Ничего личного - Дмитрий Бондарь

Я рассказал свою мысль Захару и тот пришел от нее в полнейший восторг. Он принялся убеждать меня, что тянуть и дальше с финнами и шведами не стоит, и нужно уже сейчас браться за разработку Скандинавского участка.

И я был с ним в этом согласен. Оставалось только найти человека в Союзе, который взялся бы устанавливать научные контакты с выбранными компаниями. Эту задачу я повесил на Захара — назвался груздем, пищи, но тащи. В Европе ему теперь предстоит бывать очень часто.

— Заодно заедешь к тем товарищам, из вороновского списка. Помнишь?

— Заеду, — пообещал Майцев и опять набрал мой номер на телефоне.

Мой аппарат звякнул пару раз и, тихонько пискнув, умолк — кончился заряд батареи.

Глава 5

Мой компаньон снова улетел в Европу на своем любимом "Конкорде", а я остался решать текущие дела.

Мне все больше не нравилась скорость, с которой текло время, и я все чаще ощущал, что если все продолжиться так же и дальше, нам не успеть ни к девяносто первому, ни к девяносто пятому. Нам требовалось создать эффективный механизм циркуляции денег между двумя экономиками. С доходной частью еще более–менее было понятно — деньги текли полноводной рекой отовсюду: от наших банков, фондов, от тех трех сотен фирм и фирмочек, что весь прошлый год учреждал и перекупал Захар по всему миру. Они работали на всех биржах, чей дневной оборот превышал миллиард долларов, и с настойчивостью пылесоса собирали излишки капиталов. Американской их частью занимался теперь Снайл и здесь успехи были более всего заметны. Впрочем, это было совсем неудивительно — возможности фондового рынка в США и в любой другой стране мира отличались кардинально. Только в Токио, где непрерывный рост капитализации эмитентов продолжится еще три года, выведя ее по этому показателю едва ли не на первое место в мире, Торонто и Лондоне оперировали сравнимыми объемами. Причем японцы, несмотря на лидерство в области электроники — и бытовой и промышленной, очень не спешили компьютеризировать свою биржу и к электронным торгам на ней придут только в 1999 году — одной из последних. В будущем к этим площадкам присоединятся Гонконг, Шанхай и Мумбай, а все остальное так и останется региональной мелочью, чей годовой оборот едва превышал объемы торгов в Нью–Йорке за пару недель. Впрочем, все как обычно — относительно. Американские компании, которые в большинстве и торговались на местных площадках, имели огромную капитализацию при очень невысоких в сравнении с японцами или европейцами прибылях и товарообороте. Легко могло оказаться, что компания с годовым оборотом в двадцать миллиардов долларов имеет капитализацию в сто миллиардов долларов, в то время как в Европе все было наоборот — компания стоимостью в десять миллиардов легко могла выпустить продукции на сто. Поэтому основная прибыль европейцев и японцев — от прямой деятельности: сколько SONY выпустит Walkman"ов, такую прибыль и получит, сколько Siemens сделает электродвигателей и сможет пристроить — на такую сумму перед акционерами и отчитается. В то же время в США прибыль компании в большей степени определялась ее успехами на фондовом рынке. Этим мы и пользовались — оторванностью биржевых спекуляций от промышленных реалий.

А вот что делать с расходами — ясности так и не возникло. Я очень надеялся на приезд Майцева–старшего, и ему уже было отправлено приглашение от местного университета, в рядах спонсоров которого с недавнего времени значилась и "Первая торговая компания Смита", но вместе с тем прекрасно понимал, что организовать что‑то масштабное за столь короткое время уже практически невозможно. Даже будь ты четырежды гением — в одиночку это сделать не получится. К тому же я очень боялся нарваться на каких‑нибудь Петриков и упустить тех, кто действительно мог совершить прорыв в науке.

На той волне обожания и любви к Горбачеву, что одолела практически все западные круги, можно было попытаться это сделать, но уже чуть позже — года с девяностого это с каждым днем станет делать труднее, потому что вакантные места "советников" займут не наши люди. Следовало начинать превращение капитала во что‑то более весомое, вроде опытных предприятий и исследовательских центров, но страшно было отдавать в чужие руки даже незначительную мелочь — как сказал один из инвестбанкиров: "если бы я давал деньги кому попало — я никогда не стал бы миллионером".

Но стоящая перед нами задача все чаще виделась мне в образе здоровенного валуна, который вроде бы и подъемный — по весу, размерам, однако как за него ухватиться? Я не знал и это меня бесило! Все мысли ежедневно крутились только вокруг этой простой мысли: с чего и как начать? И ответов не было — за что бы я не схватился, я обязательно выпускал из виду другую важную часть решаемой задачи, которая сводила мои усилия по подъему валуна к нулю. И сколько бы я не думал — задача казалась неразрешимой.

В общем, когда в конце февраля офисе торговой компании Смита появился некий Дэннис Блэк, я уже находился в предистеричном состоянии: почем зря срывался на девчонок, звонил Снайлу, Уилкоксу и Бригли и требовал–требовал–требовал, не очень соображая — чего хочу от них добиться.

Мистер Блэк вошел в офис около полудня, очаровал своей непосредственностью Марту и напросился ко мне на беседу, сославшись на неотложное дело.

Я успел подумать о многом: и о всемогущей SEC, надзирающей за фондовым рынком и о ФБР, учуявших что‑то незаконное в нашей деятельности; мелькнула мысль о возможном ко мне интересе со стороны АНБ, созданном американцами разведывательном монстре в мире коммуникаций — трафик международных переговоров скромной "Первой торговой компании Смита" уже давно превысил все разумные пределы, и мы всерьез задумывались о переходе на круглосуточный график работы.

Но все оказалось куда проще — вместо рукопожатия он протянул мне визитную карточку, на которой значилось: "Кооператив "Павлов, Воронов, Изотов", торговый представитель на территории Северной Америки". Мне стало смешно, и я не знал как на это реагировать.

— И еще вам велела передавать большой привет Юля Сомова, — добавил мистер Блэк. — Мне и моим коллегам необходимо встретиться с вами в приватной обстановке, где нам никто не помешает. Знаете, все эти звонки, уши в стенах… Береженого бог бережет.

И камень с моей души свалился. Теперь я знал, что и как буду делать.

В тот же вечер, когда дежурно позвонил Майцев, я сообщил ему свою отличную новость. Но он воспринял ее без особого энтузиазма — весь был погружен в свои хитромудрые операции.

Мы встретились с "коллегами Блэка" через два дня на ферме, купленной одним из них. Их оказалось восемь человек примерно одного возраста — около сорока пяти. Два майора, четыре подполковника и два полковника. Немного единиц, но достаточно опыта, мозгов, знаний и умений. Разведчики, контрразведчики, два специалиста по охране, один по информационной борьбе.

Подполковник Борис Киричев — Уильям Донован и майор Игорь Лапин — Алекс Вязовски представляли Девятое управление — охрану советских вождей. Уильям был высок, блондинист и внешне немного нескладен, Алекс — крепко сбитый мордатый живчик, обладавший цепким взглядом, который выдержать было почти невозможно. Майор Евгений Жуков — Гарри Зельц, кучерявый очкарик, отдаленно похожий на любимого всем Союзом "Шурика", последние годы подвизался на ниве информационного обеспечения в Отделе Правительственной связи. Полковник Николай Старый — он и был самым старшим по возрасту во всей группе — немного за пятьдесят, невысокий, невзрачный, как актер Филозов, носил псевдоним Теодор Берри и всю жизнь прослужил в Первом Главном Управлении — во внешней разведке. В группе нашелся его коллега — Андрей Рахманов, улыбчивый, хитроватый татарин в чине подполковника с канадским паспортом на имя Эндрю Циммермана. Еще два подполковника — Семен Будаев — Саймон Белл и Александр Козлов — Алан Пике, внешне сильно похожие, но с разными темпераментами, представляли "Шестерку" — экономическую безопасность. Дэни Блэк — так он просил себя называть — оказался полковником Черновым из той же Шестерки. Он был старшим в этой группе и поэтому говорил со мной в основном он:

— Сергей, — начал он, — нас отправили сюда вам в помощь, но четкие инструкции получили только Борис и Игорь. Они займутся твоей охраной. И Захара — как секретоносителя. Но что делать остальным?

Наивные, они ждали от меня каких‑то распоряжений, а я приготовил для них самый большой геморрой, какой только мог придумать: они сами должны были найти себе занятие. И я не зря плохо спал целый месяц — я уже решился идти до конца.

— Да, сейчас я вам все расскажу, — ухмыльнулся я. — Наверное, долго можно ходить кругами и придумывать черт знает что, можно вас какое‑то время обманывать, можно найти тысячу объяснений и условностей, но все это будет работать до поры, до времени. Кто‑нибудь слышал о Гарри Берзыньше?