологии, также как и ее терапевтической ценностью. Как объяснил он, она не всегда имела успех, но у нее были большие возможности в руках нужных людей. Конечно, было множество шарлатанов, но этого следовало ожидать. Он также изучал, восточный образ мысли и восточное идеальное сознание.