Формула-1. История главной автогонки мира и её руководителя Берни Экклстоуна - Том Бауэр

Увидев фамилию «Биггс», написанную на конверте крупными буквами, многие в мире «Формулы-1» решили, будто бы Экклстоуна что-то связывает со знаменитым грабителем. Накануне гонки эти слухи придали вечеринке у бассейна дополнительный импульс. Экклстоун собрал два десятка ослепительных красавиц, и каждая прошлась по «подиуму» в цветах одной из команд. Сам Берни назначил себя председателем жюри импровизированного конкурса «Мисс Гран-при». «Идёт подсчёт голосов», — сообщил он, собрав со всех бумажки, бросил на них беглый взгляд и сунул в карман. «Убедительная победа „Мисс Брэбхэм“», — объявил он без тени смущения.

На следующее утро, перед самым стартом Гран-при Бразилии, Мосли пригласил Балестра побеседовать с Экклстоуном в подтрибунных помещениях трассы «Интерлагос», где сообщил гостю на превосходном французском, что команды не выйдут на старт, если с Джона Уотсона не будет снят штраф. Балестр возмутился. Наступил кульминационный момент противостояния. Мосли, пользуясь смущением оппонента, с подчёркнутой театральностью объявил, что бойкот поддержат и организаторы Гран-при. Обезоруженный Балестр сдался.

Гонку выиграл Жак Лаффит на «лижье» с двигателем «Форд», после чего команды собрались в «Интерконтинентале», чтобы получить свои деньги. Наконец подъехали два грузовика, в которых оказалось шестьдесят мешков с банкнотами. «Нам столько не пересчитать, — сказал Блаш, — так что прикинем на глазок. Каждый фут — примерно пятьсот фунтов».

«С Бернардом „Формула-1“ стала уважать себя, — объявил Фрэнк Уильямс конкурентам, когда все расселись у бассейна в обществе бразильских красоток. — Он рванул прямо со старта, и теперь денег становится всё больше и больше».

Уильямс и его коллеги-механики не до конца понимали, что за борьбу ведёт Экклстоун. Вне их поля зрения оставались переговоры с автодромами, от которых он требовал всё больше и больше денег, а в случае малейшей задержки угрожал перенести гонку в другую страну. Под его давлением аргентинцы неохотно увеличили сумму призовых, а вот шведский этап Экклстоун исключил из календаря. Балестр был сбит с толку тактикой своего противника. В Южной Африке, сразу после бразильского этапа, он, мокрый от пота, подсел в тени дерева к Экклстоуну и предложил договориться. Несмотря на бразильский позор, Балестр по-прежнему искал способы упрочить власть ФИА, однако Экклстоун оставался глух к любым компромиссным вариантам. Не в силах скрыть своего презрения к циничным приёмам оппонента, француз вышел из себя и заявил, что Экклстоун преувеличивает значимость «как английских команд, так и своей собственной персоны».

— Вы как дети, — заявил Балестр, — собираете в гаражах свои игрушечные машинки. Что вы о себе возомнили? Автоспорт вам не принадлежит. Вы просто горстка ничтожеств, паразитирующих на автогонках.

Эта тирада обнажила слабость президента ФИА и разожгла в Экклстоуне жажду борьбы, свойственную всякому, кто зарабатывает деньги. Впрочем, конечной цели он пока не видел. Экклстоун был не дальновидным стратегом, представляющим свою будущую империю в мельчайших подробностях, а тактиком, который борется за своё благополучие, организуя гонки для британских соратников. Им тоже не хотелось подчиняться напыщенному французу. Вывести того из себя — серьёзный успех, однако вся борьба была ещё впереди.

Остальные воспринимали воинственность Экклстоуна близко к сердцу. У Лауды все силы уходили на ссоры. «Я как выжатый лимон, — жаловался он друзьям. — Когда поругаешься с Берни, уже нет сил ничему радоваться». Ближе к концу сезона он устало сидел в своём «Брэбхэме» с заведённым двигателем на стартовой прямой Монреаля, и вдруг по спине австрийца пробежал непривычный холодок. За двенадцать прошедших гонок он всего дважды добрался до финиша, и всё из-за ужасного мотора. «Дерьмовый канадский туман» навевал грустные мысли. «Надоело», — понял Лауда. Прямо посреди практики он вернулся в боксы и пошёл в моторхоум к Экклстоуну.

— С меня хватит, — заявил Лауда. — Я своё отъездил.

— С ума сошёл? Мы же только что подписали контракт на Два миллиона.

— Мне надоело носиться по кругу. Хочу заняться чем-нибудь ещё.

— Подумай как следует, — спокойно сказал Экклстоун. — Ты принимаешь серьёзное решение.

— Я его уже принял, — ответил Лауда.

— Ладно. Оставь шлем и комбинезон.

— Зачем? — удивился австриец.

— Отдам твоему преемнику.

Экклстоун бросился в паддок и наткнулся там на бесцельно бродящего аргентинца Рикардо Зунино.

— Теперь ты пилот «Брэбхэма», — заявил Экклстоун, хотя никаких шансов чего-то добиться у Зунино не было.

Когда стемнело, Лауда уже летел из Монреаля в Лонг-Бич покупать «Дуглас DC10» для своей только что созданной авиакомпании.

Экклстоуну пришлось искать нового пилота. Он предложил Джеки Стюарту 2,5 миллиона долларов за сезон, но тот уже шесть лет как закончил карьеру и отказался. В итоге Экклстоун остановился на двадцатишестилетнем бразильце Нельсоне Пике, с которым познакомился в 1977 году в Монце. Тот пришёл к нему в моторхоум с контрактом на гонку «Формулы-3».

— Вы не посмотрите мой контракт? — попросил Пике.

— Если из тебя выйдет толк, то потом сильно пожалеешь, — сказал Экклстоун, проглядев соглашение. — Подпишешь — и застрянешь там на три года.

Экклстоун очень красивым и разборчивым почерком вписал недостающий пункт. Впоследствии этот жест доброй воли помог ему заполучить Пике в «Брэбхэм» на последнюю гонку 1978 года.

— Внизу напиши: «Я прочёл на английском и всё понял», — велел бразильцу Экклстоун и сунул единственный экземпляр в портфель, а потом добавил: — Кстати, заплачу я тебе пятьдесят тысяч.

У Экклстоуна незаменимых почти не было и никто не получал хотя бы пенсом больше, чем заслуживал. Лауду можно заменить, а вот Гордон Мюррей — совсем другой случай. Чтобы одолеть глобальные проблемы «Брэбхэма», ему требовалась помощь, и, как водится, проще всего оказалось увести у противников конструктора со свежими идеями. В «Брэбхэм» перешёл новозеландец Алистер Колдуэлл, двенадцать лет успешно трудившийся в «Макларене».

Колдуэлл сразу понял, что они с Экклстоуном «кружат друг перед другом, как боксёры, и долго это не продлится». В чессингтонской штаб-квартире «Брэбхэма» царила атмосфера строжайшей экономии. Не желая тратить лишнего, Экклстоун запретил чайники, ведь когда механики пьют чай, они не работают. Он по-прежнему фанатично следил, выключают ли его сотрудники свет. Как-то Колдуэлл установил флюоресцентные лампы, чтобы проектировщики не напрягали зрение, работая с чертежами. Экклстоун их выключил, а Колдуэлл снова включил. Экклстоун вышел из себя. Ситуация усугублялась его стремлением всё контролировать. Берни был только рад, когда Колдуэлл стал свидетелем его гнева уже при других обстоятельствах. Как-то раз, подъехав к своему дому на набережной принца Альберта, он увидел, как на его месте припарковался какой-то «ягуар». Водитель бросил: «Сейчас вернусь», — и убежал. Тогда Экклстоун на своём «мерседесе» въехал прямо в «ягуар» и поднялся к себе забрать сумку. Вернувшись, он молча прошествовал мимо водителя, поражённого видом разбитой машины, сел в свой автомобиль и уехал. Много лет спустя Экклстоун отрицал, что такое происшествие имело место, однако, когда историю опубликовали, возражать не стал.

Во вспышках гнева проявлялось его недовольство Колдуэллом. На Гран-при Канады 1980 года Колдуэлл не выполнил указание Экклстоуна сменить двигатель на машине, предназначенной для квалификации. Когда Пике разбил свой болид, ему пришлось пересесть на машину со старым двигателем, и шансы на победу были упущены.

В другой раз они схлестнулись на Гран-при Бразилии. Экклстоун хотел поставить дождевую резину, но Колдуэлл настоял на «сликах». Пике шёл первым, но потом начался дождь, и гонку он проиграл. Дела «Брэбхэма» всё не шли на лад. Экклстоун винил во всём Колдуэлла, считая, что тот не выкладывается по полной. Расстались они в 1981 году плохо, во многом из-за спора насчёт причитающегося Колдуэллу бонуса. «Нудный коротышка, несчастный болван, — бесновался Колдуэлл, — настоящая его фамилия — Экклштейн. Папаша наверняка был мультимиллионером и владел флотилией траулеров, а сынок сосёт миллиарды из гоночных команд».

Колдуэллу и прочим критикам казалось, будто процветание Экклстоуна основано на мошенничестве. Они обращали внимание, что он поставлял командам английские шины «Эйвон» за наличные. Француз Жан-Франсуа Монье развозил покрышки по европейским автодромам, собирал деньги и клал на счета в разных банках. Прошёл слух, что Экклстоун затеял побочный бизнес и уходит от налогов. Потом Монье умер от рака, и Экклстоун нехотя пояснил: «Жан управлял делами по моему поручению. Он занимался всем, что требовалось. Иногда платил деньги, иногда — получал». Возможно, Экклстоун просто не доверял командам и не желал поставлять им покрышки в кредит. Он вообще не любил ничего объяснять. Безотчётно стремясь всегда хранить тайну, он сбивал интервьюеров с толку, напуская на формулическое братство побольше тумана. Это играло ему на руку. Неопределённость мешала завистливым конкурентам разобраться, сколько же точно он зарабатывает в ФОКА. По мере роста своего состояния Экклстоун всё чаще поощрял нелепые слухи, лишь бы отвлечь внимание от реального положения вещей.