Тессеракт - Алекс Гарленд

— А ну слезай со стены, парень, — сказал охранник в синей форме, дежуривший у «Макдоналдса» в районе Эрмиты, и слегка повел болтающимся без дела помповым ружьем в его направлении. — Здесь стоять нельзя.

Тотой поколебался, прежде чем повернуться лицом к охраннику. Это была просто замечательная стена, с которой виднелись ярко освещенные окна ресторана и царившая там завораживающая чистота.

— А почему здесь нельзя стоять? — спросил он. — Какого черта?

Охранник улыбнулся.

— Молод еще так разговаривать, парень. А ну, слезай оттуда!

Тотой опять заколебался, на этот раз потому, что двери «Макдоналдса» были широко открыты и оттуда шел ни с чем не сравнимый запах. Чудесный, манящий запах, таинственный, как аромат духов богатой дамы. Даже еще более таинственный, так как не напоминал ничего из того, что Тотою доводилось пробовать.

— А почему здесь нельзя стоять, ро? — переведя дыхание, спросил Тотой, уже повежливее.

— Тебе объяснить?

— Но я же не делаю ничего плохого. Не выпрашиваю милостыню, не пристаю к посетителям. Я даже руку не протягивал.

— Ты снижаешь уровень.

— Уровень?

— Мы должны поддерживать определенный уровень.

— Но я же просто стою на стене.

— На стене «Макдоналдса», а это частная собственность, парень!

— Понятно. — И Тотой опустил руки по швам. — А вы застрелите меня, ро? Вы застрелите меня, если я не спущусь?

— Само собой.

— Правда?

— Ну… — охранник сдвинул фуражку на затылок, — нет, но напущу на тебя клоуна.

— А при чем тут клоун?

— Он превратит тебя в кусок мяса, засунет в булочку и продаст.

Да, все правильно: кожа очень белая, а зубы просто огромные! Глядя на плакат, не верилось, что помада может сделать улыбку такой широкой, а губы — такими красными.

— Может, превратит меня в биг-мак? — задумчиво спросил Тотой.

— Запросто.

— Ну ладно, — Тотой в последний раз огляделся вокруг и спрыгнул на землю. — Я слез с вашей дурацкой стены, ро. Вы уж только не отдавайте меня этому клоуну.

Охранник кивнул.

— Договорились, парень.

Винсенте спускался по бульвару Рохас, держась посередине или лавируя между машинами. Может, по тротуарам и быстрее, но он привык ходить по проезжей части. Он хотел выследить Тотоя до наступления темноты и в то же время искоса наблюдал за машинами: а вдруг повезет? За рулем в основном родители, на заднем сиденье дети; а еще попадались такси с пассажирами.

Он вглядывался в машины скорее по привычке, потому что выпрашивать милостыню в пробках было почти бесполезно. Большинство машин было с кондиционерами, а значит, и окна вечно закрыты. А тут еще эти тонированные стекла: глаз совсем не видно. Разве можно просить милостыню, не глядя человеку в глаза? Кондиционеры и особенно тонированные стекла были настоящим проклятием. Их зеркальная поверхность создавала неприятное ощущение, будто просишь подаяние у собственного отражения, только более темного.

Когда Винсенте поравнялся с небоскребом Легаспи и свернул с бульвара налево, он заработал всего один песо. И даже не целой монеткой, а двумя по пятьдесят сентаво, которые ему подали два типа, гоняющие на роликах. Смех, да и только, — подумал он, — пробок больше чем обычно, а доходов никаких.

К счастью, ему подвернулась возможность пополнить свои скудные запасы, когда на ступенях бокового входа в небоскреб он увидел Альфредо. Винсенте взглянул на небо и сообразил, что у него есть еще минут пятнадцать, а потом нужно будет срочно продолжить поиски Тотоя. Можно успеть, если все хорошенько рассчитать и не вступать с Альфредо в длинные разговоры.

Альфредо читал, уставившись в текст круглыми стеклами очков и наклонившись так, что его худое тело почти выгнулось дугой. Он вечно читал. Уличные мальчишки, его клиенты, верили, что он ищет в книгах, где-то между строчками или буквами, некий едва заметный проход, в который можно нырнуть и исчезнуть среди страниц раз и навсегда.

— Привет, Фредо.

Альфредо промолчал, заставив Винсенте стоять в нетерпеливом ожидании, пока дочитывал абзац. Наконец он поднял голову:

— Здорово, Сенте. — И осторожно отложил книгу в сторону.

— Что новенького?

— Да так… Я смотрю, ты нарвался на муниципалов.

— Ха! — И Винсенте провел рукой по бритой голове с остатками волос. — Как же! Это я сам подстригся.

— Сам?

— Ну да. Это последний писк. Скоро все модники будут так ходить.

— Последний писк… — ухмыльнулся Альфредо и, поправив очки, стал выглядеть старше своих двадцати восьми лет. — Уж не знаю, верить тебе или нет.

— Не стоит, — сказал Винсенте. — Я просто пошутил. Слушай, у меня для тебя есть сон.

— Сон? Извини, но сегодня не твой день. Приходи послезавтра.

— У меня деньги кончились.

— Прекрати, Сенте. Ты же знаешь, что каждый приходит строго в свой день. Это несправедливо по отношению к другим ребятам.

— Но у меня самые интересные сны.

— Это правда, — неохотно признался Альфредо. — Они интересные, и ты их хорошо запоминаешь.

— Ну так как?

— А так, что у меня на сегодня есть сон Тотоя, хотя… — Альфредо махнул рукой, — от этого парня никакого проку. Все его сны — о перестрелках, девицах и драках, где главный герой он сам. К тому же это даже не настоящие сны, а просто его фантазии.

— Точно, — со скучающим видом подтвердил Винсенте, которому часто приходилось выслушивать жалобы Альфредо.

— Конечно, они тоже по-своему интересны, с точки зрения того, что он выбирает для своих фантазий… но все они одинаковые. Сплошные гангстеры, войны да инопланетяне. Не хватает разнообразия.

— Честно говоря, Фредо, — прервал его Винсенте, — я немного спешу. Так что, рассказывать тебе сон или нет?

— Даже не знаю, — сказал Альфредо. — Вроде уже есть сон Тотоя… — Но его рука сама тянулась к магнитофону в сумке. — Ладно, какого черта! Давай твой сон.

— Вот это дело, — кивнул Винсенте. — Он тебе понравится.

Альфредо нажал на запись.

— Так вот. Значит, стоял я около мойки…

Я стоял около белой каменной мойки на кухне, и мне казалось, будто это кухня дома, где я когда-то жил, но не уверен, что помню точно. Потом с улицы вошел отец, а на улице такая жара, я это через дверь чувствую. Тут он и говорит: «Взгляни-ка на это». Смотрю, а он держит в руке совсем крошечного ребенка, сантиметров десять, не больше. Я про себя думаю: этот ребеночек такой крохотный, что с ним надо обращаться очень осторожно, а отец держит его как-то небрежно.

Вдруг он роняет ребенка. Тот падает в мойку и проскакивает прямо в сливное отверстие. Я очень перепугался. Отец тоже разволновался, но стоит как вкопанный и говорит: «Сейчас пойду за помощью к соседям» — или что-то вроде этого. Но я-то думаю: к тому времени ребеночек утонет, ведь в сифоне под мойкой всегда полно воды.

Тогда я залез под мойку, дернул за трубу, и она легко отошла. Ребенок очутился у меня на ладони, но он совсем не дышит, а во рту у него полно какой-то белой жидкости, как будто его стошнило.

Я пытаюсь его оживить. Очень осторожно нажимаю ему на животик, дышу ему в ротик и очень боюсь, как бы чего-нибудь не повредить. Тут ребеночек снова задышал. Я обрадовался, а он опять перестал дышать. Я опять его оживляю. Он подышал несколько секунд и опять перестал.

И так повторяется все время, только каждый раз ему все хуже. Он пытается заплакать и пошевелиться, но теперь я точно знаю, что он умирает и мне его не спасти. А я все пытаюсь и пытаюсь и делаю ему все больней.

На этом месте я проснулся.

— …Ты когда-нибудь видел плод? — Что?

— Плод… — помедлил Альфредо. — Это то, что ты описал: совсем крошечный ребенок. Может, твоя мать или сестра были беременны. И ребенок умер в утробе. Ты когда-нибудь видел что-то похожее?

Винсенте помотал головой:

— Вроде нет. А может, и видел, если так хорошо запомнил.

— Откуда ты знаешь, как оживлять людей? Ну, там, нажимать на грудь, дышать в рот?

— Видел.

— Этот сон был чем-то вроде кошмара?

— Точно.

— А когда ты проснулся, то почувствовал себя…

— Плохо.

— Как думаешь, что может означать этот сон?

Винсенте рассмеялся.

— Я знаю, что ты про него думаешь.

— Тогда расскажи.

— Ты думаешь, что ребенок — это я сам и что я злюсь на отца за то, что он исчез, когда я был еще маленьким. А еще ты думаешь, что этот ребенок — Тотой, потому что я иногда о нем забочусь.

— Ммм…

— А еще ты подумал о мойке. Ты запомнил, когда я сказал, что она каменная и со сливом, и решил, будто это как-то связано с моими воспоминаниями о прошлой жизни.