Кладбище для безумцев - Рэй Брэдбери

– Вижу, – сказал он, – ты хочешь спросить, почему я здесь. Я, истинный христианин. Кто я? Старый башмак. Мне удобно в компании Моисея, Магомета и пророков. Я об этом не думаю, я такой есть.

– Значит, ты всегда был Христом?

Иисус увидел, что я говорю искренне, и дожевал кусок.

– Действительно ли я Христос? Ну, это вроде как надеть удобную одежду и носить ее всю жизнь, не переодеваясь, всегда комфортно себя чувствовать. Я смотрю на свои стигматы и думаю: да. Я не бреюсь по утрам, но мне не мешает моя борода. Я не могу представить себе другой жизни. О, много лет назад, разумеется, я был любопытен. – Он прожевал еще кусочек. – Перепробовал все. Ходил к преподобной Вайолет Гринер на бульваре Креншоу. В храм Агабека.

– Я тоже там был!

– А какая программа, а? Спиритические сеансы, бубны. Никогда не брало. Я был на Норвелле. Он все еще там?

– Конечно! Тот, что все время мигал огромными коровьими глазами? А с ним были симпатичные мальчики, собиравшие монеты в бубны?

– Ты говоришь моими словами! А астрология? Нумерология? Трясуны[111]? Просто чума!

– Я тоже был на сеансах трясунов.

– А как они боролись в грязи, а как разговаривали на разных языках? Тебе нравилось?

– Еще бы! А как насчет негритянской баптистской церкви на Сентрал-авеню? По воскресеньям хор Холла Джонсона[112] прыгает и поет. Настоящее землетрясение!

– Черт возьми, парень, да ты прямо ходишь по моим следам! Как тебе удалось побывать во всех этих местах?

– В поисках ответов!

– Ты читал Талмуд? Коран?

– Они слишком поздно появились в моей жизни.

– Хочешь, скажу, что на самом деле появилось поздно?..

– Книга Мормона[113]?! – фыркнул я.

– Ну и ну, точно!

– В двадцать лет я побывал на выступлении труппы Мормонского малого театра. Ангел Морони[114] меня усыпил!

Иисус захохотал и хлопнул себя по стигматам.

– Чума! А как насчет Эйми Сэмпл Макферсон[115]?!

– Я поспорил со школьными приятелями, что выбегу на сцену, чтобы обрести «спасение». Я выбежал и встал перед ней на колени. Она похлопала рукой по моей голове. «Господи, спаси этого грешника!» – вскричала она. Слава! Аллилуйя! Я, спотыкаясь, спустился со сцены и упал в объятия друзей!

– Черт! – сказал Иисус. – Эйми дважды спасла меня! А потом ее похоронили. Помнишь, летом сорок четвертого? В большом бронзовом гробу? Чтобы втащить его на кладбищенский холм, потребовалось шестнадцать лошадей и бульдозер. Боже, у Эйми выросли фальшивые крылья, совсем как настоящие. Я до сих пор хожу в ее храм, по старой привычке. Господи, как мне ее не хватает! Она прикоснулась ко мне, как Христос, вся в этих оборочках, как принято у пятидесятников. Ну и смех!

– И вот теперь ты здесь, – сказал я, – работаешь Христом на полную ставку в «Максимусе». Еще со времен Арбутнота – золотые были деньки.

– Арбутнот?

Лицо Иисуса омрачилось воспоминанием. Он оттолкнул тарелку.

– Ладно, давай проверь меня. Спроси! Старый Завет. Новый.

– Книга Руфи.

Он две минуты читал на память из Руфи.

– Экклезиаст?

– Расскажу от начала до конца!

И рассказал.

– Евангелие от Иоанна?

– Отличная вещь! Последняя вечеря после Тайной вечери!

– Как это? – недоверчиво спросил я.

– Забывчивый христианин! Тайная вечеря была не последней! Она была предпоследней! Через несколько дней после распятия и погребения Симон Петр вместе с другими учениками на берегу Тивериадского моря были свидетелями чуда с рыбой. На побережье они заметили бледный свет. Подойдя, увидели человека, стоящего у разложенного огня, и рядом с ним – рыбу. Они заговорили с человеком и поняли, что это Христос. Он пригласил их рукой и сказал: «Возьмите эту рыбу и накормите братьев своих. Возьмите мою весть, разнесите ее по городам всего света и проповедуйте там прощение греха».

– Черт меня побери, – прошептал я.

– Чудесно, правда? – сказал Иисус. – Сначала Предпоследняя вечеря, потом вечеря да Винчи, а потом Самая Последняя Тайная вечеря, трапеза из рыбы, запеченной в углях на песке у берега Тивериадского моря, после которой Христос ушел, чтобы навеки поселиться в их крови, в их сердцах, умах и душах. Конец.

Иисус склонил голову, а затем добавил:

– Иди переписывай заново книги, в особенности Иоанна! Не я дающий, ты – берущий! Иди, пока я не взял назад свое благословение!

– Ты благословил меня?

– Всем нашим разговором, сын мой. Всем нашим разговором. Иди.

Глава 31

Я сунул голову в четвертый просмотровый зал и спросил:

– А где Иуда?

– Пароль верный! – вскричал Фриц Вонг. – Тут три бокала мартини! Выпей!

– Ненавижу мартини. Потом мне надо еще вывести алкоголь из организма. Мисс Ботуин, – обратился я к ней.

– Мэгги, – сказала она, незаметно улыбнувшись, держа на коленях камеру.

– Я многие годы столько слышал о вас и всю жизнь вами восхищался. Я просто обязан сказать, как я рад, что у меня есть возможность поработать…

– Да-да, – добродушно отвечала она. – Только вы не правы. Я не гений. Я… как называются такие насекомые, которые бегают по поверхности пруда и выискивают добычу?

– Водомерки?

– Водомерки! Кажется, будто эти чертовы паучки вот-вот утонут, ан нет, бегают по тонкой пленке на поверхности воды. Поверхностное натяжение. Они распределяют свой вес, растягивая лапы в стороны, и пленка не рвется. Ну разве я не то же самое? Я просто распределяю свой вес, вытягиваю в стороны все четыре конечности, и пленка подо мной не рвется. Пока еще ни разу не потонула. Но я не чемпион, и никакого чуда здесь нет, просто-напросто мне очень рано повезло. И все же, молодой человек, спасибо за комплимент, выше голову и делайте все, что скажет Фриц. Мартини. Вот увидите: в том, что сейчас покажут, моей работы мало.

Она повернулась ко мне своим изящным профилем, чтобы негромко сказать в сторону проекторной:

– Джимми, давай!

Свет медленно потускнел, зажужжал экран, разъехался занавес. На экране замигал грубый монтаж под еще не завершенную музыку Миклоша Рожи[116]. Это мне нравилось.

Пока шел фильм, я украдкой бросал взгляды на Фрица и Мэгги. Они подскакивали так, будто объезжали дикую кобылу. Я тоже вскакивал и падал обратно в кресло под натиском образов, волной нахлынувших с экрана.

Моя рука незаметно взяла один из бокалов с мартини.

– Так-то лучше, парень, – шепнул Фриц.

Когда фильм закончился, мы еще некоторое время сидели молча, пока зажигался свет.

– Как получилось, – наконец спросил я, – что ты почти весь этот материал отснял в сумерках или в темноте?

– Терпеть не могу реализм. – Монокль Фрица ярко блеснул в сторону белого экрана. – Половина этого фильма по плану должна сниматься на закате. Значит, когда день переваливает через хребет. Когда заходит солнце, я вздыхаю с огромным облегчением: еще один день прошел! Каждую ночь я работаю до двух часов, мне не мешают люди, не мешает свет. Два года назад я сделал себе контактные линзы. А потом выкинул их в окно! Почему? Я стал видеть поры на лицах людей, на своем лице. Целые лунные кратеры. Ноздреватости. Черт возьми! Посмотри мои последние фильмы. Никаких людей под солнцем. «Полуночница». «Долгие сумерки». «Убийства в три часа пополуночи». «Смерть перед рассветом». Итак, мой мальчик, как насчет этой галилейской лажи – «Христос в Гефсиманском саду», «Цезарь в тупике»?!

Мэгги Ботуин уныло заерзала в полутьме и распаковала свою портативную камеру.

Я откашлялся.

– Мой текст должен прикрыть все дыры в этом сценарии?

– Прикрыть задницу Цезаря? Да!

Фриц Вонг рассмеялся и подлил еще в бокалы.

– И мы посылаем тебя к Мэнни Либеру, чтобы обсудить Иуду, – добавила Мэгги Ботуин.

– Что-о-о?!

– Иудейскому льву[117], – сказал Фриц, – вероятно, будет приятно съесть иллинойского баптиста. А пока он будет выдергивать тебе ноги, ему придется тебя выслушать.

Я медленно влил в себя второй мартини.

– Что ж, – вздохнул я, – не так уж плохо.

И услышал какое-то жужжание.

Камера Мэгги Ботуин сфокусировалась на мне, чтобы уловить, как я начинаю пьянеть.

– Вы везде носите с собой камеру?

– Ага, – сказала она. – За сорок лет еще не было ни дня, чтобы я не поймала мышку среди слонов. Они не смеют меня вышвырнуть. Иначе я смонтирую вместе все девять часов пленки, на которой засняты эти кретины, и устрою премьерный показ в Китайском театре Граумана[118]. Любопытно? Приходи, посмотришь.

Фриц наполнил мой бокал.

– Я готов. Снимайте крупный план, – сказал я и выпил.

Камера зажужжала.

Глава 32

Мэнни Либер сидел на краю своего стола, обрезая огромную сигару с помощью одной из стодолларовых золотых гильотин от «Данхилл». Он хмуро наблюдал, как я расхаживаю взад-вперед по кабинету, внимательно осматривая разнообразные низкие диваны.