Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Наконец, вся средняя часть Королевской мили сделалась сильно загроможденной (опять же, до тотальной расчистки, произведенной в 1817 году) Креймсом и Лакенбутом, постоянными крытыми торговыми рядами. Креймс был расположен у стен собора, а ряды Лакенбут — посередине улицы. Все это, опять же, доводило неудобство до абсурда. На площади всего в 140 акров город расти вширь не мог. Вскоре застройке было суждено распространиться вверх по холму, а пока все имевшееся внутри городских стен место использовалось весьма остроумными, пусть и несколько экстравагантными способами.

К 1500 году Хай-стрит была застроена сплошь с обеих сторон. Земля делилась на лепившиеся друг к другу вплотную участки. На большинстве участков располагалось по несколько строений, одни — впереди, с выходом на улицу, другие — чуть сзади. Выходящая на улицу постройка могла занимать два земельных надела, и тогда проход к заднему зданию представлял собой коридор, шедший сквозь нижний этаж переднего здания насквозь. Эта скученность приводила к повышенной пожароопасности. Деревьев в Лотиане уже почти не оставалось, но сама по себе каменная застройка при такой плотности не могла гарантировать защиту от пожара. Последнее крупное возгорание в Старом городе произошло в 2002 году. Вторая опасность состояла во все ухудшавшемся состоянии санитарии. Раньше за домами имелось место для помойных ям; теперь же земля была застроена сплошь, и людям ничего не оставалось, как выливать нечистоты прямо из окон. Никто не знает, когда впервые был брошен клич «Gardyloo!» (искаженное фр. «Поберегись, вода!») — но он мог возникнуть как раз в этот средневековый период, когда французское влияние было сильным. Люди жили в окружении собственных экскрементов, поэтому болезни были обычным делом. В 1349 году из-за границы пришла Черная смерть; это противоречит любимому представлению шотландцев о том, что чума была послана богом в наказание англичанам. К 1401 году Эдинбург пережил еще три эпидемии, за которыми позднее последовали и другие. Болезни, вплоть до холеры и тифа викторианской эпохи, находили здесь для себя благодатную почву.[79]

Пригороды были привлекательны по нескольким причинам. За городскими стенами, перестроенными в 1450–1475 годах, лежали Кэнонгейт и Каугейт. Кэнонгейт, часть первоначального плана города, начертанного в 1120-х годах, к тому времени был весь застроен. Он процветал благодаря активности монастыря Святого Креста. Короли Шотландии часто использовали гостевые покои монастыря, поскольку замок бывал иногда «со сквозняками весьма неприятен», как сказал поэт-прелат Гэвин Дуглас. Обитель Святого Креста постепенно превращалась в королевскую резиденцию. Для Якова II она была родным домом: здесь он родился в 1426 году, короновался в 1437-м, женился в 1449-м и был похоронен в 1460 году. Яков IV, планируя обвенчаться с Маргаритой Тюдор в 1504 году, фактически изменил основное назначение этого места: теперь это был не монастырь, а дворец — к нему пристроили жилые помещения, галерею, ворота и закрытую для публики часовню. Яков V пошел еще дальше, когда оттеснил романский фасад аббатства, занявшись постройкой нового фасада, напоминавшего башню — сегодня он обращен к Королевской миле. Помещения внутри были не просто уютными, но величественными. Сзади, рядом с монастырем, по периметру квадратного двора были возведены и другие здания — так появился на свет современный архитектурный комплекс Святого Креста.[80]

Если Кэнонгейт стар, то Каугейт молод. Этот район возник в длинной ложбине вдоль крутого южного склона Королевской мили; за ним уклон опять шел вверх. По этой лощине удобно было прогонять скот, содержавшийся в городе, на пастбища и обратно — отсюда и название этого района («Коровьи ворота»). В 1477 году Яков III запретил держать внутри городских стен «любой живой скот, коров, быков»; удалось ли ему избавиться от скота или нет, а название успело закрепиться. Каугейт стал модным кварталом с прекрасными жилыми домами, построенными по восточной стороне. Из них открывался отличный вид на монастырь и сады, тянувшиеся вверх по низкому гребню к югу: монастырь Блэкфрайерс, принадлежавший бенедиктинцам, Грейфрайерс, принадлежавший францисканцам, монастырь Кирк-о-Филд, посвященный деве Марии и принадлежавший августинской общине Святого Креста. Участок окаймляла Флодденская стена, делая все монастыри частью города. Это укрепление в 1513 году казалось необходимым, однако оно огораживало территорию, которую, после исчезновения монастырей, можно было застроить; позднее в том же столетии так и произошло. Зловонный, битком набитый публикой Каугейт будущего оказался совсем другим, нежели цветущий, безмятежный Каугейт прошлого.[81]

Эдинбургу также принадлежал порт Лейт, расположенный в двух милях дальше по склону холма. В 1329 году он представлял собой естественную гавань, однако с прекращением войн поселение, возникшее на этом месте, разрослось. Оно, после того как Берик оказался потерян для Шотландии, уже не имело соперников в торговле в междуречье Тэя и Твида. Оно стало перевалочным пунктом для товаров из обширных районов в глубине острова, прежде всего овцеводческого района Пограничья. В XIV веке через Эдинбург шла треть всей шерсти Шотландии, к середине XV века — половина, а к концу XVI века — почти вся. В абсолютных цифрах экспорт продуктов животноводства вырос в несколько раз, с 44 000 овечьих кож, 29 000 прочих кож и 24 000 шкур в 1499 году до 197 000 овечьих кож, 205 000 прочих кож и 37 000 шкур в 1598 году. Доля таможенных пошлин, уплаченная здесь, за тот же период выросла с 60 % до 72 %. Эдинбург никогда не смотрел на страну, столицей которой являлся, свысока, подобно Лондону или Парижу, ни в политическом смысле, ни в экономическом; однако на тот момент в северном королевстве именно он держал пальму первенства в том, что касалось торговли.[82]

Основная масса товаров проходила через Лейт. Даже будучи главным шотландским портом, Лейт не был вольным городом и не имел собственных прав; Эдинбург с неким извращенным удовольствием всячески его притеснял. Согласно феодальной хартии, регулировавшей права владения в Лейте, ее жители не имели права заниматься торговлей. Вольные граждане Эдинбурга, решившие завести жилье на побережье, вызвали бы сильное недовольство городского совета. Разумеется, им приходилось время от времени приезжать в Лейт по делу, однако в этих случаях они пользовались муниципальными зданиями, построенными специально для них (в Лейте все еще сохранилась улица Берджес — Вольных горожан), и, закончив все дела, направлялись домой, вверх по холму. Местные жители могли быть только портовыми рабочими или матросами, либо войти в армию носильщиков и возчиков, ходивших туда и обратно по Истер-роуд, основной транспортной артерии, связывавшей Эдинбург и гавань. Таким образом, Лейт был более бедным, чем Эдинбург — и таковым ему суждено было остаться. Отношения между этими двумя городами так и не смогли в этом смысле полностью преодолеть наследие средневековья.

Великий средневековый строительный бум так и не смог сделать из Эдинбурга что-либо кроме тесного, скорчившегося на пологом склоне Замковой скалы города, вонявшего до небес. Местные жители были вынуждены проводить свои дни на Хай-стрит. Уже в 1500 году члены городского совета жаловались на «великое стечение простого народа» на Королевской миле. Хотя в действительности им приходилось страдать разве что от сурового климата, от толпы в Шотландии часто стоило ждать беды. Согласно сведениям, относящимся к более поздним периодам, насилие в городах было привычным делом, и трудно поверить, что то же не было верно для Средневековья. Для обозначения уличной драки имелось специальное слово, tuilzie (произносилось как «тули»).[83]

О подобных драках можно судить по самой страшной из них, произошедшей в неспокойные годы перед Флодденской битвой. В стране к тому времени возникли две политические фракции. Одна, под предводительством Джеймса Гамильтона, графа Арранского, и Джеймса Битона, архиепископа Сент-Эндрюса, насмерть стояла за Старый Союз с Францией. Другая, возглавляемая Арчибальдом Дугласом, графом Ангусом, хотела относиться к Англии помягче, с тем, чтобы та, в свою очередь, может быть, стала бы мягче относиться к Шотландии. Какое-то время профранцузская партия была у руля. Арран возглавлял правительство в детские годы Якова V, будучи к тому же мэром Эдинбурга. Тем не менее ситуация оставалась напряженной и легко выходила из-под контроля.

То и дело возникали беспорядки; в 1520 году они начались с прибытия в порт груза древесины из Голландии. Ссора возникла между жителями Лейта под предводительством некоего Роберта Бартона и вольными жителями Эдинбурга, заявившими права на груз. Арран принял сторону жителей Лейта, чем вызвал гнев эдинбуржцев, которые обратились за помощью к Ангусу. Страсти так накалились, что к 30 апреля два дворянских клана, Дугласы и Гамильтоны, уже готовы были отстаивать свою точку зрения с оружием в руках. У архиепископа Битона имелся дом в Блэкфрайерс-Уайнд. В тот день у его дома сражалась тысяча человек, в том числе сам архиепископ в полном доспехе. Дугласы победили и выбили Гамильтонов из города. Арран и его сын спаслись лишь потому, что успели вскочить на проходившую мимо вьючную лошадь и помчались что есть духу по мелководью Нор-Лох. Битону пришлось искать спасения у своего коллеги, Гэвина Дугласа, так как кровожадная толпа, преследовавшая архиепископа до алтаря Блэкфрайерс, чуть его не растерзала. Эти беспорядки получили название «Чистки мостовой» из-за того, что после них пришлось убирать с улиц кровь, мозги и кишки. Тот факт, что эти санитарные мероприятия оказались более достойными упоминания, нежели сами смертоубийства, многое говорит нам об Эдинбурге.[84]