Дворец наслаждений - Паулина Гейдж

— Нет. Я его еще не выбрал. Но через четыре дня ты должен быть готов отправиться в путь. А теперь можешь идти.

Я отдал честь и направился к двери. Генерал, скрестив на груди руки, провожал меня взглядом, но выражение кротости исчезло с его лица. Его властные черные глаза были пустыми.

Я закончил свое дежурство, затем собрал роту и установил новую очередность караулов, после чего отдал распоряжения относительно ладьи. У Паиса было несколько небольших лодок, плотов и ладей; почему-то он отказался от военных судов, которые стояли в маленькой гавани у казарм на озере Резиденции. Также меня удивил приказ незаметно привязать ладью в таком месте, где ее никто бы не увидел. Все это пахло какой-то тайной и очень мне не нравилось. Зачем скрывать арест жалкой сумасшедшей? Особенно если ее собираются подержать в тюрьме, а потом выпустить? Почему бы не приказать управителю Асвата посадить ее под домашний арест? В общем, чем больше я думал, тем неяснее мне казалось все это предприятие, и мой восторг по поводу того, как легко мне удастся встретиться с этой женщиной, постепенно сменился тревожным недоумением.

Разумеется, Паис не уничтожил ящичек. Очевидно, он не только открывал его, но и обнаружил внутри что-то важное, причем настолько, что сам приказал тайно арестовать женщину. Конечно, это было всего лишь предположением, но ведь раньше он часто намекал мне, что все приказы приходят, как правило, сверху, а он только их передает. Пока женщина была обычной сумасшедшей, которая приставала к проезжим сановникам, не обращающим на нее никакого внимания, генерала она не интересовала. Но я все изменил. Я взял у нее ящик. Я отдал его в руки генерала, хотя женщина настойчиво просила меня не делать этого, и тем самым спровоцировал его действия. А значит, именно я стал причиной ее немедленного ареста. Конечно, я выполню приказ. Отказаться от этого немыслимо. Но я буду крайне осмотрителен. Теперь я отчаянно жалел, что, вопреки своим принципам, не разрезал веревки и не прочел свитки папирусов, которые, несомненно, находились в деревянном ящичке.

Когда я пришел домой, был уже поздний вечер. Хотя в передней горел светильник, дом казался каким-то пустым, заброшенным и молчаливым. Обычно я не скучал без легких шагов своих сестер или голоса матери, раздававшей нам поручения на день, но сейчас мне ужасно захотелось услышать, как она спрашивает: «Камен, это ты? Почему так поздно?» — и увидеть, как навстречу мне выбегает Тамит со своим котенком. Я вдруг почувствовал, что остался один на всем белом свете, без семьи, которая меня оберегала, без своего милого и уютного детства.

Миновав контору отца, я остановился. И он тоже уехал. Он не войдет к себе, и я могу спокойно копаться в его сундуках, где он хранит счета, перебирать свитки папирусов… Тихие шаги за спиной вернули меня к действительности. Это был Каха, со своей палеткой под мышкой, кожаной сумкой с папирусами на запястье одной руки и светильником в другой.

— Добрый вечер, Камен, — улыбаясь, сказал он. — Тебе что-то нужно в конторе?

Я ответил ему такой же улыбкой.

— Нет, ничего, спасибо, Каха. Я тут просто стою и думаю, каким пустым сделался дом, когда все уехали, а теперь и мне нужно уезжать. Мне приказано через четыре дня отправляться на юг.

— Вот несчастье, ты ведь только что вернулся, — вежливо ответил он. — Не забудь послать письмо Тахуру и сообщить о своем вынужденном отсутствии.

В его глазах сверкнул огонек, и я рассмеялся.

— Ты прав, я действительно бываю забывчивым влюбленным, — сказал я. — Напомни мне об этом еще раз. Спокойной ночи, Каха.

Слегка поклонившись, он вошел в контору и закрыл за собой дверь.

Я позвал Сету, разделся, вымылся и поел. Затем я сказал ему, что он может навестить свою семью, пока меня не будет, после чего он, пожелав мне спокойной ночи, вышел, а я бросил в чашу для благовоний несколько зерен мирриса и, поставив ее перед фигуркой Вепвавета, разжег под ней угольки. Простершись ниц перед своим богом, я молил его сделать так, чтобы моя поездка помогла мне наконец открыть тайну моего рождения, а также защитить меня во время поисков. Окончив молитву, я встал и уставился на статуэтку. Взгляд Вепвавета был направлен куда-то мимо меня, крошечные глазки смотрели на что-то такое, чего не видел я, но мне показалось, что божество шепчет: «Я Озаритель Путей», — и от этого я успокоился.

Дальнейших инструкций от генерала не последовало, и следующие три дня прошли спокойно. Каха сказал Па-Басту, что я уезжаю, и управляющий заверил меня, что по возвращении я найду дом в полном порядке. Эти слова были пустой формальностью. Па-Баст, сколько я себя помню, управлял нашим хозяйством безупречно.

На второй день я пошел навестить Тахуру. Услышав о моем отъезде, она надулась меньше, чем могла бы, и обняла меня нежнее, чем я ожидал, поскольку, как я понимаю, кипела от возбуждения по поводу «нашей тайны». Когда я говорю, что Тахуру «кипела от возбуждения», это означает, что на ее щеках играл легкий румянец и что она чуть-чуть отступила от своих обычных церемоний. Я смотрел на нее, посмеиваясь про себя и, должен признать, немного волнуясь, и все же не жалел, что расстаюсь с ней. В мой разум, вытесняя все, что было до этого, начинал входить новый мир со всей своей реальностью, а мне оставалось только надеяться, что наемник окажется более приятным попутчиком, чем брюзгливый глашатай.

На третий день, сдав дежурство, я проверил каждый локоть ладьи, которую выбрал для поездки, открыл каждый мешок с мукой, осмотрел каждую корзину с фруктами и тщательно проверил, надежно ли запечатаны все кувшины с пивом. Этого требовали военные правила, хотя часто оказывалось, что все это было ни к чему. В отношении оружия я решил так: у меня будет свое, а у наемника — свое. Мы отправимся в путь с одним поваром и шестью гребцами, которых я отберу сам, поскольку вести ладью против течения всегда очень трудно. Разлив реки достиг своего пика, и мощное течение широким потоком устремилось на север, к Дельте. До своего первого путешествия на юг мне казалось, что сидеть в ладье часами, наблюдая, как мимо проплывает Египет, крайне интересно. Так оно и было в первый день. Затем мне стало скучно, потом тоскливо, поскольку не с кем было вести приятную беседу, чтобы скоротать время. Но зато наемник, познавший самые низы египетского общества, наверняка окажется веселым и свойским парнем, и мне не придется скучать.

Потом я провел несколько часов в пивной вместе с Ахебсетом, после чего, пошатываясь, возвратился домой под луной, сияющей в безмятежном небе, и собирался завалиться спать, но, когда я вошел в свою комнату, мне навстречу со своего тюфяка поднялся зевающий Сету.