Кошмарный принц - Денис Шулепов

Он визуализировал Вселенную… и содрогнулся от её бесконечности. Егор был ещё ребенком, и страх потеряться в пространстве и времени охладил чрезмерный аппетит и пыл.

Но ненадолго.

Осознание собственного всемогущества не давало покоя. Егор решился — была не была! — на ещё больший подвиг: он захотел быть вне времени и пространства. Он пожелал быть богом.

Желание Силы — Закон.

Исчезло время. Исчезло пространство. Вакуум заполненный хаосом, рождавшим гармонию. Безумие, творящее рассудок. Сознание, цепляющееся за мысль. Бестелесность, закованная в рамки Бытия. Егора охватило безумие, он был нигде, и он был повсюду. Он видел Землю и недра её. Он видел звёзды, названиями которых были цифры. Он видел звёзды, которым не было названия. Он видел Гончих Псов и Волосы Вероники. Он видел созвездия, названия которым мог придумать только извращённый ум. Он видел туманности и чёрные дыры. Он видел прозрачности и белые пятна, как бельма в глазах сатаны, не имея представления и не желая знать, что это — быть может, Райские Врата? Быть может, мерзость? Он был человечеством. Он был памятью и мечтами. Он был идеями и воплощениями их. Он был росой. И кометой. Он слышал всё, но ничего не понимал. Он видел всё, но разум мальчишки пасовал перед увиденным. Он чувствовал энергию, но не мог её направить, он впитывал её, но не мог отразить в пространстве и во времени. Он пожелал быть богом, но не справился.

Мальчик лишь впитал знание. И оно было кратким.

«Богом быть невозможно, но можно приблизиться к нему».

Егор понял, как важно измерение, будь оно хоть десятимерным. Находясь «вне», Егор не заметил ни одной формы жизни, кроме как на Земле. Выходило ли из этого, что колыбель Вселенной соткана лишь для одной микроскопической планеты, или он просто не успел узреть иную жизнь — Егор не знал, но в то краткое мгновение, что он был богом, мальчик понял, как использовать Силу, данную Дивом.

Ему вспомнился «Цветик-семицветик»: «лети-лети, лепесток, через запад на восток…», и словно душа сжалась в теле. А вдруг моя Сила не вечна, подумал Егор, вдруг я утрачу её уже завтра? Они не обговаривали с Дивом долгосрочность владения Силой. Что если истрачено шесть лепестков и волшебство закончится… толком не начавшись?

Див сказал, что Сила должна использоваться только в личных целях. Но какой от неё толк в личных целях? Егор не пестовал эгоизм и, пресытившись волшебством для себя, стал чувствовать дискомфорт в душе.

Пребывая вне времени и пространства, он непонятно почему переместился из дома на три квартала верх по улице и обнаружил себя, обуреваемого мыслями о добре, возле забора незнакомой школы среди ночи в домашнем трико, тапках и майке с пятном подсолнечного масла на животе. Егор быстро сориентировался на местности и повернул в сторону дома. Было прохладно, и он создал вокруг себя тепловое поле. Путь лежал вдоль длинного пикового школьного забора, выкрашенного в противный болотный цвет. Перестав изучать асфальт, он глянул вперёд. И увидел нечто, висящее на заборе, подумал — зимняя шапка, но, подойдя ближе, отшатнулся. Словно смерть щёлкнула по носу. Не шапка — кот! Егор инстинктивно зажал нос и захотел поскорее уйти.

Остановило его воспоминание о мёртвом хорте. Тогда он был уверен, что сможет воскресить зверя, но Див не дал. Теперь Дива нет и… почему бы ни попробовать?

Егор заглушил обоняние и снова посмотрел на бедного кота, издохшего в мучительной агонии не так давно. Егора переполнила жалость к коту и ненависть к ублюдкам, сотворившим такое, а ещё больше он злился на жителей соседних домов, оставшихся безучастными к беде животного. От ненависти он почувствовал воодушевление, жалость же вселяла смущение. Со смешанными чувствами Егор снял трупик с заборной пики, при этом противный чмокающий звук едва не лишил мальчика остатков ужина. Он положил мёртвое окровавленное тельце на тротуар. В свете бледного фонаря оскал кота был особенно устрашающим. Егор вспомнил фильм «Кладбище домашних животных», но отмахнулся от возникших ассоциированных последствий — у него не тот случай, у него есть Сила иного порядка, чем у микмаков, веривших в какого-то Вендиго. Егор не представлял, как будет происходить воскрешение. Воскрешение… подходит ли такое слово для животных? Для начала он снял майку и накрыл трупик, потом присел рядом в позу лотоса, закрыл глаза, сосредоточился на визуализации оживления кота и, положив руки на тельце, прошептал:

— Абра-кадабра, сим-салябим, ахалай-махалай, БУМ!

«БУМ» он выкрикнул.

Прошло какое-то мгновение (за которое Егор успел подумать, что ничего не вышло и расстроиться) и тельце под майкой шевельнулось. Егор отдернул руки и открыл глаза.

— У кошек семь жизней. У тебя, кошар, вторая, да? — сказал Егор.

— Мяу, — ответил кот.

Егор улыбнулся. А кот высунул мордочку из-под майки и снова мяукнул. Егор был рад увидеть живую кошачью любознательность вместо мёртвого оскала агонии. Он совершил чудо! И он хотел поделиться этим с кем-нибудь. Егор вспомнил о Лёше.

С великим нетерпением он дождался утра, чтобы позвонить ему и вместе пойти в школу. Трубку взяла его мама. И её глубокая подавленность ненадолго сменилась удивлением, что лучший друг совершенно не в курсе событий.

— А я думаю, почему ты не звонишь, не приходишь… — сказала она.

— Я… болел, — нашёл оправдание Егор.

Но Лёшиной маме было всё равно. Она дала адрес стационара и положила трубку не попрощавшись.

Егор стремглав помчался в больницу. Он был уверен в Силе, он спешил помочь. Ему понравилось совершать чудо, несказанное счастье переполняло его…

Но с Лёшей ничего не получилось. Он не очнулся. Егор расплакался. Теперь он чувствовал себя самым несчастным на планете. Он бездарно растратил свои шесть лепестков, а седьмой использовал на бездомного кота, а не на лучшего друга. О, горе!

Егора попросили покинуть палату.

Глава 39

На сей раз из писательского транса Виктора Ильича вырвал выстрел. И выстрелом был не выхлоп газа какой-нибудь старой колымаги. Выстрел — самый настоящий из настоящего автоматического оружия. Это Виктор Ильич определил сразу, но вот установить источник хлопка мозг никак не мог. Подсобил рёв сирены за окном. Смотритель рванулся к нему — диафрагму сдавило от предчувствия беды.