Совершеннолетние дети - Ирина Вильде

Пани Дутку надо слушаться и не привередничать в еде. В жизни следует привыкать к лишениям.

Конечно, бабушка собрала семена лиловых астр… Огорчает маму то, что дочка мало пишет об Орыське. Кто это новая подружка, эта Стефа? Что мама может посоветовать, если она в глаза ее не видела? Одно только мама знает наверняка: нехорошо слишком часто менять подруг. В прошлое воскресенье была свадьба у Марииной Докии. Привет Мартусе мама передала. Нет-нет, если дочка хочет, мама не скажет, что она «поет» в хоре. Встречается ли Дарка с Данком? В школе, верно, учителя не любят, когда ученики ходят с ученицами, даже если они хорошо знакомы, даже когда из одного села, как Дарка и Данко. Пусть и Дарка не делает этого. Успеют наговориться, когда приедут на праздники домой. Хорошо? Штопает ли Дарка чулки? Не износился ли еще черный передничек?

Потом много-много крепких поцелуев. Маминых поцелуев.

— Даруся, суп…

Дарка машинально набрала ложку, но проглотила с трудом, хотя суп был совсем неплохой.

— Я не могу есть… Спасибо.

Хозяйка заволновалась:

— О, опять новости? Почему вы не можете есть? Где вы обедали? Прошу только…

Она, вероятно, хотела сказать «без комедий», но, внимательно посмотрев на Дарку, не закончила.

— Почему вы плачете? Лидка, что случилось?

Дарка стыдливо прикрыла ладонями глаза.

— Оставьте меня… Мамочка написала мне. Я не могу сейчас есть… Я попозже… — Она смеялась и плакала, даже не стараясь успокоиться. Прижалась головой к столу и вздрагивала от внутреннего счастливого плача.

Хозяйка с Лидкой на цыпочках вышли из комнаты.

VII

Кто-то щелкнул бичом, и дни, как резвые лошадки, побежали вперед, оставляя за собой только клубы пыли. Не одно событие покрылось этой седой пылью забвения.

Орыська продолжала плыть по классному озеру одинокой лодочкой. Правда, уже никто не возмущался, никто не заламывал рук, даже не удивлялся, когда та или иная ученица (хотя происходило это очень редко) одалживала у Подгорской ножичек или спрашивала ее, до какого абзаца Мигулев задал выучить историю.

Орыська оказывала эти услуги покорно, ничего не требуя взамен, и тем более не искала тропочек, которыми могла бы приблизиться к классу. Могло показаться, что класс вовсе не интересует ее. Мигалаке, как всегда, приходил на урок надушенный и элегантный, как фордансер[18].

Уроки свои он вел очень вольно. Острил (ученицы действительно теперь лучше знали румынский язык) и спрашивал обыкновенно только тех, кто сам хотел отвечать. Бывали уроки, когда слышался только покорный голосок Орыськи.

Мигалаке, который вначале не замечал этих жертвенных доказательств обожания, теперь с видимым удовольствием принимал Орыськино волнение и льстивые услужливые ответы.

Стефа Сидор на все нежные взгляды Дарки отвечала улыбками. Их дружба дошла уже до того, что Стефа дважды или трижды приглашала Дарку к себе домой. У советника в доме все сияло. И все-таки счастье, которое приносила Стефа, никогда не бывало полным. Дарке всегда было немного больно.

— Я приду к тебе завтра, — как-то сказала Дарка.

Стефа обрадовалась. Она прижала к себе Даркину руку, но вдруг задумалась и словно увяла.

— Завтра вечером я занята… Давай послезавтра, ладно?

Опять! Эти недосказанные слова, эти тайны искали выхода на дневной свет, как подземные источники. Кем и чем может быть занят вечер у Стефы? Почему это надо скрывать?

Дарка, возможно, обрадовалась бы, поймав Стефу на лжи, на замаскированной неискренности.

Раз как-то Стефа позвала ее побродить по парку. Она хотела набрать осенних листьев, чтоб их рисовать. Была уже половина октября. В парке пахло сыростью. От желтых листьев на деревьях и тех, что усыпали землю, было как-то неестественно светло. Солнце, словно в зеркале, отражалось на этой желтой поверхности и пронизывало воздух яркожелтыми лучами. Сочная летняя зелень с густой тенью казалась теперь сном. Между оголенными деревьями звук летал долго и без задержки. Звонки трамваев доносились в самую чащу парка и тоже вливались в осеннюю мелодию.

Девушки молча шли рядом. На главной аллее, как раз напротив Семигорской улицы, дорогу им пересек Данко со скрипкой под мышкой. Он едва взглянул на Дарку и прошел было мимо, но тут же обернулся, непринужденно поздоровался и ласково улыбнулся ей, хотя она была не одна.

— Ты его знаешь? — удивилась Стефа.

— А что? — неизвестно почему встревожилась Дарка.

Стефа загадочно покачала головой.

— Ничего… Красивый юноша и хорошо играет на скрипке. Я только раз слышала, как он играет, но… — Она не докончила, но можно было догадаться, что за этим следовало: «Никогда не забуду его игры».

Дарка больше не спрашивала. Взволнованный голос мог выдать ее. Стефа закончила сама:

— Но бегает за этой румынкой, и… жаль, если он пропадет для нас.

Известие поразило Дарку, как поражает человека гром или внезапный паралич: у нее перехватило дыхание, она не могла шевельнуть пальцем. Еще несколько шагов Дарка едва волочила ноги. Затем остановилась, сделав вид, что поправляет воротник плаща. На самом деле она просто хотела оправиться от удара.

— За румынкой? Они только учатся вместе, и больше ничего, — пытается Дарка оправдать Данка перед Стефой и собственным сердцем.

Но Стефа неумолима:

— Зачем защищать его, если ты не в курсе дела? Что же они, ежедневно учатся? А теперь знаешь, куда он полетел? На Гартенгассе, на виллу Джорджеску! Какая досада… Все, что у нас есть лучшего, талантливого, обязательно стараются перетащить в чужой лагерь…

Это замечание только усилило Даркину боль.

— Откуда он? — хочет знать Стефа.

Она не понимает, что Дарке теперь трудно разговаривать, что произнести хоть одно слово, ей так же трудно, как человеку, у которого прострелены легкие.

— Из Веренчанки…

— Родители — украинцы?

— Только отец… Мать — немка из Вены…

— А твои родители?

— Мои? — с изумлением спрашивает Дарка. — А кем могут быть мои родители?

Стефе захотелось поговорить о том, что ни капельки не соответствовало Даркиному настроению.

— Видишь ли, можно называться украинцем и не быть им… Вот, например, Подгорская… Сознательная украинка никогда бы так не поступила.

— Но ведь мой папа!… Зачем ты мне это говоришь? Мой папа сознательный.

— А откуда ты знаешь, что он сознательный? — засмеялась Стефа.

Дарку уколол этот насмешливый вопрос. Личное горе, свалившееся на нее, не дало ей возможности проанализировать смысл слов «сознательный» и «несознательный». Знала так же, как и то, что в электричестве плюс и минус притягиваются, знала без объяснений и анализа, что быть политически несознательным позорно. Дарка запомнила, хотя только много лет спустя поняла смысл сцены, происходившей чуть ли не в девятнадцатом году, в самом начале оккупации Буковины королевской армией, когда директор Хорватский, друг и товарищ отца, сидел у них в комнате и в отчаянии спрашивал:

— Ну, скажи мне, Микола, почему они меня не арестовали? Скажи! Да как же мне теперь показаться в Черновицах! Нет, ты мне скажи: почему всех честных людей арестовали, а меня оставили? Я тебя прошу, друг мой, если ты случайно услышишь разговор на эту тему, ради бога, разъясни людям, что я ни в чем не виноват!… Тяжело, друг мой, на старости лет из честного человека стать помелом… И должны же они были как раз меня не арестовать!

Сцена эта промелькнула в голове у Дарки, и она дерзко ответила:

— Но мой отец был арестован, когда пришли румыны. Если не веришь, спроси кого хочешь!

— Твоего отца арестовала румынская полиция, а ты так легко согласилась на то, что Мигулев сменил украинский язык на румынский? Неужели ты не понимаешь, что это значит? Неужели ты, — речь Стефы стала тяжелой и очень медленной, — еще до сих пор не понимаешь, что они всякими ухищрениями постепенно хотят вообще уничтожить нас как нацию? Неужели ты не видишь, что такие, как Мигулев, на службе у них?

«А домнул Локуица, — стучит у Дарки в мозгу, — домнул Локуица наверняка не желает нам, украинцам, ничего плохого, а он ведь тоже румын. Румын из румынов…»

— А ты не позволила? — решилась Дарка возразить подруге, которую до сегодняшнего разговора считала «воплощенной нежностью, ходячей поэзией».

— Нет, я была против. Ты забыла? — живо ответила Стефа, но тут же, словно что-то вспомнив, заговорила с Даркой прежним ласковым тоном: — А тебе никогда не приходило в голову, что мы должны знать своих поэтов… знать историю нашего народа, знать, кто мы и откуда появились на свет? Ты никогда не думала об этом?

Дарка молчит. Такие намеки можно понимать по-разному. Подруги должны разговаривать откровеннее. Так по крайней мере считает Дарка. Это, должно быть, чувствует и Стефа.