Музыка сфер - Элизабет Редферн

Однако до того, как он успел поднять парус, чтобы воспользоваться полуночным приливом, его перехватили двое суровых помощников портового агента, который был также представителем правительства в Дуврском порту. Они приказали ему отдать им пакет и дотошно его допросили, прежде чем вскрыть пакет у него на глазах. В нем оказалось сложенное письмо, адресованное уже не торговцу в Булони, но некоему мэтру Тициусу в Париже. Само же письмо состояло из списка названий с цифрами после каждого: Хара, 3.9; Алькафаза, 2.1; Алифа, 3.6 и еще много-много других, занявших весь лист.

Они долго ломали голову над списком, пока сам Хоксклифф, знавший кое-что о небесной навигации, не сообщил им, что это названия звезд.

XVI

Не ведаю, кто ты и для чего ты

Сюда был прислан…

Был ранний вечер следующего дня. Окутанный лучами еще теплого солнца Пьер Ротье пришпоривал лошадь, направляясь в Кенсингтон по Кингз-Нью-роуд. Уже плебейские предместья на западе столицы уступили место пустынной вересковой пустоши Гайд-парка, где даже и теперь, по слухам, путников подстерегали грабители и разбойники. Но мысли его были далеки от разбойников и даже от звезд. Нет, перед собой он видел ясное хрупкое лицо Августы, когда она прошла по большому дому и в отчаянии сказала ему: «Нам нужны деньги, Пьер. Больше денег».

Он опаздывал, ему следовало быть в доме Монпелье еще час назад. Но вскоре после того, как он отправился в путь и проезжал проход в Бидл-Корт с его грязными лачугами, внезапно оттуда из сумрака выскочил мужчина. «Доктор, доктор! Вы очень нужны!»

Ротье остановил лошадь, а мужчина, одетый в лохмотья, пропахший табаком, умолял спасти жизнь его маленькой дочке, у которой горло, сказал он, зажимает от горячки.

Дифтерия. Ротье поспешно вернулся к себе взять ипекакуану и порошок опия — единственные лекарства, которые у него были против этого смертоносного бича. А затем он пошел за мужчиной. Ротье жил в этой нищей округе уже почти два года и был известен тут своей неулыбчатой добротой. Люди обращались к нему со своими бедами, и он брал с них самую малую плату или не брал ничего и только жалел, что не в состоянии сделать больше, чтобы препятствовать голоду, и скудности, и пороку. Он только жалел, что ничем не может воспрепятствовать истощению, которое уродовало детские члены, воспрепятствовать злу, преображавшему десятилетних детей в оглушенных, часто одурманенных джином орудия удовлетворения стариковской похоти.

В Париже, когда его занятия в Hôtel-Dieu были завершены, все первые годы Революции он как officier de santé[7] делал что мог для облегчения ужасающей нищеты, которую наблюдал в бессолнечных вонючих улочках столицы. Он почти постиг, что толкало мужчин и женщин, всю жизнь лишенных почти всего, кроме нутряной воли к выживанию, когда они с такой свирепой яростью набрасывались на тех, чьи аристократические каблуки вновь и вновь толкали их, сбрасывая в клоаку.

Улучшилось ли теперь положение в Париже? Он слышал, что у богачей там теперь иные лица, иные имена; но они все еще ездят в своих роскошных каретах, а бедняки с впалыми от голода щеками безмолвно глядят на них. Ротье видел в нищете болезнь, более страшную даже, чем проказа, и он знал, что больше всего от нее страдают дети.

И он позволил мужчине взять его за локоть, позволил быстро провести по темным переулкам за Бидл-Кортом в полуоткрытую лупящуюся краской дверь и вверх по покосившейся лестнице в каморку с низким потолком, с сочащимися сыростью стенами, где сидела женщина, обнимая мертвого ребенка. Мужчина зарыдал, но женщина только в молчании смотрела на Ротье, все еще прижимая к груди свою маленькую дочку.

И потому Ротье опаздывал. И тут произошла еще одна задержка, когда он пришпорил лошадь за Найтсбриджской заставой. Вот тут его мысли обратились к грабителям с большой дороги: навстречу ему из теней густых зарослей по обочинам выехали двое всадников. Тяжелые плащи, шляпы, надвинутые на глаза, хотя вечер был теплым. Ему почудились дула глянцевых пистолетов, выглядывающие из складок плащей. Его сердце отчаянно забилось, когда он придержал лошадь.

— Добрый доктор, — сказал один, — прошу, поедемте с нами. Неприятности никому не нужны, верно?

— Кто вы? — спросил Ротье. — Что вам нужно?

— Скоро узнаете.

Один из всадников взял поводья его лошади, повернул ее, и они зарысили по дороге назад. Всадники держались так близко к нему, что их могучие кони слева и справа от него толкали боками его худую клячу. Лица их оставались непроницаемыми, пистолеты целились в него. Проехав заставу, они свернули на север по Тайберн-лейн и остановились перед харчевней «Мавр» по соседству с погостом церкви Святого Георгия. Тут его ссадили с лошади. Зальце, куда они повели его, было переполнено попивающими эль рыночными торговцами и дубильщиками. После тишины снаружи шум оглушил его. По крутой лестнице они отвели его в другое помещение, и тут вновь была тишина, но иного рода. Тут находился всего один человек, сидевший за столом на середине комнаты: мужчина средних лет в непримечательном костюме клерка. В парике, очках, очень серьезный.

Пьер Ротье почувствовал, как по телу у него, будто вино, разливается облегчение, потому что этого человека он знал.

— Вы меня помните? — спросил Ричард Кроуфорд. При этих словах он сделал жест, и двое сопровождавших Ротье ушли, закрыв за собой дверь.

— Да, — ответил Ротье, быстро справляясь со слабостью, охватившей его после мгновенного спада напряжения. — Да, разумеется, помню.

— Рад вас видеть, доктор Ротье. Прошу, располагайтесь поудобнее. — Коротышка-шотландец указал Ротье на кресло, а сам встал, чтобы зажечь еще несколько свечей. Огоньки ярко замерцали, озарив закопченные дубовые панели прошлых веков. Ротье сидел и ждал, заново наблюдая особенности движений Кроуфорда, пока тот зажигал свечи, а потом снова сел. Как и раньше, он, казалось, испытывал постоянное внутреннее недомогание. Диспепсия, решил Ротье.

На столе стояли кувшин с водой и графин с вином. Кроуфорд налил вина Ротье и придвинул рюмку к нему. Ротье взял ее, уже совсем успокоившись, и отметил про себя, что душный воздух комнаты был насыщен запахом пудры для волос и носового платка Кроуфорда, от которого разило душистой водой, долженствовавшей отбивать смрад вонючей нищеты, поднимавшийся снизу. В ореолах свечей торжественно кружили пылинки.

Кроуфорд положил сжатые руки на стол.

— Доктор Ротье, — сказал он наконец, — приношу извинения за то, каким образом вас доставили сюда. Но я не нашел иного способа сохранить нашу встречу в тайне. А времени так мало.

Ротье слегка наклонил голову.

— Я ведь сказал вам, что всегда готов к вашим услугам.

— Да-да. И я вспомнил ваши слова. В настоящее время я занят неотложным государственным делом, — продолжал Кроуфорд, — а вы один из тех немногих, на чью помощь мы можем положиться. С дела Шовелена миновало два года. Ваша тогдашняя помощь была бесценна.

Вновь Ротье наклонил голову. Шовелен был французским послом в Лондоне до начала войны. Когда он уехал из Англии, то оставил после себя шпионскую сеть. Но благодаря сведениям, предложенным Ротье, все до единого шпионы были схвачены.

— Теперь вы вновь нам понадобились, — говорил Кроуфорд с мягким шотландским кадансом. Он протянул руку, чтобы налить себе еще вина, но не стал пить, а только вертел рюмку в пальцах. Затем вздернул голову и заговорил более жестко и уверенно. — Вы, возможно, слышали, доктор, — сказал он, что роялистские полки д’Эрвиля и Эктора и Дрене экипируются и вооружаются тут, в Лондоне. Скоро их отправят в Портсмут, а оттуда — во Францию.

Ротье напряженно слушал.

— Отплытие состоится очень скоро, — продолжал Кроуфорд. — Собственно говоря, как раз сейчас в Военном министерстве и в Адмиралтействе готовятся последние приказы. Да, как раз сейчас. — Он умолк, уставившись в свою рюмку. Затем поднял голову. — К несчастью, — продолжал он своим отрывистым шотландским голосом, — все они направляются навстречу смерти.

Ротье эти слова поразили, как физический удар. Он знал, что Кроуфорд это, конечно, заметил.

— Надеюсь, вы ошибаетесь, — сказал он. — Но я знаю, вы не стали бы так говорить, если бы ваши страхи не были подлинными. Как возможен подобный исход?

— Шпионы, доктор, — категорично объявил Кроуфорд, подталкивая рюмку пальцем. — Повсюду шпионы. Мы опасаемся, что все известно: дата отправки армии, ее численность, место высадки. Все. — Он откинулся в кресле и внимательно посмотрел на Ротье. — Нам необходимо узнать, кто предатель. Сейчас у нас на подозрении один человек. Он бретонец, как и вы, и он в доверии у тех, кто поддерживает эту решающую попытку роялистов. Вы слышали о Ноэле-Франсуа Прижане?