Реализаты (СИ) - Minor Ursa

- Симпатия начинается с совпадения, - заявил мальчик, глядя, как с Аиного лица отливает кровь. - Только без драматизма, пожалуйста. Хотя я и подозреваю, что это именно та область, в которой отыскать совпадения было бы проще всего.

- Хорошо, - упавшим голосом согласилась Ая. - Знакомься, Бенжи, это Данек.

- Я рад стать частью и твоих воспоминаний тоже, - сказал мальчик.

Он выступил вперёд и остановился прямо перед андроидом, глядя на него снизу вверх. Он выглядел так по-человечески, более того, он был так похож на Аю, что Бенжи не удивился бы, окажись у ребёнка и вправду Аины гены.

Бенжи никогда специально не интересовался переговорами как инструментом дипломатии, но недавний опыт анализа человеческих отношений позволил ему предположить, что самый сильный игрок с противоположной стороны сейчас - именно этот паренёк.

Поэтому андроид внимательно оглядел молча стоящих за мальчиком чужаков, улыбнулся и сел перед ним прямо на пол, чтобы уравнять разницу в росте.

Мальчик в ответ тоже опустился на пол и похлопал ладошкой рядом с собой:

- Мама?

Боже мой, подумала Ая, оседая между ними подбитым зверьком, кто бы мог подумать, что для того, чтобы совпасть, обязательно надо падать.

На какой-то миг ей показалось, что она спит и видит кошмар, и мысль эта придала ей сил.

- Это хорошо, что тебе стало легче, - малыш удовлетворённо сложил на коленках ручки и повернулся к Бенжи: - Расскажи мне, каково это для машины - любить человека?

- Что? - не понял Бенжи.

- Ой... - замер мальчик, сконфуженно уставившись на андроида. - Ты можешь не хотеть говорить, но не можешь спрятать мысли, я должен был тебя предупредить.

Бенжи посмотрел на Аю, потом - на стоящих за ней созданий.

- Знаешь, Ая, - сказал он, - на этот раз ты выбрала очень забавный способ услышать от меня о любви.

Ая открыла было рот, но Данек положил маленькую ладошку на перчатку её скафандра:

- Это не она, это мы. Посмотри на это с другой стороны: все мы здесь сейчас для того, чтобы говорить друг другу правду. И одна правда ничуть не хуже другой. Ая может делать что угодно с тем, что ты скажешь, но я хочу, чтобы ты говорил не столько для неё, сколько для нас.

- Иногда мне кажется, что самый лёгкий способ свести машину с ума - это оставить её наедине с человеком, - умей Бенжи вздыхать, он бы вздохнул. - А ещё лучше - с человечеством. И спасает нас, машин, только отсутствие всего этого барахла, обеспечивающего эмоциями. Я думаю, - продолжал он, - что любовь машины отличается от любви человека тем, что в случае с машиной это всегда волевой акт, а в случае с человеком - зачастую просто истерическая реакция. Истерическая реакция - это всегда плохо, волевой акт - всегда хорошо.

- Мда, - улыбнулась Ая одной стороной губ, поворачивая одетую в перчатку руку - ту, на которой лежала ладошка Данека, - так, чтобы детская ручка оказалась сверху, и бережно накрыла её второй рукой. - Может, это и политически неграмотно, но, по-моему, пора отсюда бежать, пока санитары не приехали.

- Это Луна, какие санитары, - в тон ей заметил Бенжи. - Да и там, снаружи, всё ещё топчется основная человеческая делегация. Я думаю, бежать не только политически неграмотно, но и непедагогично.

Он встал на ноги, и тесное кольцо чужой команды шатнулось назад.

Чужак, стоящий к нему ближе всего, протянул руку и раскрыл кулак, показывая лежащий на ладони предмет - маленькую копию похожего на белую птицу корабля.

- Бери, - сказал Данек.

Он поднялся вслед за Бенжи и повернулся к Ае:

- Знаешь, какой была моя вторая мысль? Как столько звёзд уместилось на небе...

- А первая? - простодушно поинтересовался Бенжи, принимая подарок.

Мальчик посмотрел на Аю, и та в ответ вздохнула, закрыла шлем и сказала уже внутри скафандра, по радиосвязи:

- А первая была о том, что устраивать из любви балаган тоже политически неграмотно. И аморально.

Когда сквозь белую стену обратно наружу проступил сначала один, а затем - крепко держа первого за руку - и второй скафандр, никто уже не столбенел и глаза не таращил, - даже близнецы обрели потерянный было дар речи.

- Это возмутительно! - выпалил один из них. - Чёрт бы побрал и вас, и вашу самодеятельность! - Хотите сорвать контакт?

- Он прав. Случись что-нибудь экстраординарное, и эта братва из Глобал Ньюс, - кивнул второй на разгружающихся из "Кондора" телевизионщиков, - перевернёт всё так, что вы будете акулой, засунувшей пасть в клетку с аквалангистами, кто бы этими аквалангистами ни оказался.

- Боитесь засунуть палец туда, куда хотите засунуть руку? - сказала Ая, отпуская Бенжи и оборачиваясь на происходящую у "Кондора" суматоху. - Бросьте. Эта братва из Глобал Ньюс ещё устанет от освещения личной жизни реализатов. Да и что она собирается снимать? Входа на этот галиён всё равно нет.

33. 2330 год. Мэтт.

Мэтту в очередной раз было тоскливо и ужасно одиноко.

Земля больше не восхищала его. Масштабные декорации, которыми она его когда-то встретила, больше не восполняли ту пустоту, которая выгорела этим летом где-то у него глубоко внутри.

Его личные смыслы - взлелеянные на Альфе чудесной сестрой и привезённые оттуда - здесь, на многолюдной Земле, благополучно рухнули, а место под общественные в его душе попросту не было выделено.

Ещё случались светлые дни: когда голубое небо или кучевые облака приносили ему радость, но радость эта была недолгой, а сами моменты - всё реже и реже. Всё чаще и чаще он очень хотел обратно домой - туда, где по берегам Низины большими зелёными гусеницами ползали живые дома, где Земля была не густонаселённой и шумной, а далёкой и круглой, и где на чёрном небе и днём, и ночью были видны звёзды.

Сказать, что он скучал по чудесам, - это не сказать ничего. Нет, он, конечно, скучал: и по дому, и по забегавшим по утрам за сладкой кашей лемурам, и по сотканным из тумана чудовищам, но угнетало его вовсе это: он просто хотел быть реализатом. Сам. Хотел и не мог.

Третий день Глобал Ньюс практически в режиме нон-стоп гнали и гнали с Луны одни и те же картинки: титановый карьер Карлини, белый корабль и маленького голубоглазого мальчика в окружении хмурых военных.

Мэтта, выросшего среди реализатов, не впечатляли ни масштабы происходящего, ни чужаки в целом, ни их юный делегат, способный проходить сквозь стены и говорить на основных земных языках, как на родном, в частности.

Двумя днями ранее, вечером, когда родители устроились в гостиной перед головизором, наблюдая за находящейся на Луне сестрой, он внезапно остро и бесповоротно понял, что в эти дни лишился чего-то очень и очень важного.

Ая, не сводящая завороженных глаз с того, как Бенжи играет с чужим белокурым ребёнком, вызвала у него целую гамму противоречивых эмоций: предательство, которое он усмотрел во влюблённом взгляде сестры, грянуло для него настоящим откровением, он понял, что это ревность, что сам он одинок и что детство его закончилось.

А на следующее утро снова пошёл дождь.

Было позднее утро субботы. К этому времени дождь за окном уже второй день тарахтел и тарахтел по мокрым, раскисшим крышам.

Воздух был таким влажным, что Прага казалась Мэтту каким-то древним, затонувшим городом, а сам он себе - тоскливой заблудившейся рыбой.

Мокрый дрозд сидел, нахохлившись, на улице, на фонарном столбе и ни в какую не хотел возвращаться в дом. Мысли, бродившие в его маленькой чёрной голове, в отсутствие Лукаша были полны смутных лесных голосов и серых неясных теней.

Когда за чугунной оградой, вдалеке, опустился бело-голубой правительственный флаер, и сквозь дождь показались четыре размытых силуэта, Мэтт скорее угадал, чем узнал среди них и Бенжи, и сестру, и мальчика, - и сердце его упало.

- Боже мой! Ая! - из гостиной всплеснула руками мать и застыла на пороге, молча, зажав ладонями рот.

- Ой, мам, только, пожалуйста, давай без трагедий, - сказала Ая.

Она раздела Данека и помогла повесить ему на вешалку дождевик.

- Погода у вас тут замечательная. Намного приятнее, чем там, на Луне. Правда, Бенжи?

- Ано, самозреймне!* - неожиданно басом выдал Бенжи.

Он всё ещё походил на себя прежнего - терракотовое лицо, тонкие серебристые ручки, полный привод и множество точек свобод, - но что-то в его облике почти неуловимо изменилось, сделав его одновременно и обаятельнее, и человечнее.

Он взял из рук у Аи зонтик, поставил его в угол, жеманно прижал к груди руку в полупоклоне, адресуя его Аиной матери, и медленно побрёл в гостиную, разглядывая по дороге висящие на стенах холла акватинты. Драматическое содержание изображенных на них форм его волновало мало, но нюансы фактурного насыщения и глубина протравливания тональных плоскостей были очень даже ничего.