Комната спящих - Фрэнк Тэллис

– Хватит, – взмолился Бёрджесс. Вырвал руку и схватился за маску. – Хватит, умоляю.

– И ни спрятаться, ни укрыться, – настаивал Мейтленд.

Я ухватил руку Бёрджесса и прижал к его груди так же, как и вторую. Пациент попытался меня сбросить, но, видимо, схватка истощила последние его силы. Бёрджесс неожиданно обмяк и закрыл глаза. Мы подняли его с пола, отнесли на кушетку, подложили под голову подушки. Мейтленд снял маску и вытер Бёрджессу лицо.

– Чаще всего пациенты лежат так минуту-две, а когда очнутся, ведут себя очень спокойно и говорят связно, не демонстрируя никаких признаков нервного возбуждения или эфирного опьянения. Если процедура прошла успешно, мы сразу это поймем. – Тут Мейтленд сменил формальный тон на более непринужденный: – Джеймс, будьте так добры, сбегайте на кухню за чаем.

Когда я вернулся, Бёрджесс уже пришел в себя. Вид у него был усталый, но, как ни странно, пациент и вправду был спокоен и невозмутим.

– Как себя чувствуете? – спросил Мейтленд.

– Лучше. Такое ощущение, будто снова собой стал, – озадаченно произнес Бёрджесс. – Все как-то по-другому воспринимается.

– Помните, что случилось на фронте?

– Конечно, как же такое забудешь? Джек, дыра в голове, Гарри, ноги и руки на деревьях. Но теперь, – Бёрджесс протяжно вздохнул, – все это как будто далеко. Намного легче стало, прямо камень с души упал.

– Прекрасно, – ответил Мейтленд. – Замечательно. – Он улыбался, но не тепло, а горделиво, самоуверенно. – Отдохните часа два. А потом, если доктор Ричардсон решит, что все в порядке, можете ехать домой.

Когда я зашел в кабинет после обеда, Бёрджесс стоял у окна. Он уже повязал галстук, надел пиджак и теперь задумчиво смотрел на заволакивавшие небо белые облака. Заметив меня, поднял руку и поглядел на часы.

– Уже полвторого. Я с водителем приехал. Он на улице ждет.

– Ждем вас снова через два недели.

– Спасибо, – произнес Бёрджесс и, глядя на свое отражение в стекле, поправил галстук.

Вечером того же дня я столкнулся с Мейтлендом в вестибюле. Он нес в руке портфель. Судя по чернильным пятнам на пальцах, Мейтленд что-то долго писал. Мы обменялись несколькими замечаниями по поводу мистера Бёрджесса, затем я проводил его до машины. На вересковой пустоши было необычайно тихо. В сумерках низины погрузились во мрак, и даже море молчало. Мейтленд открыл левую дверцу машины и кинул портфель на пассажирское сиденье. Обернувшись ко мне, произнес:

– Джеймс, хочу вам кое-что предложить. Сразу отвечать не обязательно. Наверняка вы захотите сначала подумать. Весной вышло второе издание моего учебника, но в «Чёрчилл-Ливингстон» уже спрашивают, когда будет третье. Придется работать с огромным количеством литературы – труд нелегкий, отнимает много времени, одному справиться трудно. Вот я и подумал: не согласитесь ли помочь мне с новым изданием? Естественно, ваше имя будет указано, выступите в качестве соавтора.

Предложение было просто фантастическое.

– Ну конечно, я согласен.

– Учтите, вы взваливаете на себя огромное бремя.

– Понимаю, но, даже если возьму время на обдумывание, ответ будет тот же – да.

Мейтленд обогнул машину и произнес:

– Вот и отлично.

Прежде чем я успел поблагодарить его, Мейтленд уже сидел за рулем. Двигатель заурчал. Я наблюдал, как машина удаляется. По нашей традиции, Мейтленд просигналил перед тем, как дорога пошла под уклон, и «бентли» скрылся из вида.

Нужно было зайти в комнату сна, но вместо этого я поднялся к себе и отыскал в ящике стола учебник Мейтленда. Сев, положил книгу на колени и погладил суперобложку. Представил, как будет выглядеть следующее издание – простой черный шрифт на светло-голубом фоне. «Введение в физические методы лечения в психиатрии. Третье издание. Авторы – Хью Мейтленд и Джеймс Ричардсон». По спине пробежала приятная дрожь. Такими темпами через несколько лет можно рассчитывать на работу в престижных учреждениях, быстрый подъем по карьерной лестнице и многократное увеличение зарплаты. Жизнь изменится к лучшему.

В этот момент я осознал, насколько глубоки мои чувства к Джейн, ведь я сразу подумал о ней. Погрузившись в мечты, живо представлял, как мы будем жить в Лондоне, в каком-нибудь хорошем районе – например, в Хэмпстеде. Вот наша роскошная квартира с окнами во всю стену, через которые виднеются верхушки деревьев и панорама города. Мы вместе ходим в кино, танцуем в джаз-клубах и возвращаемся домой на последнем автобусе. При этом в моей фантазии все обычные социальные формальности были уже выполнены – предложение, помолвка, свадьба.

Я рассказал Джейн о предложении Мейтленда, и она была очень за меня рада.

– Замечательная новость, – сказала Джейн, сжав мою руку.

Я объяснил, какие перспективы сулит статус соавтора, и был разочарован, когда Джейн даже не подумала, что все это значит для нее. Очень некрасиво с моей стороны, ведь следовало бы восхититься, насколько неэгоистична моя возлюбленная.

В это же время в наших разговорах стала все чаще всплывать одна очень важная тема: объявить ли коллегам, что у нас серьезные отношения? Кроме Лиллиан, никто о нашем романе не знал, но, кажется, у пары медсестер были подозрения, что между нами что-то происходит. К счастью, девушки молчали. Мне уже надоело скрываться. Как только начнем встречаться открыто, все сразу станет проще. Но Джейн моего энтузиазма не разделяла. Боялась, что скажут другие сестры, и особенно сестра Дженкинс. Я не думал, что возникнут какие-то проблемы, но Джейн отказалась наотрез, а принуждать ее мне не хотелось. И только потом я с опозданием понял, что у Джейн могут быть другие причины быть осторожной, самые простые и очевидные. Моральный облик мужчины и женщины оценивают по разным стандартам, и не учитывать этого было бы по меньшей мере наивно. Если о наших отношениях станет известно, найдутся те, кто будет гадать, как и при каких обстоятельствах происходили наши свидания. «Шашни» на рабочем месте у многих вызовут неодобрение. А когда дело касается женщины, бедняжку мгновенно объявляют распущенной.

Между тем фантазии о совместной жизни в Лондоне становились все более настойчивыми. Я даже начал высчитывать, как скоро их можно будет осуществить. Работа над учебником займет год-два, потом надо дождаться публикации, а еще через полгода можно будет устроиться в солидное учреждение, где ведется научная работа.

Когда я обнимал Джейн и она прижималась к моей груди, так и тянуло поделиться планами с ней, рассказать о нашем возможном будущем. Я даже начал представлять, как мы обставим хэмпстедскую квартиру – лампы в стиле ар-нуво, пушистый коврик у камина, ситцевый диван. Но я молчал. Боялся спугнуть ее.

«Слишком рано, – твердил я себе. – Не торопись. Еще успеешь».

Трудно объяснить, почему я боялся отказа. Джейн открыто и искренне демонстрировала свои чувства. Крепко сжимала меня в объятиях и повторила «люблю тебя» снова и снова, пока дыхание не перехватывало от нарастающего желания.

Ничего, рано или поздно я наберусь смелости и откроюсь ей. Вернее, так я тогда думал. Но оказалось, Джейн не суждено было услышать ни о роскошной квартире, ни о панорамном виде, ни о ситцевом диване.

«От миссис Матильды Мейсон

Лордшип-Роуд, 88

Сток-Ньюингтон

Лондон N16

2 июня 1955 года

Доктору Х. Мейтленду

Студия Би-би-си

Портленд-Плейс

Лондон W1

Дорогой доктор Мейтленд!

Простите, что навязываюсь и трачу ваше время. Я понимаю, вы занятой человек. Вам, наверное, много таких писем приходит. Если не ответите, я пойму. Вчера вечером слушала по радио программу с вашим участием «Что такое сумасшествие?». Вы рассказывали про новое лечение сном, и я хочу узнать, можно ли записать на такое лечение мою дочь Элизабет. Она уже много лет совсем плохая. Наш семейный врач, доктор Стотт, говорит, что у нее был психический срыв или что-то в этом роде, я точно не помню. Началось все, когда с ней случилась большая беда. Прямо в день свадьбы Лиззи бросил жених, сбежал, и с тех пор мы его больше не видели. Лиззи его очень любила и больше всего на свете хотела выйти замуж, завести семью. С утра до вечера только про будущих детишек и говорила. Свадебное платье Лиззи снимать отказалась. Несколько месяцев в нем ходила, прямо как та старуха в фильме с Джоном Миллсом и Джином Симмонсом, забыла, как называется. Платье уже от грязи черным стало, вот мы и решили его разрезать и снять, пока Лиззи спит. А она проснулась – так разъярилась, что всю комнату разнесла. Квартирный хозяин даже выгнать нас грозился, пришлось бабушкину серебряную брошку продать, чтобы за ремонт заплатить. Не знаю, почему Мик, жених Элизабет, со свадьбы сбежал. Дядя его говорит, он во время войны много натерпелся. Ну так мы все натерпелись. Не пойму, это-то тут при чем? Думаю, все он врет, и история тут самая обычная: другая увела, и дело с концом. Моя подруга Дорин говорит: наверное, сделал кому-то ребенка, вот и пришлось жениться.