Хирургический удар - Джерри Эхерн

Раненная в бою с русскими нога молчаливого иранца начала воспаляться. Кросс мысленно предположил, что это произошло от соприкосновения раны с грязной одеждой. В Язфуле был доктор, которому, по словам Ирании, можно доверять. Он мог бы помочь медикаментами, чтобы остановить инфекцию, и присмотреть за раненым до прихода другого отряда партизан. Все эти проблемы настоятельно требовали срочной разведки деревни, чтобы убедиться в отсутствии засады иранской армии, возможно, ожидавшей их.

Кросс решил, что пойдут только он и Ирания. Мара поведет машину и подождет их на краю деревни.

Кросс, Хьюз и Бэбкок превратили один из “лендроверов” в подобие штаб-квартиры, где хранили все свое снаряжение и спали, когда позволяли обстоятельства. Когда Кросс вернулся в “лендровер”, Хьюз и Бэбкок на заднем сиденьи играли в шахматы при свете свечи.

Кросс забрался на переднее сиденье:

— Мы обо всем договорились. Я иду с Иранией.

— Значит, это ваше обоюдное решение, парень? — сказал Хьюз, передвигая королевского слона.

— Как вы видите эти штучки да еще ходите ими? Они такие маленькие, что, кажется, нужно пользоваться пинцетом и увеличительным стеклом, — сказал Кросс, меняя тему разговора. Это был шахматный дорожный набор с доской величиной в полторы игральные карты и с маленькими кружочками, на которых были нарисованы шахматные фигуры.

— Это заставляет лучше сконцентрироваться, — сказал Бэбкок.

— Я предполагаю, ты не собираешься идти в том, в чем сейчас одет? — задумчиво спросил Хьюз.

Здесь у моря было уже теплее, и Кросс разделся до черного комбинезона, свитера и пистолетного ремня.

— Что бы вы предложили для маскировки?

Хьюз пожал плечами.

— Для начала выпусти штанины поверх армейских ботинок. Тогда они не будут так бросаться в глаза.

— Можно оставить ремень, а “Беретту” заткнуть за пояс брюк, — предложил Бэбкок.

Хьюз кивнул.

— Я думаю, хорошая идея.

— Ладно, ребята. Что я делаю не так? Я не иду туда с автоматом под мышкой? Да? Может, мне вообще не идти?

— Ты говоришь на местном языке, Эйб?

— Вы знаете, что я не говорю на фарси.

— Да, правильно.

— Твой ход, Люис, — напомнил Хьюз.

— О, большое спасибо.

— Хорошо, ребята, черт возьми. Я иду! Никто из вас тоже не говорит на фарси.

— Если ты собираешься идти, и это твое решение как тактического руководителя группы, парень... — медленно начал говорить Хьюз; его брови при этом поползли вверх, — то я бы посоветовал идти почти безоружным. Может быть, только с пистолетом и ножом. Если идет Ирания, она должна быть в чадре, чтобы не привлекать внимания, какое мог привлечь ты, вооружись автоматом. Дай Ирании автомат, чтобы она спрятала его под накидкой. Если хорошенько постараться, то под этой чадрой можно спрятать маленькую полевую пушку. Очень плохо, что у тебя рост метр восемьдесят пять, а не метр шестьдесят. Ты бы тоже смог одеть чадру и спрятать под ней свою винтовку.

— Иди ты, — сказал Кросс добродушно.

— Нет, вообще-то я не из голубых, — усмехнулся Хьюз, — но спасибо за заботу обо мне. Это самое лучшее предложение, которое я получил за весь день, — он глубоко вдохнул. — Займи одежду у нашего друга иранца. Ему она понадобится, когда пройдет жар и заживет рана. Ты должен как можно больше быть похожим на местного. А “Беретта” выглядит слишком по-военному, если ее заметят. Сейчас многие в Иране ходят с оружием. Если хочешь, возьми револьвер и нож.

— А почему не твой “Вальтер” с глушителем? — предложил Бэбкок.

— Слишком профессиональный вид, — сказал Кросс.

— Согласен, — кивнул Хьюз.

Наконец Бэбкок сделал ход ферзем. Хьюз торжествующе засмеялся.

— Вот я тебя и поймал, мой мудрый друг, — Хьюз пошел своим ферзем. — Шах и мат! Наконец-то!

— Так, ребята. Я знаю, что вы сделаете перерыв, чтобы проводить меня.

— Да, конечно, — сказал Хьюз. — Не развязывай войну, пока не поймешь, что она неизбежна.

Кросс начал расстегивать пистолетный ремень.

Высокий молчаливый раненый иранец оказался не таким уж высоким, как думал Кросс. Тем не менее, его брюки оказались достаточной длины, чтобы налезть на комбинезон Кросса и прикрыть его ботинки. Куртка иранца была американской форменной. Судя по кадрам кинохроники о современном Иране, такие куртки пользовались популярностью среди мужского населения.

Запасные патроны в приспособлении для быстрой перезарядки барабана Кросс, после тщательной проверки, положил во внешний карман куртки. Сам пистолет сунул в кобуру справа. На нем была его собственная вязаная шапочка, а вот национальный головной убор надевать не было особого желания. Хотя муджахедины выглядели настолько чистыми, насколько позволяли обстоятельства, ему не хотелось экспериментировать и использовать их головные уборы.

Мара вела один из “лендроверов”, Ирания сидела рядом с ней, а Кросс — на заднем сиденье. Когда Кросс смотрел на Мару, он удивлялся, как она вообще могла вести машину, настолько стесненными казались ее руки и ноги под изношенной чадрой.

Маре дали американский автомат, чтобы он на всякий случай был у нее под рукой. У Ирании был “Узи”, единственный в отряде и наиболее знакомый ей из оружия. Он так искусно был спрятан под черную чадру, что перед тем, как сесть в машину, Кросс спросил, уверена ли она, что взяла его с собой. Она засмеялась и кивнула. Ирания стояла перед ним с непокрытой головой. Ветер, дувший с Каспийского моря, играл ее красивыми волосами. Кросс подумал, что если такая женщина как Ирания, вынуждена прятать свою красоту, то это уже достаточно веская причина ненавидеть режим аятоллы.

Они остановились на пригорке, с которого хорошо просматривалась деревня. Кросс взглянул на часы, позаимствованные у одного из иранцев, так как “Ролекс”, который он оставил, привлек бы слишком много ненужного внимания. Поездка от лагеря до окраины деревни заняла сорок пять минут.

“Лендровер” замедлил ход, и Кросс наклонился между двумя женщинами.

— Мара, уведи “ровер” в те деревья и разверни его, чтобы в случае необходимости мы смогли быстро уехать отсюда.

— Да, мистер Кросс.

Когда Кросс смотрел на нее, ему показалось, что она кивнула, но из-за ее наряда трудно было сказать, так ли это на самом деле. Он уже приготовился сказать ей о габаритных огнях, но она сама их выключила. “Пять очков в пользу Марь”, — подумал он.

“Ровер”, остановившись среди деревьев, развернулся в три приема. Кросс выпрыгнул из машины и, оставив женщин, углубился в посадку. В руке он держал револьвер. Света луны было вполне достаточно, и ему не пришлось пользоваться электрическим фонариком.

Кросс слышал, как заглушили двигатель “ровера”. Внимательно оглядевшись вокруг. Кросс медленно и осторожно побежал назад, обращая внимание на кочки и неровности под ногами. Ирания и Мара уже вышли из машины, Их одинаковые чадры не позволяли определить, кто из них кто.

Заговорила Ирания:

— Дом доктора Рахмади находится в центре деревни. Он хороший человек.

— Уверен, что это так, — кивнул Кросс, будучи в этом вовсе не уверенным.

— А рыбацкая лодка находится в дальнем конце деревни, у небольшого причала. По-любому, нам придется пройти по всей деревне, — сказала она Эйбу.

— Так. Пошли к деревне, — сказал ей Эйб. — Мара, тебе, наверное, здесь будет холодно. Если в деревне что-нибудь произойдет, будь готова уезжать. Подожди нас столько времени, сколько посчитаешь достаточным, чтобы мы добежали до машины. Если будет слишком горячо, то мы сами как-нибудь доберемся. А ты позаботься о себе.

— Да, мистер Кросс.

На этот раз он был уверен, что она кивнула.

Когда они шли по единственной улице. Кросс подумал, что размеры этого селения придают новое значение слову “деревня”. Все дома были деревянными, и в воздухе, казалось, витал запах нищеты. Когда они шли по немощенной улице, стараясь спрятаться в тени хижин, он спросил Иранию:

— Как получилось, что в такой деревушке есть свой доктор?

— Доктор Рахмади живет здесь, но принимает людей со всей округи, в том числе — из еще меньших деревень.

— Более маленьких деревень?..

— У нас в стране очень много бедных, Эйб. Когда правительство шаха получало за нефть миллиарды, люди едва сводили концы с концами. Сейчас ничего не изменилось, разве что стало еще трудней.

— Бедные всегда становятся бедней, — сказал Кросс, не ожидая ответа.

Но она ответила:

— Когда аятолла Хомейни был уже готов вернуться, а правительство шаха разваливалось на глазах, многие ожидали, что придут лучшие времена. Но некоторые из нас думали, что все будет еще хуже. И мы, к сожалению, оказались правы. И этому всему не видно конца. Но должны же когда-нибудь наступить лучшие времена? А пока для этих бедных и для человека, у которого ты взял куртку, ничего не остается, кроме горя.