Романс для вора - Б. Седов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Повторив еще несколько раз рефрен, Роман поднял руки к небу и запрокинул голову. Музыканты поддали жару, звукорежиссер добавил громкости, и через несколько секунд заключительный аккорд резко оборвался.
Толпа завопила, а Роман, тяжело дыша, улыбнулся и сказал в микрофон:
— Спасибо. Спасибо.
Обведя взглядом публику, он сделал серьезное лицо и произнес с интонациями Высоцкого:
— Граждане бандиты! — и продолжил нормальным голосом. — На этом наш концерт закончился. Перед вами выступали я, Роман Меньшиков, и группа «Двенадцатый этап». Желаю всем поскорее потоптать гранит вольной набережной. Спасибо.
Он махнул рукой, и музыканты повторили заключительный аккорд.
Огни прожекторов погасли, и тюремный двор сразу же обрел свой обычный унылый вид.
Вдоль сцены тут же выстроились вертухаи. К микрофону подошел замначальника «Крестов» подполковник Голыба и сказал:
— А теперь все по камерам. И тихонечко, как зайчики. Сами знаете.
Зэки недовольно загудели, но, хоть на зайчиков в этот момент они не походили совершенно, послушно пошли в указанном направлении.
Все они знали, что такое карцер.
Бригада монтировщиков бросилась разбирать сцену, телевизионщики начали сворачивать свое хозяйство, а Роман, подозвав технического директора Гришу Быкова, сказал:
— Малый комплект аппаратуры погрузите в мой автобус. У меня завтра выступление на корпоративной вечеринке, на пивзаводе «Балтика».
Гриша кивнул и уже собрался отдать соответствующее распоряжение, но Роман тронул его за локоть и добавил:
— Да, и эту новую колонку, которую я взял попробовать, не забудь. Я решил ее вернуть. Что-то мне звук из нее не нравится.
— Ха! — усмехнулся Гриша. — Тебе звук из нее потому не нравится, что из нее вообще звука не было.
— То-то я и думаю — что за херня! — возмутился Роман. — Ну тогда тем более. Давай грузи.
Вытираясь услужливо поданным молоденькой гримершей полотенцем, Роман медленно спустился со сцены и направился в угол двора, где под присмотром нескольких вертухаев стоял небольшой полугрузовой автобус «Мерседес». В передней части салона имелось двенадцать удобных кресел, а за ними было достаточно места для того, чтобы разместить небольшой комплект аппаратуры.
Плюхнувшись на мягкое сиденье, Роман принял из рук заботливого Шапиро открытую банку с немецким пивом, сделал несколько глотков и сказал:
— Вроде нормально прошло.
— Все путем, — ответил Шапиро. — Тебе нужно жить в государстве зэков. Там ты будешь просто богом.
— Вот уж увольте, — Роман замотал головой. — Знаю я, на что ты намекаешь. Не поеду я по зонам да по тюрьмам. Забудь.
Шапиро пожал плечами — дескать, я вовсе не это имел в виду, но ничего не сказал. А Роман достал из кармана мобильник и, набрав номер, заговорил недовольным тоном:
— Слушай, Дрызлов, твоя колонка — говно. Да не надо мне ничего говорить! Она просто не работает. Все, все, не нужно меня уговаривать. Подожди.
Прикрыв трубку рукой, Роман повернулся к Шапиро и спросил:
— Мы как ехать будем?
— Ну… Сначала на базу, на Рубинштейна, а оттуда ты уж сам, на своей телеге.
— Понятно. Значит, — по Литейному.
Глотнув пива, Роман сказал в трубку:
— Значит, так. Примерно через полчаса я буду на углу Литейного и Чайковского, будь там. Заберешь свое барахло. Что значит — не успеешь? Я просто выставлю твой долбаный ящик на асфальт и уеду. Не успеешь — твои проблемы. Все. Давай.
Убрав трубку в карман, он допил пиво и сказал:
— Остановимся на углу Литейного и Чайковского. Там будут люди, которые заберут колонку. И чтобы я еще связался с этими самопальщиками…
— А я тебе всегда говорил, — назидательно произнес Шапиро, — лучше заплатить дорого, но купить фирменную вещь. Я вообще не понимаю, зачем ты связался с этим, как ты его назвал…
— Не важно, — отмахнулся Роман, — проехали.
Когда «мерседес» подъезжал к перекрестку Литейного и Чайковского, Роман посмотрел вперед и сказал:
— Вон они стоят. Притормози.
Водитель кивнул, и автобус, переехав через перекресток, плавно остановился рядом с «Газелью», у которой была открыта задняя дверь. Двое людей подошли к грузовому отсеку «мерседеса», и один из них спросил пропитым голосом:
— Которую тут брать?
— Вон ту, — Роман оглянулся назад, — да не эту, а вон ту, с белой окантовкой. И скажите своему начальнику, чтобы он больше не предлагал мне всякое барахло.
— Это ты, хозяин, сам ему скажи. Мы люди маленькие.
Сноровисто подхватив объемистую колонку, посыльные небрежно запихали ее в «Газель», с жестяным лязгом захлопнули дверь, заперев ее кривой железякой, и укатили.
— Поехали, — брюзгливо сказал Шапиро, который неодобрительно следил за их действиями, — нам еще разгружаться…
Глава 2
ДВА МИЛЛИАРДА ЗА КЛОН
Сидя у себя в кабинете, Стропилло размышлял.
Он был доволен — как же, блеснул недюжинным умом, отвел от себя беду неминучую Вчера Батон сообщил ему, что Арбуз определенно схавал наживку — пошел по ложному следу, во всем винит своего дружбана Меньшикова Есть основания надеяться, что теперь уже бывшего дружбана.
Денег, конечно, жалко до слез…
Ну да ничего, наверстаем.
Стропилло подбросил на ладони диск с последним видео группы «Лайбах». Дураки все-таки западники! Думают, их пионерские защиты против копирования смогут устоять перед простыми российскими хакерами Фигушки!
Молодец Миша-студент, расколол всю эту дребедень за каких-нибудь пару часов. За что и получил свои заслуженные двадцать баксов. И достаточно — все равно на косяки да на игровые автоматы протранжирит, на большее у него ума не хватит. А мы запустим это дело в призводство и нагреемся кусков на пятьдесят-шестьдесят Если же удастся двинуть партию в Москву — то и на все сто.
Стропилло мечтательно прикрыл глаза.
Он искренне считал себя не каким-то там примитивным жуликом, а двигателем прогресса, несущим культуру в массы, — и гордился этим. Многие ли в нашей нищей стране могут позволить себе покупать лицензированные фирменные диски по четырестапятьсот рублей? То-то А стропилловские, за сотню, — всегда пожалуйста. А компьютерные программы? Те, которые на Западе по триста долларов каждая и которых у Стропилло по десятку на диске, а диск за ту же сотню, и не долларов, а наших, родных, деревянных? Так кто у нас настоящий патриот — не на словах, а на деле?
Нет, все хорошо и правильно. Единственное, что портит аппетит, — воспоминания об этом строгом мужчине, Сергее Ивановиче.
Кстати, об аппетите.
Стропилло порылся в полиэтиленовом пакете, достал бутерброд с полукопченой колбасой. Принялся задумчиво жевать, обильно посыпая крошками несвежую футболку с надписью «Рок против наркотиков».
Серьезные же люди, должны понимать: раз винчестер в милиции, то с него, Стропилло, взятки гладки. Наверняка отстанут. Обойдется!
Однако не обошлось.
В кабинет без стука вошли двое. Один — пожилой, сухонький, в бежевом полотняном костюме, болтающемся, как на вешалке. Другой — помоложе, плечистый, весь в черном.
Вошедшие брезгливо покосились на засаленный диван. Тот, что помоложе, плотно закрыл за собой дверь. Пожилой прошел к окну и уселся на подоконник, предварительно смахнув с него пыль носовым платком. Молча уставился на Стропилло.
Стропилло неуклюже выбрался из кресла, с трудом проглотил недожеванный кусок бутерброда и неожиданно для самого себя встал навытяжку.
— Привет от Сергея Ивановича, — проскрипел наконец пожилой. — Где винчестер?
Сердце пирата ухнуло куда-то в область желудка, как оборвавшийся лифт.
— Я… — с трудом выдавил он. — У меня его сейчас нет…
— Где винчестер? — повторил пожилой.
— Украли, — пролепетал Стропилло и зажмурился.
Пожилой отвернулся и посмотрел в окно. Желваки под пергаментной кожей на его скулах ходили ходуном.
— Ты очень глуп. Глуп настолько, что даже не в состоянии представить себе, что тебя ждет.
Стропилло был на грани обморока.
— Ты даже не понял, что тебе отдан приказ, за исполнение которого ты отвечаешь головой. Как и за винчестер, где бы он ни находился.
Пожилой встал. Стропилло рухнул в кресло — ноги предательски подкосились.
— Слушай внимательно. У тебя есть сутки. Завтра в двадцать ноль-ноль винчестер должен быть здесь. У тебя его заберут. Все.
Пожилой кивнул плечистому в черном и вышел. Прежде чем последовать за ним, плечистый задержался у порога и весело подмигнул оцепеневшему Стропилло.
— Сдо-о-хнешь, голуба, — протянул он на прощание с издевательским сочувствием, — ой как нехорошо сдохнешь!
И хлопнул дверью так, что жалобно задребезжали оконные стекла.