Последний князь удела. «Рядом с троном - рядом со смертью» - Дмитрий Дюков

Видя такое его состояние, намечавшееся наказание я остановил, к разочарованию всех находившихся рядом, народ смотреть на порку московского приказного сбегался с самых дальних уголков дворца. Попив холодного бражного кваса, Головин пришёл в себя и, изгнав любопытствующих, продолжил уроки.

Выяснив на следующих предметах дико хромающую грамотность, учитель совершенно оправился и, приободрившись, стал поучать, но за розги более не хватался. В общем-то все проблемы состояли в правильном начертании букв и знаков, формальных правил не существовало, каждый писал так, как слышал. Обучение словесности представляло собой разучивание наизусть текстов из Святого Писания да запись под диктовку их же. Зубрёжка мне казалась явно бессмысленной, и я ею успешно манкировал.

Семён, глядя на это, довольно мягко попенял:

— Для учёного человека знание священных книг есть первое дело. Каким образом правоту в письмах и диспутах подтверждать, ежели изречениями апостолов и святых свои глаголы подкрепить не сможешь?

— Логикой докажу, учитель, — услышал он мой ответ.

— Логика есть баловство ума прежде Христа рождённых мудрующих. Наша же крепость — в вере. Верой держится земля Русская, — вздохнул молодой наставник и прибавил: — Коли не изучишь Писания, то по гроб жизни станешь именоваться бесписьменным.

Правописание, несмотря на отсутствие общих правил, мне также не давалось. Где писать букву S — зело, а где Z — земля, где Н — иже, а где I — и, было абсолютно неясно. Также у меня не получалось уразуметь, чем отличается буква «Я» от «юса малого», «У» от «юса большого», «ферт» от «фиты», и зачем нужны в русском языке двойная «В» — W и прочие «пси» и «ижицы». Причём эти буквы ещё и читаться могли по-разному в зависимости от своего места в слове, прям как в каком-то английском, пишем «стол» — читаем «табуретка».

— Зачем одинаковые звуки писать разными буквами? — взбунтовался от такой перегрузки мой разум. — Сократить алфавит, всем проще будет.

— Что ж ты такое речёшь, княже, — возмущению Головина не было предела. — А заветы отеческие и дедовские, а красота говора нашего славянорусского? Пропадёт такой язык, оскудеет, станет словно скоропись дьяческая, в коей множество буквиц пропускают, а иные парой в одну пишут. Как юные отроки понимать будут книги древние да молитвы церковные? Не выдержит эдакова надругательства речь наша, иссякнет, чужим говором сменится, а с ней погибнет Русь, пращурами нам доверенная.

Говорил наставник горячо и убедительно, но память подсказывала, что язык и письменность изменятся, а Россия от этого жить не прекратит. С грехом пополам осилив чтение пары страниц, перешли к короткому диктанту. Написал я его современными моему первому телу буквами и таким же округлым стилем. Разобрать мою писанину Семёну было сложно, и читать текст он заставил меня.

— Вельми складно, хоть и странно звучит. Словеса твои, княже Дмитрий, выглядят нелепо, но за скоропись сойдут, токмо грамотным письмом надобно овладеть непременно, — такой заключительный вердикт вынес учитель.

Следующим днём, в воскресенье, или, по-старорусски, на неделе, прибыл к нам учитель закона Божьего архимандрит Воскресенского монастыря Феодорит. Он посетовал, что не заходил к нам раньше из-за кучи хозяйственных забот. Визита священнослужителя я побаивался, вступать в конфликт с церковью виделось невозможным, а в свои способности прилежно учиться молитвам мне не верилось. Однако старец оказался настроен весьма благожелательно, не стращал и адскими муками за нерадение не грозил. Особое его внимание оказалось уделено Габсамиту; выяснив, что в тереме есть ещё мусульманин и язычник, святой отец предложил их также пригласить на изучение святых текстов. Байкильде напрочь отказался, а бездельничающий Гушчепсе прибрёл от скуки послушать занимательных историй.

Начали мы, как всегда, с традиционного молебна, к немалому моему облегчению он был довольно короток. Через некоторое время я подметил, что отче Феодорит не сильно способен к чтению и не особо разбирается в религиозных тонкостях. Но рассказчик он был отличный, многие религиозные притчи он излагал со своими объяснениями и, в общем, довольно занимательно.

В процессе занятий разговор перешёл на бытовые темы, и архимандрит попечалился на излишек забот.

— Братии у нас немного, десяток иноков, а о них, да служках и детёнышах монастырских всё одно заботиться каждый Божий день нужно. Хозяйство обители хоть и малое, четыре сельца, да слободка ремесленная, и детёнышей слободка, обаче ж преизрядно хлопотное.

— А детёныши — это кто? — поинтересовался я необычным эвфемизмом для обозначения зависимых людей.

— По-разному, кто из сирот вскормленных, кто сам своей волей прибился, а иные по родству потомственному, работают для блага монастыря Воскресения Господня, — пояснил настоятель.

В течение беседы мне стало известно, что архимандрит — выходец из воинского сословия, как и большинство монахов.

Недоумение моё в свою очередь удивило отче Феодорита.

— Тако почитай на всей Руси старцы и чернецы пострижены из служилого люда, окромя них токмо дети попов да служек церковных и купцы постриг принимают и в зрелых летах, и пред упокоением.

Получение сведений о том, что большое число иноков являются военными ветеранами, да и у многих из них в миру остались дети, продолжающие служить стране военной обязанностью, изрядно разрушило мою мечту о лёгком переделе церковной земельной собственности. Получалось, что во всех без исключения обителях, выглядевших как разного размера крепостицы и в большинстве своём имевших военные арсеналы, имелось кому защищать стены и использовать запасённое оружие и припасы. Наконец, пригласив нас заходить к себе для наставления и вразумления, благо монастырь находился на западной окраине города, в пятистах метрах от кремля, пообещавшись также по возможности появляться для тех же дел в княжеском дворце, старец, благословив всех, удалился.

Новая неделя или, как говорили в это время, седмица началась с приёма работ по усовершенствованию прялки, выполненных плотником Саввой. Ножную самопрялку он выполнил близко к моим указаниям, а многоверетённую измыслить не смог, далее удвоения числа рабочих приспособлений фантазия его не продвинулась.

— У людей же всего две руки, десница и шуйца, как более чем две нити сучить и тянуть единовременно, не могу уразуметь, — оправдывался древоделя. — Да и с парой-то навык весьма искусный нужен, вряд ли в Угличе на таковое способных найти мочно.

— Ладно, смастери хоть такую, с двумя веретёнами, — выдал я невольному рационализатору текстильного производства новый заказ.

Далее для испытаний с женской половины палат вызвали наиболее искусную пряху. Испробовав изделие на шерстяной и льняной кудели, она посетовала на плохую работу прялки с животным волосом, изготовление нити из растительного волокна замечаний не вызвало. После многолюдного обсуждения путей устранения найденных недостатков, Савва понёс своё изделие для усовершенствования.

Тут на память пришли мои мучения со стилом да пером и, окрикнув плотника, попросил его обождать с уходом. Позвав Лошакова, опросили его на предмет нахождения у Красильников карандашного камня, за которым он был в своё время послан.

— Добыл я с полпуда. Отдал Ждану, он теперича заместо казначея да головного ключника, — доложил исполнительный Иван.

После небольшой суматохи у наших ног лежала рогожа с кусками графита. Я же втолковывал Савве, как из двух щепок заготовить палочки с выемкой, после соединения которых в отверстие требовалось закладывать толчёный, перемешанный с клеем минерал.

После такого удачного ускорения прогресса в эволюции письменных принадлежностей мы с Тучковым отправились к гончарам осматривать образцы глины. Представленная горшечником порода смотрелась на мой малоопытный взгляд вполне пригодной. Однако перемешать сырьё с карандашным камнем и изготовить горшки Иван брался к следующему лету. Остолбенев от таких сроков исполнения заказа, я стал требовать объяснений такому саботажу.

— Глину выморозить накрепко надобно, — растолковал мне нюансы гончарного дела мастер. Примешивать углеродную добавку он предполагал перед самой ручной лепкой тиглей.

— Так дело не пойдёт, — выдал своё резюме донельзя странный малолетний угличский князь.

Стало ясно, что для начала хоть какого-либо производства стали необходимо обзавестись глиномешалкой и простейшим формовочным прессом. Что означало новые задания плотникам и кузнецам и новые страдания Ждана по утекающему серебру.

Глава 23

Наступил сентябрь, в полях вокруг Углича крестьяне заканчивали уборку урожая. Мне ощутимо казалось, что, судя по датам, вроде погода должна быть чуть теплее. Озарение пришло, как всегда, внезапно — исчисление тут явно шло по другому календарю. Вспомнив про празднование нового и старого года, решил, что разница возможна до четырнадцати дней. Промежду прочим учитель Семён сообщил, что начался очередной, сотый год.