Таллин. Любовь и смерть в старом городе - Йозеф Кац

Сомнительна и новейшая версия легенды: дескать, скульптурный портрет того, кого принимают за таллинского Дон Жуана, на самом деле — насмешка над тем, кто принес заказчику дома деньги и славу. Молва полагает: купец Рейнгольд Рейхман был владельцем крупнейшей в Таллине газеты. Тогда фигура на карнизе дома — журналист-сплетник, выглядывающий для нее очередную сенсацию. При желании можно разглядеть и «сплетницу» — черную кошку, задравшую хвост, на котором она разносит слухи, на карнизе бокового фасада, выходящего на улицу Хобузепеа.

Увы, при всем изяществе и это предание ничего общего с реальностью не имеет: бизнес домовладельца Рейхмана к СМИ никакого отношения не имел.

Да и Розенбаум — в 1909 году начинающий двадцатидевятилетний архитектор — вряд ли стал бы позволять себе иронию над заказчиком: дом с лорнетирующим господином был его архитектурным дебютом.

Более того, согласно первоначальному проекту, никакой скульптуры на главном фасаде здания не предполагалось. А на перпендикулярном, по сути, тыльном, вместо кошки должен был красоваться заспанный увалень в ночном колпаке.

Что заставило автора отказаться от изначального замысла, сообщить потомкам он, к сожалению, нужным не посчитал. Однако прообраз окончательного варианта — бюста молодящегося старичка с лорнетом в руках — отыскать не сложно.

С изрядной долей вероятности можно предполагать, что своим появлением на свет господин с лорнетом обязан архивариусу Готхарду Хансену — автору мемуаров, изданных под названием «Родной город Ревель в годы моего детства».

«Так как город отставал от остального мира лет на пятьдесят, „эпоха напудренных париков“ задержалась тут очень надолго, — писал он. — Мужчины упорно щеголяли в обществе в париках с косичками, да еще с какими!

Подобных комических чудаков и оригиналов позднейшее время и выдумать себе не могло. Но эти бравые дедки, несмотря на свое упрямство, обладали в массе своей добрым сердцем».

Не в среде ли этих старожилов, еще помнящих ревельскую премьеру моцартовского «Дон Жуана», родилась легенда о его местном «двойнике» — и была «привязана» к конкретной точке на карте?

Или, если быть совсем уж пунктуальным — на плане захоронений под полом Домского собора в Верхнем городе.

С недавних пор попасть в старейшую таллинскую церковь туристу можно только через боковой вход, расположенный ближе к основанию колокольни. Но если ненароком посчастливится оказаться на Вышгороде воскресным утром, можно попробовать затесаться в ряды прихожан — и войти в Домский собор так, как это положено. При этом — разумеется, только по окончании службы — удастся насладиться уникальным интерьером, избежав досадной платы за вход. Но еще прежде того — невольно привести в исполнение суровый судебный приговор трехвековой давности.

Согласно широко известному в городе преданию, вынесен он был дворянину Отто Йохану Туве, наследному владельцу поместий Эдизе, Вяэна и Коону: имя его и по сей день можно разобрать на истертой могильной плите прямо у входа под церковные своды.

Жизнь свою он прожил в распутстве, но, чувствуя кончину, попросил земной суд помочь избежать ему хоть толику суда небесного. Судьи, удивившись просьбе, постановили: пусть всякий, входящий в дом Божий, вытирает о могилу грешника грязь с подошв.

О реальном Туве известно до досадного мало: другие представители этого рода, захороненные под сводами Домского собора, оставили после себя пышные резные эпитафии, где перечислены их заслуги. От Отто Йохана осталась лишь дата смерти: 1696 год. Да упоминание о том, что за многочисленные долги он был вынужден продать вассальный замок Эдизе исконным соперникам, баронам Майделям.

Можно ли на основании этого факта биографии заключить, что Туве был сердцеедом и соблазнителем, чьи похождения могли сравниться с авантюрами знаменитого севильского дворянина? Едва ли. Но фольклор, похоже, руководствуется тем, что и Йохан, и Хуан — лишь национальные вариации одного и того же имени Иоанн, и упорно кличет раскаявшегося грешника «таллинским Дон Жуаном». Впрочем, раскаявшегося ли? Ведь, согласно «продолжению» легенды, Туве сам приказал похоронить себя под церковным порогом, дабы и посмертно «заглядывать» под дамские юбки…

Фильм «Дон Жуан в Таллине» кинокритики приняли достаточно прохладно — и, говоря начистоту, было за что. Впрочем, на народной популярности это не отразилось: по словам автора, костюмированный мюзикл оставался неизменным «хитом» кинопрограмм санаториев и домов отдыха.

Как-то, лет через пятнадцать после премьеры, уже в середине восьмидесятых, режиссер поинтересовался у администрации одного из них: в чем заключается популярность проходной, в сущности, ленты.

«Ответом мне была всего одна фраза, — делился несколько лет тому назад давнишними воспоминаниями Арво Крууземент. — Этот фильм, знаете ли, заставляет зрителей вновь говорить о любви».

Кто после этого усомнится, что легендарный любовник действительно бывал в Таллине?! И даже если след этого визита сохранился лишь на поблекшей кинопленке — бывал явно не зря.

В конце двадцатых — начале тридцатых годов в самых дорогих кофейнях Таллина часто видели представительного молодого человека, окруженного миловидными особами.

Спутницы менялись часто, но общество не усматривало в том ничего предосудительного: наличие солидного донжуанского списка было для начинающего светского льва почти что обязательным.

Гром грянул, когда почтовые службы ряда европейских государств обратились в Таллин с требованием провести срочное расследование: аноним из Эстонии рассылал по всему свету в конвертах… эротические фотокарточки.

Выйти на след скандального фотографа было просто: им оказался тот самый юноша — сын владельца Сакуской пивоварни Эдуарда фон Баггенхуфвудта и дочери основателя дачного предместья Нымме, чудаковатого барона Николая фон Глена.

Пикантность ситуации заключалась в том, что поначалу он не платил своим «моделям» ни гроша: жены и дочери далеко не бедствующих таллинцев позировали своему соблазнителю исключительно из «любви к высокому искусству».

Более того, одна из них, ради отведения от возлюбленного подозрений, даже согласилась заключить с ним законный брак — благо, гражданское бракосочетание в Эстонской Республике уже практиковалось широко.

Попытка напечатать манифест, в котором новоявленный «поборник свободной и чистой любви» стремился донести до масс свои «прогрессивные взгляды», успехом не увенчалась: доморощенного порнографа сослали на пустынный остров Кихну.