Записки экспедитора Тайной канцелярии - Олег Рясков

– А вы глупее, чем я думал. – Рубин вновь засверкал на руке владельца. – Такая банальная ловушка, а вы попались в нее, как новобранец, – Волков смерил жертву презрительным взглядом. Потом деловито взял таз с отрубленной конечностью и, переставив его в темный угол за ненадобностью, продолжил какие-то странные приготовления. Тут дверь неожиданно распахнулась, и на пороге возникла Мария Карловна. Тень мучительной тревоги на ее лице сменила маску роковой соблазнительницы. Графиню едва возможно было узнать.

– Ну что, все готово? – нервно обратилась она к доктору.

– Нет, ваше сиятельство, но это не долго, – отозвался Волков, раскладывая хирургические инструменты на столе.

– Что вы замыслили? – Самойлов попытался остановить весь этот бред, так неожиданно ставший явью. Он не сделал этим милым людям ничего дурного. Сейчас они объяснятся, и все станет как прежде.

– Я?.. Я спасаю свое дитя, – твердо произнесла вдова и решительно направилась к выходу. – Начинайте, доктор! – обернулась она на полпути и добавила с мольбою в голосе: – И поторопитесь!..

Дверь захлопнулась, и Самойлов остался в подземелье наедине с Волковым. Иван никак не мог взять в толк, откуда вдруг такая любовь к Павлу. Ведь еще днем при одном упоминании имени пасынка графиня не могла скрыть брезгливости и гнева. И что она имела в виду, говоря о спасении?..

А Мария Карловна, не ведая о мыслях Самойлова, проследовала вовсе не в комнату пасынка, а в спальню, где на кровати полулежала на подушках девочка лет десяти. Лицо ее было смертельно бледно, губы дрожали. Графиня заботливо поправила подушки и промокнула испарину на детском лбу.

– Мама, мне больно, – прошелестела девочка бескровными сухими губами.

– Я знаю, – пытаясь сдержать слезы, улыбнулась несчастная женщина, – потерпи, моя хорошая. Еще чуть-чуть.

Что она еще могла сделать? Ей оставалось лишь ждать, когда доктор подготовит все необходимое для облегчения страданий горячо любимого ребенка.

Вся ее жизнь в такие минуты протекала перед глазами. Она не любила мужа, но едва внутри зашевелилось дитя, обстоятельства нелегких супружеских отношений перестали ее волновать. С каждым месяцем дитя толкалось все сильнее, пока, наконец, морозным январским утром не появилось на свет. Первая улыбка, первые шаги, первое слово – вот что теперь занимало графиню. Во младенчестве, правда, случился у дочери приступ. Мария Карловна не на шутку испугалась, начала прятать ее от людей, боясь сглаза. Болезнь отступила, и настали годы ничем не омрачаемого счастья. Она даже отчасти смирилась со своей участью и привязалась к мужу, что подарил ей радость материнства.

Но едва девочке исполнилось десять лет, как приступ повторился, через короткое время произошел еще один. Они позвали лекаря, но тот только пожимал плечами и назначал отвары. Мария Карловна повезла дитя к знахарке, та шептала что-то над дочерью, дала с собой зелье, но и оно не облегчило страданий.

Следующий приступ был еще сильнее, а помощи все не было! Мария Карловна уже совсем опустила руки, но вот однажды из дальних странствий вернулся флотский лекарь Волков. Он осмотрел больного ребенка и сказал, что есть средство для лечения этой редкой болезни – позаимствовано им у туземцев. Когда первая ванна помогла, Мария Карловна свято уверовала в чудодейственную силу страшного лекарства. Супруг пытался удалить Волкова от дома, он понимал, что желание спасти дитя любым способом продиктовано лишь материнским инстинктом, а не жаждой крови. И если исчезнет лекарь, то и снадобье не понадобится. Ибо заповедь «Не убий!» – та красная черта, которую не вправе перейти никакой человек ни для какого блага. Но все попытки графа оказались тщетны. Мария Карловна с упорством, достойным лучшего применения, требовала все новых жертв. Смертельный недуг дочери, мнимая сила кровавого лекарства навсегда исказили сознание графини. Она стала одержима идеей во что бы то ни стало спасти ребенка.

Меж тем в подземелье Волков продолжал страшные приготовления. И поскольку делал он все обстоятельно, то Ивану хватило времени оценить обстановку. Несмотря на боль, возникающую при малейшем движении, он, едва доктор оборачивался к нему спиной, потихоньку осматривал мрачный погреб. И наконец заметил Лизу. Девочка лежала на столе, по-прежнему связанная, но какая же жажда жизни была в ее хрупком тельце! Хотя вот уже более двух дней подвергалась она тяжким испытаниям, воля ее не была сломлена и всем своим существом Лиза стремилась разорвать путы и вырваться на свободу. Глядя на нее, Самойлов понял: что бы ни случилось, они должны остаться живы. Только вот как?.. Для начала он поднял голову и осмотрел крюк, и в это самое время услышал голос Волкова:

– Вы удивлены? – Доктор тоже взглянул на крюк. Он-то знал, что приспособление сие надежно закреплено и не оставляет Самойлову ни малейшего шанса на спасение. – Не пугайтесь, такие болезни, как у ее дочери, – он кивнул на дверь, за которой несколькими минутами раньше скрылась вдова, – можно лечить только одним способом: ваннами из крови. Только это придает ей жизненные силы на некоторое время.

– Вы сумасшедший! – Самойлов не смог удержаться от замечания. Еще бы! Жуткая правда открылась ему в словах лекаря, вся картина происшедшего, обретя недостающее звено, разом сложилась в уме.

– Да полно вам. Кстати, вы тоже вполне пригодны для этой процедуры. – Доктор закончил протирать инструменты и двинулся к шкафу в углу со словами: – Ну что? Вы все еще не теряете надежды освободиться?..

Самойлов «ответил» на риторический вопрос прямо, без обиняков: он всем телом качнулся на крюке, оттолкнулся от сырой стены и с размаху обхватил коленями шею Волкова, когда тот проходил мимо. Оседлав с помощью неожиданного маневра недюжинную фигуру флотского эскулапа, наш Ваня без труда снял связанные руки с крюка и получил теперь столь необходимую свободу движений, несмотря на путы.

Норовистый Волков под ним тоже времени даром не терял, он хоть и захрипел от недостатка воздуха, но все же сделал мощный рывок, освободился из-под самонадеянного всадника, который был вынужден ухватиться за крюк, и попытался нанести ответный удар, но тут же был отброшен к стене тяжелыми Ивановыми сапогами. Хоть крюк и сослужил Самойлову верную службу, но пора и честь знать – Иван спрыгнул на каменный пол. Лиза, словно желая поддержать своего спасителя, громко застонала в углу, и это придало ему еще больше сил и уверенности, а потому следующий удар, который он нанес Волкову связанными кулаками, был не слабее предыдущего. Но и доктор, не ожидавший поначалу такой прыти от пленника, был готов к бою. Он сделал пару кулачных выпадов, но поняв, что так сражение может затянуться, отступил в поисках шпаги. Иван бросил ему вдогонку бочку, но тот, увернувшись, лишь рассмеялся:

– Знаете, в чем разница между полковым лекарем и судовым врачом, мой друг? – Волков ловко выбросил шпагу из ножен и поймал за рукоять: – Судовой врач тоже ходит на абордаж! – при последнем слове Волков с гиканьем сделал ловкий атакующий выпад.

Иван принялся метать в соперника все, что попадется под руку: бочки, ведра, и наконец схватил толстую цепь. Она пришлась как нельзя более кстати и защитила Самойлова от рубящих ударов. А когда и цепь оказалась разорванной под мощью тяжелого клинка, то в дело пошел старый медный таз. Наш Дон-Кихот оборонялся им, словно щитом, но Волков упорно теснил его к стене. Еще один выпад доктора, и Самойлов ловким маневром «оседлал» старинный комод ручной работы, при этом чуть уклонился, дав возможность клинку войти в расселину между камнями стены. Волков замешкался, Иван тотчас же спрыгнул с комода и бросился к шпаге, которую приметил на сундуке у окна, еще когда висел на крюке, но до которой никак не мог добраться. Этих секунд Волкову хватило, чтобы вернуть себе оружие, но потерять преимущество. Теперь уже Иван засмеялся:

– Я так и думал, что на флоте что-то не так – надо заниматься своим делом!

Противники встали в позиции. Начался поединок, который длился не более минуты. Ловким ударом Самойлов нанес доктору смертельную рану в живот, и тот упал на колени. Волков хватал воздух жадными губами, но при этом испытывал страстное желание насладиться если не победой, то хотя бы хитроумностью собственного замысла. Собрав остаток сил и понимая, что ему немного еще отпущено, он просипел:

– Ну что, теперь вы, вероятно, захотите узнать, как я все это сделал?

Но Иван не дал ему такой возможности, он сдержанно произнес:

– Мне не нужно от вас пояснений, все и так ясно. Теперь я понял, кого Лиза испугалась, когда мы ее нашли, и почему лишилась чувств прямо у меня на руках – она опознала в вас убийцу. И ночью, когда вы вернулись во флигель, вам помогло лишь то, что сон у моего Тимофея слишком крепкий, а девочка по-прежнему была в беспамятстве. Вы утащили ее через окно. Но по дороге Лиза, видать, очнулась и попыталась бежать. Вы волокли ее силой – об этом ясно свидетельствовала примятая трава. Но в лодке ей, наконец, удалось изловчиться и нырнуть. В темной воде вы никак не могли сыскать ее, – Самойлов покосился на хромую ногу доктора, – а утром я видел следы лодки, которую вы приготовили, чтобы увезти жертву. Все это время Лиза, боясь вернуться, пряталась на болотах. Вы наткнулись на нее случайно, в сумерках, когда ехали с посланным за вами мужиком к Курихину. Вам необходимо было довершить начатое, а спутник мешал. Не колеблясь, вы убили его как ненужного свидетеля, догнали Лизу, связали и бросили в лодку. Тут и мы с Егоркой подоспели. Вам нужно было, чтобы я остался один. Тогда вы пошли на хитрость: на отрубленную руку насадили свой перстень. Вам повезло, я попался на эту уловку. Действительно, думая, что вы пали жертвой, я отправил Егорку за подмогой, а сам стал искать ваше тело, но нашел лодку с девчонкой, где вы меня и подстерегли.