Аракчеев - Владимир Томсинов

Кроме того, Павел поручал Аракчееву составление разнообразных инструкций, разработку новых образцов обмундирования и снаряжения для армии. Ведение хозяйства во многом также находилось в руках Аракчеева. Служба в Гатчине превратилась для него в подлинную школу управления. Из сына бедного дворянина, простого артиллерийского офицера выковывался администратор, государственный деятель, будущий крупный сановник.

Если административной практики у Аракчеева было предостаточно, то знаний не хватало. И Алексей вновь засел за книги.

Мемуаристы и историки много будут писать о неграмотности Аракчеева и о нелюбви его к книгам. Аракчеев «ничему не учился, кроме русского языка и математики», — напишет о нем А. И. Михайловский-Данилевский. «Он имел лишь ум нравиться тому, кому следует», — заявит Д. Б. Мертваго. «Ничего не читал в молодости, пустота головы наполнена какими-то вздорами, которые в нашем свете слывут умением дела», — охарактеризует Аракчеева в своих «Записках» служивший под его началом офицер А. И. Мартос. Историк-генерал Н. К. Шильдер отметит: «Аракчеев не был из числа людей, которые чтением расширяют свои познания». А между тем все обстояло как раз наоборот.

Один из лучших выпускников одного из лучших учебных заведений России своего времени (а среди военных заведений — точно лучшего), преподаватель, автор учебных пособий и наставлений, составитель многочисленных инструкций и положений, образцовых по содержанию и четкости выражений, и т. д. и т. п. — разве мог такой человек быть неучем? Мне представится еще повод поговорить об образованности Аракчеева. Сейчас же замечу: книги Алексей Андреевич, безусловно, уважал, сам читал много и других к этому призывал. «Чтение полезных книг в свободное время, — наставлял он своих подчиненных, — есть, без сомнения, одно из благороднейших и приятнейших упражнений каждого офицера. Оно заменяет общество, образует ум и сердце и способствует офицеру приуготовлять себя наилучшим образом на пользу службы Монарху и Отечеству». В каком бы ведомстве ни работал Аракчеев, он непременно проявлял заботу о том, чтобы в распоряжении его подчиненных была приличная библиотека специальной литературы. В 1795 году Алексей Андреевич начал целенаправленно собирать собственную библиотеку, которая к 1824 году, если судить по изданному тогда каталогу ее, насчитывала более 11 тысяч томов.

Некоторое представление об аракчеевской библиотеке дают названия предметов, на которые сам хозяин разделил свои книги: 1) духовные; 2) нравственные, о воспитании; 3) законы, положения, указы; 4) естественные науки; 5) хозяйство; 6) художества и архитектура; 7) история, география и путешествия; 8) математика; 9) военное искусство; 10) словесность и 11) периодические издания.

Гатчина стала серьезным испытанием для характера Аракчеева. Безусловно, первоначальным воспитанием своим он лучше многих был приспособлен к тяготам гатчинской службы. Его мало смущали строгости порядков, установленных великим князем Павлом в своей резиденции. Привык он и к дисциплине. Был аккуратен в одежде. Обыкновенно прибывавшие в Гатчину офицеры с трудом привыкали к здешним необычным порядкам и оттого постоянно допускали те или иные упущения по службе, за которые получали многократные замечания. Аракчеев на первом же своем вахтпараде в Гатчине держал себя так, будто век здесь служил.

Из всех тягот человеческой жизни сильнее всего донимала Алексея в Гатчине бедность. Именно на бедность свою сетовал он впоследствии, вспоминая гатчинскую жизнь. «Я сделался комендантом Гатчины, и всякий день должен был быть в параде, в разводе и на ученье, — рассказывал он. — У меня был один мундир и одни лосиные панталоны. В ночь сниму я их с себя, выбелю и поутру рано мокрые надеваю опять. Летом было сносно, но зимою доходило почти до слез, когда панталоны примерзали к телу, и жестокий холод проницал все нервы мои. Всякий день обедал я у Павла, но на ужин получал два блюда, которые приносились в мою комнату. Итак, и здесь все богатство мое заключалось в одном жалованье, которым я помогал родителям».

При всей бедности своей Алексей ни разу не обратился к Павлу с просьбой о повышении жалованья или выделении ему какой-нибудь разовой суммы. Павел был чрезвычайно бережливым человеком, особенно в денежных расходах, однако, зная его отношение к «служаке» Аракчееву, можно предположить, что вряд ли он отказался бы предоставить ему вспомоществование. Но Алексей не только не обращался с просьбами о деньгах, а умудрялся даже уклоняться от получения тех немногих пособий, каковые были ему положены по должностям его. Дабы заработать хоть какую-то сумму дополнительных денег, он ездил в Петербург проводить занятия с кадетами в стенах своего родного Артиллерийского и Инженерного корпуса. Дорога в столицу и обратно забирала почти три четверти заработанных им средств, а поскольку ездил Алексей Андреевич ночами, то она стоила ему и немалых физических сил. Такая жизнь сильно скажется на его здоровье: болезнь сделается чуть ли не постоянным состоянием его организма.

В декабре 1794 года Павел предоставил подполковнику Аракчееву отпуск. С просьбой о нем обратился сам Алексей. Два с половиной месяца пробыл он в доме своих родителей. Андрею Андреевичу шел уже седьмой десяток лет — жизнь его подходила к концу, и каждое свое свидание с Алексеем он воспринимал как последнее. Оттого и хотел, чтобы сын побыл дома подольше. Но Алексей — военная душа — рвался на службу. Прощаясь с отъезжавшим в Гатчину сыном, Андрей Андреевич в сердцах произнес: «Алексей как волк: как ни корми, а все в лес смотрит!»

В 1795 году Андрей Андреевич навестит Алексея в Гатчине и, по всей видимости, именно тогда имел случай познакомиться с цесаревичем Павлом.

29 июля 1796 года Андрей Андреевич отошел в мир иной, не дожив трех с половиной месяцев до такого взлета в карьере своего старшего сына, который он, бедный дворянин и отставной поручик, вряд ли мог вообразить себе в самых смелых фантазиях.

Алексей получил известие о смерти отца спустя несколько дней. Цесаревич поспешил утешить его. «Теперь узнал о печальном известии, полученном вами, — писал Павел Алексею в своей записке. — Зная мое расположение к себе, не можете сумневаться об участии моем, тем более, что я его знал, и был человек старого шлагу (закалки. — В. Т.). Боже, утеши вас».

Холодный воздух Гатчины ожесточал Аракчеева. Никто из офицеров не муштровал своих солдат с такой неистовой страстью, с какой выполнял это он. За такое отличие и было дано ему прозвище — «гатчинский капрал».

Муштра войск не была самоцелью для великого князя Павла. Его Высочество отчетливо понимал, что в новых условиях русская пехота не может уповать на штыковые атаки. Главным средством поражения противника должна стать стрельба из ружей. Для эффективной штыковой атаки не требовалось слишком строго соблюдать строевое равнение, поэтому и строевой подготовке боевых частей не придавалось большого значения. Но для того, чтобы стрельба была более эффективной, стрелявшие должны были научиться держать строгий порядок развернутого трехшереножного строя, то есть приноровиться друг к другу размером шага, научиться сохранять равнение во время марша, не отклоняться от заданного направления движения и т. п. Выработка же подобных навыков требовала ежедневной многочасовой строевой подготовки пехоты — проще говоря, муштры.