Власть Талисмана - Грэм Хэнкок

С этого момента около 240 года н. э. Мани — спящий, который наконец проснулся, — приступил к осуществлению своей проповеднической миссии.[351] То, что он проповедовал, определенно не являлось зороастризмом, а между тем Ардашир I, защитник зороастрийской веры в качестве официальной религии, все еще находился на троне. По-видимому, Мани очень скоро вышел из милости у персидских магов и был отправлен в ссылку[352] Он совершил путешествие в Индию, где проповедовал свое учение с огромным успехом,[353] и вернулся через Персидский залив в 241 году, когда умер царь Ардашир. Мани каким-то образом сумел обратить в свою веру Фируза, младшего сына Ардашира, и благодаря ему добился личной аудиенции у Шапура — старшего сына покойного царя, который вскоре вступил на престол как царь Шапур I.[354] На его коронации Мани удостоился беспрецедентной чести провозгласить свое духовное послание.[355] Впоследствии, 21 марта 242 года или 9 апреля 243 года (историки спорят по поводу этой даты), Шапур издал указ, позволявший Мани свободно проповедовать его учение и защищавший его на всей территории Персидской империи.[356]

После этого манихейство, освобожденное от всех ограничений, стало с феноменальной скоростью расширять ряды своих приверженцев, что вызвало крайнее негодование и ревность среди зороастрийских жрецов. Они составили заговор и на более позднем этапе царствования Шапура, судя по всему, уговорили царя второй раз отправить Мани в изгнание,[357] но в 272 году после смерти Шапура Мани вернулся в Персию и был тепло принят его преемником, царем Ормуздом, который вернул ему царское благоволение.[358]

Однако царствование Ормузда продлилось не более одного года, а Бахрам I, вступивший на трон в 273 году, был стойким приверженцем старинной зороастрийской религии. Он отменил политику терпимости по отношению к манихейству и стал преследовать его лидеров и сторонников. В 276 году его чиновники арестовали Мани в Гундешапуре в юго-западной Персии. Самозванный «апостол Божий» был подвергнут четырехдневному допросу в инквизиторском стиле и объявлен зандиком, то есть еретиком. Он провел месяц заключения в тяжелых кандалах, после чего его освежевали заживо, а потом обезглавили. Его голова была выставлена на решетке городских ворот рядом с кожей, набитой соломой, а то, что осталось от его тела, было выброшено на поживу собакам.[359]

По жестокой расправе над Мани мы можем судить о том, какую угрозу он представлял для персидских жрецов-магов. Как и в случае с уничтожением катаризма римской католической церковью тысячу лет спустя, зороастрийцы предприняли решительную попытку полностью искоренить манихейство.[360]

Им это не удалось. Еще до своего заключения и казни Мани отправил двенадцать своих учеников вместе с толпами последователей во все концы известного мира.[361] Кроме того, гонения на манихейство, начавшиеся после 27б года, привели к широкомасштабной миграции манихейских общин. Некоторые из них достигли внутренних районов Китая, где религия Мани сохранилась в уединенных анклавах до конца XVI века. Другие проникли в восточные районы Римской империи, в римские колонии в Северной Африке и в конце концов распространились на огромных территориях, находившихся под властью Рима, вплоть до Британии на западе.

Несмотря на жестокие гонения со стороны Рима (еще до обращения римлян в христианство), манихейство приобрело огромную популярность в Римской империи и было особенно хорошо представлено в ее североафриканских колониях. Именно в Северной Африке оно приобрело своего самого знаменитого поклонника в лице Августина — впоследствии св. Августина из Гиппона. Родившийся в 354 году сын отца-язычника и матери — христианки, он стал манихейским «аудитором», или «слушателем», в 377 году, что было равнозначно вступлению в класс «верующих» у катаров. Он придерживался манихейского вероучения в течение девяти лет, потом отрекся от него в 386 году и был крещен в христианство в 387 году. Потом св. Августин вернулся в Северную Африку, где основал религиозную общину и был назначен епископом Гиппона в 396 году. Он дожил до падения Римской империи перед вандалами в 410 году. После его смерти в 430 году армии вандалов пересекли Средиземное море и осадили сам город Гиппон.[362]

Как и многие новообращенные христиане, Августин ревностно осуждал свое предыдущее вероисповедание. Его антиманихейские трактаты пережили века и сыграли важную роль в формировании отношения средневековых римских католиков к катарской ереси. Как мы могли убедиться в главе 2, катаризм в XII–XIII веках часто отождествлялся с тем самым манихейством, которое Августин осудил в IV веке, — вывод, с которым не согласны современные ученые. Тем не менее катарская и манихейская религии, по нашему мнению, были достаточно похожи в своей основе, что делает их отождествление в Средние века вполне понятным и достойным дальнейшего рассмотрения.

Согласно одной из основополагающих концепций манихейства, с начала времен существовали «два Бога, несотворенные, вечные и всегда противостоявшие друг другу».[363] Один из них — Бог зла и тьмы, а другой — Бог добра и света.[364] Царство Света находилось наверху и «не имело границ по высоте и со всех сторон». Царство Тьмы находилось внизу и точно так же не имело границ в глубину и со всех сторон.[365] Испокон века ни один из них не знал о существовании другого, но в недрах Тьмы находился Сатана со своим «буйным, мятежным и непокорным воинством» демонических сил.[366] Это был клубок бурлящего хаоса, подобный черной грозовой туче, и в какой-то момент Князь Тьмы восстал из бездны, узрел Свет верхнего мира и возненавидел его. Вернувшись в глубины, он подготовил свое воинство, а потом, «устремившись наверх, вторгся в царство Света с намерением посеять бедствия и разрушения».[367]

Подобно катарам и богомилам после него, Мани рассматривал человеческое тело как творение зла, в котором заключена искра Света. Подобно катарам и богомилам, он учил, что половое размножение и перевоплощение являются теми механизмами, которые поддерживают и увековечивают цикл заключения. И наконец, подобно катарам и богомилам, он верил, что благодаря воздержанию и молитве этот заключенный Свет постепенно можно освободить, но мы должны пройти через множество воплощений и испытать много страданий, прежде чем это случится.[368]

Такие черты сходства в религии средневековых дуалистов становятся еще более явными, когда мы осознаем (как подтверждает Юрий Стоянов), что Свет и Тьма в манихейской космологии являются метафорами духа и вещества.[369] Сплав этих двух противоположных принципов в начале нынешнего цикла времени изначально привел к заключению и страданиям души.[370] Подробности того, каким образом это произошло — как фрагменты Света оказались заключены в оболочку Тьмы, добро смешалось со злом, а души оказались в материальном мире, — были больше связаны с вдохновением отдельных рассказчиков, чем с другими факторами. Мы знаем о существовании традиции, широко использовавшей живописные символы, мифы и параболы в проповеднических целях, но в конечном счете все сводится к тому, что дуалисты средневековой Европы, как и персидские манихейцы за сотни лет до них, представляли человека как «смешанное» существо, которое должно постоянно вести борьбу с самим собой и подавлять низменные элементы своей сущности для самосовершенствования и освобождения своей души.

Именно с этой целью катары и богомилы рассказывали истории об ангелах, павших из чистого духовного царства небес в нечистое материальное царство земли. В параллельном манихейском мифе Князь Тьмы со своими демонами устремился вверх из бездны, чтобы напасть на Свет и уничтожить его. Эта атака была столь мощной, что Сатана, владеющий зловещими силами Дыма, Огня, Ветра, Воды и Тьмы, прорвал защиту и поставил под угрозу само существование Света. Тогда Отец Света защитил свое царство, призвав доверенное лицо — «первозданного человека» — и вооружив его светоносными силами Воздуха, Ветра, Света, Воды и Огня. Состоялась великая битва. Сатана одержал победу, и первозданный человек лежал в смертном оцепенении, а элементы его светоносных сил были поглощены, или «пожраны», силами Тьмы.[371]

Тогда Отец Света создал новые эманации, среди которых был «Живой Дух», отождествляемый с персидским богом Митрой, которому поклонялись до распространения зороастризма, а также фигуру под названием «Великий Архитектор».[372] Вместе они вернули к жизни и спасли первозданного человека, и принялись возвращать светоносные силы, поглощенные Тьмой.