Поцелуй богов - Адриан Гилл

Дороти исполнялось двадцать девять, так что все складывалось не лучшим образом. Угроза предпоследней даты загнала ее в гондолу одиночек в магазине «Макс и Спенсер», где она принялась заглатывать упаковками конфетки «Ням-ням» — пищу дьявола, закуску антихриста, завтрак Люцифера. Физически, психологически, духовно совершенно невозможно разорвать пакетик «Ням-ням» и не доесть его до конца, поскольку конфеты произвела на свет нечеловеческая рука. Дороти знала о дьявольском ингредиенте и о том, что неперовы числа содержат долю черной магии. «Ням-ням» — искусный преследователь, симбиотический паразит. Биологический императив этих конфет заключается в том, чтобы быть проглоченными грустными девушками, которых очень редко щупают. «Ням-ням» накапливаются в бедрах, ягодицах и плечах и добавляют новую мясистость и новых «Ням-ням».

Если Дороти собиралась присоединиться к бесчисленному легиону проклятых «ням-нямами» нетрахаемых, следовало изменить походку — с легкой на основательную. Она уже успела нарастить изрядную порцию веса, который обвисал складками, не разглаживаемый любовными играми и ласками. Вес накапливался изрядными порциями в расщелинах, на склонах и уступах и ждал распределения.

Но когда все сказано и сделано, день рождения все-таки остается днем рождения. Трудно сразу отбросить детские ожидания. Поэтому Дороти рискнула поставить остаток оптимизма на предстоящий ужин, отпросилась с работы на вторую половину дня, купила эластичный лиф, отчего большинство «Ням-ням» застряло в районе груди, и коротко постриглась. Что, впрочем, невозможно назвать удачей: геометрический эффект котелка для каши создавал образ не ласкающегося в духе ретро-шик котеночка, а скорее рябого полицейского.

Перед тем как отправиться в Ноттинг-Хилл, Джон и Клив выпили по пинте пива в пабе.

Дороти уже изрядно отхлебнула из бутылки с похожим на шампанское напитком, а Петра кудахтала рядом — похлопывала и оглаживала подругу.

— Это твой день, дорогая. Ты должна веселиться.

Когда вошли Клив и Джон, Дороти вцепилась в них с маниакальной радостью.

— Как славно, что вы явились! Замечательно! Выглядите здорово!

Клив зловеще покосился на Джона: «Ну-ка, прими благонравный вид».

Через час они сели за длинный, накрытый на двадцать человек, убогий приземистый стол. Гостей с хозяйкой оказалось двенадцать — все девушки, кроме Дома и Пита, Клива и Джона: сестра Дороти, однокашница Петры, молчаливая польская няня, две школьные подруги и официантка из бара, которая никого не знала и которую Петра пригласила попытать счастья. Тщательно обхаживаемый хахаль, его приятель и футболисты из паба так и не пришли.

— Черт с ними.

— Как это черт с ними?

— А вот так! — Глаза Дороти горели угасающей надеждой, что этот вечер изменит всю ее жизнь.

Петра посадила Джона по одну сторону от Дороти, а Пита по другую.

Ужин оказался настоящим адом. Еда, как Джон и предполагал, осклизлая, обслуживание грубое и навязчивое. Дешевый стол: забежать, что-нибудь по-быстрому перехватить и обратно. Вокруг магазинные трутни и глазеющие на убожество Ноттинг-Хилла туристы. Неприятно соседствовать с такими в одной распивочной. Уж лучше бы сели в «Пицца-Хат». Разговор ковылял, как верблюд, у которого неважно с простатой, — хотел бы двигаться вперед, но не мог. Оставалось только напиваться и догонять Дороти.

После торта, шоколада, кофе и всякой всячины Петра выкрикнула: «Подарки!» — отчего возникла некоторая неловкость, потому что подарков оказалось всего три. Клив извлек компакт-диск под названием «Великие мелодии настроения для любовников». Такую музыку снова и снова слушают по вечерам в одиночестве, когда просматривают в понедельничном номере «Гардиан» колонки, посвященные СМИ, и составляют реестры положительного образа жизни. А одна из школьных подруг застенчиво подала держатель самоклеящихся листочков в виде свинки, в пружинистый хвостик которой можно вставлять авторучку — вещь, провоцирующая составление реестров положительного образа жизни. И наконец, подарок Джона и Петры.

Джон заскрипел зубами. А Петра улыбалась так, словно хотела сказать: «Я знаю, что значит просветление мудрого короля, который купил не просто мирру[34], а целое миррисовое дерево». Дороти развязала ленту и разорвала бумагу. Несколько секунд ее лицо сохраняло полнейшее спокойствие. Потом губы задрожали, глаза расширились и закрылись. Из уголков скатились две слезинки и слились на кончике носа.

— Спасибо, Петра. Миллион трахнутых раз спасибо.

— Шутка, шутка, настоящий подарок потом.

Дороти воткнула впечатляющую медицинскую штуковину в самую середину торта — то ли вмазала, то ли вбила, то ли ввинтила. И пенис ожил, словно чудовищный Франкенштейн, со звуком, который производит режущая диван цепная пила, задрожал, заставляя вибрировать свечи. Гости замерли, затем раздался взрыв смеха. Дороти благодарно подхихикнула, села, привалилась к Джону и, чтобы сохранить равновесие, положила ладонь ему на бедро.

— Спасибо, Джон. Я знаю, что это не ты. Но все равно спасибо за то, что ты здесь и думаешь обо мне. — Она говорила плаксивым голосом. Сказочная фея, которая благодарит детей за то, что они в нее верят. — Поцелуй меня.

Джон чмокнул ее в щеку, но Дороти запрокинула голову и присосалась вывороченными губами к его рту; маленький, остренький язычок толкался ему в зубы. Джон освободился, и оба посмотрели на Петру. Все это было проделано ради нее. Петра улыбнулась и моргнула, а Дороти так и забыла убрать ладонь с бедра Джона.

На этом все бы и закончилось, если бы не счет. Презренный счет потребовал не менее сорока минут, пока извлекались скомканные пятерки, брякали десятипенсовики, разглядывались клочки бумаги и люди по восемь раз вспоминали, что они съели. А потом вывалились в прохладу ночи и разошлись каждый своим путем.

— С днем рождения!

— С днем рождения!

Потому что надо кричать на улице «С днем рождения!», если у кого-то день рождения. Таково особое правило, таков закон. А такси не было, поэтому они возвращались пешком.

— Та-ра-ра! Вот мы и дома! — Петра извлекла из холодильника супермаркетовскую бутылку водки. — Рюмочку на ночь!

Глаза Дороти остекленели и косили.

— Правильно, — поддержала она без всякого энтузиазма. Ее новая прическа топорщилась на затылке, а на новом лифе виднелись следы шоколада и кофе. Жизнь кончилась, так что можно и выпить.

— Знаешь, — Джон подавил зевок, — я, пожалуй, пойду спать.

— Нет-нет, — заныл нудный голос, — сегодня мой день рождения. Мы непременно выпьем.

— О’кей. По одной. Есть апельсиновый сок? — Апельсинового сока не оказалось. Джон разбавил спиртное из-под крана. Дешевая водка и лондонская водопроводная вода — отвратительнейшее пойло на свете, вечерний напиток бедняка, порцион для читающих «Тайм аут» классов, постельный коктейль. Джон почувствовал дурноту.

— С днем рождения, Дороти.

— С днем рождения. Все было здорово.

— Да, здорово.

— Я в самом деле лягу.

Джон почистил зубы, разделся и скользнул между нейлоновыми простынями. Комната легонько покачивалась. Он слушал женские голоса из соседней комнаты и начал уже отключаться, когда дверь с треском отворилась.

— Да-да-да… Да-да-да…

Они стояли в изножье кровати. Обе раздетые, или скорее ню, и тоже тихо покачивались. На Дороти были панталончики — коротенькие праздничные панталончики из молочно-белого шелка с влажным пятном в промежности. Они принимали позы и хихикали.

Джон обалдело смотрел на эту картину, от которой хотелось сжечь все кровати на свете. Конечно, идея Петры: решила, что рядом с Дороти ее тело выглядело выигрышно. На самом деле они казались женским воплощением Лорела и Харди[35]. Петра — бесполая, чахлая. Дороти — комковатая, неухоженная, дородная, серая. Маленькие груди болтались, дряблый живот свешивался над эластичным поясом, на бедрах отметины, словно брызги мокрого цемента, пухлые колени похожи на концы колбасных батонов. Все ее крайние части мерцали люминесцентным отсветом — угреватое лицо и кисти, красные, коротенькие пальцы ног и желтовато-коричневатые плечи. Невероятно, недостойно жалости и любви и нелюбимо. Тело напрокат, на одни сутки — койка и завтрак.

Петра прыгнула в кровать и тяжело навалилась на Джона. Поцеловала и прошептала:

— Это ей сюрприз на день рождения. Она будет спать с нами. — И повернулась к подруге: — Забирайся, Дороти.

Дороти казалась в стельку пьяной, но тем не менее бравада с нее слетела. Она остыла и насупилась.

— Ты согласен, Джон?

Что ответить? Что тут можно сказать? Женщина приводит приятельницу и предлагает покувыркаться втроем в постели. Ну не мечта ли? Каждый мужчина на это клюнет.