Государственные интересы - Юлия Куркан

Надо же, вчера, когда я только заходила в эту избушку, то думала, что в мире и вправду еще есть добрые люди. Прав был наш волхв, когда говорил, что не бывает доброты, а бывает лишь временное совпадение интересов и выгод. И самую большую помощь всегда окажет человек, на которого у тебя есть компромат.

— Вы же не просто так мне это говорите? — я уже не надеялась ни на что хорошее, и, как оказалось, совершенно правильно.

— Умная княжна, — пробормотал мужик. Он встал и подходил ко мне, я слышала это по скрипу половиц. — Я могу дать тебе фору, — он приблизился ко мне вплотную. — Небольшую, но, возможно, тебе хватит, и ты успеешь выйти на опушку со стороны столицы. Там разъезды стражи, тебя заметят… — он лгал. Я слышала это по голосу. Он точно знал, что как только получит от меня все, что хочет — сразу же подаст сигнал, и пройти я успею не много. И опушки мне уж точно не достичь. В княжеском тереме, на высоких приемах, в гостях у других правителей, кажется, что сам воздух пропитан враньем. И залогом выживания является то, как быстро ты учишься эту ложь распознавать.

— Естественно, вы поможете мне не просто так, — тихим голосом произнесла я. Однако, от едва сдерживаемой ярости глаза застилала красная пелена.

— Ты уж прости, княжна, — бормотал мужик, поглаживая мои плечи. Меня замутило. — Но в жизни так: каждый норовит урвать кусок побольше. А княжон у меня еще не было… У тебя такая нежная кожа…

Я продолжала стоять к нему спиной, не выказывая никаких намерений, и он осмелел. Прикосновения стали более грубыми и властными. Он считал, что его уговоры подействовали, и я ему поверила. Ярость, бушевавшая во мне, внезапно исчезла, уступив место отстраненному отвращению и холодному расчету. Это была новая грань Светлой княжны Ярославы, о которой она сама даже не подозревала.

— Ты уж прости, княжна, но за ради жизни и потерпеть можно, — бормотал мужик, тиская меня. Я выжидала. Я чувствовала себя лисой, которая прикидывается дохлой, чтобы подманить глупого воробья. — Повернись-ка… — велел лесник.

Я послушно повернулась, пряча руки в складках плаща. Он распахнул полы, и глаза его удивленно округлились. Потому что в этот момент произошло сразу два знаменательных события. Головой я боднула его точно в переносицу, а коленом добавила в самое неприятное для мужчины место. И не испытывала по данному поводу ни малейшего стыда. Горестно взвыв, мужик не удержал равновесия, и упал на пол. Мстительно пнув его пару раз по почкам, я сочла за лучшее кинуться вон из избушки. Нет, убегать я не собиралась, ибо была уверена, что оклемается он очень быстро, а потом кинется в погоню. И не только он сам, но мерзавец еще и точно укажет мой путь врагам. А я еще хотела пожить.

Потому, оказавшись на улице, я подхватила топор, сиротливо валяющийся у поленницы, и забежала за угол хатки. И сделала это очень вовремя, потому что на пороге появился отчаянно сквернословящий и проклинающий как меня, так и всю мою родню до пятого колена, лесник. Он был далеко не дурак, и беглого взгляда на мои следы ему хватило, чтобы понять, куда я побежала. Дух-Хранитель, ну пошли мне хотя бы одного глупого врага, а?

Покуда лесник ковылял ко мне, я спрятала руки с топором в полах плаща. Я не хотела убивать, и надеялась, что дело все же удастся решить миром.

— Тварь! — конструктивно высказался мужик, увидев меня.

— Мерзавец! — охотно поддержала я беседу.

— Своими руками придушу! — наступая на меня, шипел мужик не хуже рассерженной гадюки.

— Я им живая нужна, — тактически отступая, кивнула я в неизвестном направлении.

— Это ненадолго! — заверил меня лесник. В глазах мужика горело явное желание изнасиловать и убить. Причем, не поручусь, что именно в такой последовательности.

— Послушайте, давайте все же договоримся миром. Вы меня отпускаете, а я не сообщаю Королю, чем вы здесь занимаетесь? — я все же попыталась подать голос разума. Жаль, что к нему никогда не прислушиваются.

— Поздно, княжна, — хрипел мужик. — Ты теперь отсюда никуда не денешься… — извернувшись, этот подлец схватил меня за горло, и принялся с неподдельным энтузиазмом душить.

Как говорят, утопающий хватается за последнюю соломинку. В моих руках было нечто потяжелее. Я точно не скажу, в какой момент моего удушения я поняла, что очень хочу жить, и дорожу своей жизнью гораздо больше, чем существованием этого мерзавца, который отправил на тот свет не одну девицу. Поэтому в первый раз я ударила коротко, почти без замаха. Попала куда-то по ноге, или в район бедра, не могу сказать точнее, потому как задыхалась, и перед глазами стояло черное зыбкое марево. Завопив, мужик отпустил меня и повалился на землю, хватаясь за ногу, и пытаясь пережать края раны, чтобы остановить кровь.

Я могла бы в тот момент уйти. Он был слишком занят собой, ему было больно и не до меня, однако… Я, кашляя, мало что понимая, ударила во второй раз, в грудь. Мужик сдавленно засипел, поднял на меня стекленеющие глаза, пытался что-то пробулькать, но подавился кровью, обильно пошедшей у него изо рта. Так продолжалось еще пару минут, после чего он затих уже навсегда. В его глазах застыло недоверие и какое-то почти детское удивление. Впоследствии, мне часто будет сниться именно этот момент.

Боевая ярость понемногу отступала, и меня начинало трясти. Я не убила ту мужеподобную женщину в темнице, потому, что некий внутренний запрет не давал мне этого сделать. Но я лишь отсрочила неизбежное. Вот он — мой первый труп. Точнее, не мой, а получившийся при моем активном споспешествовании. Лежит, уставившись стеклянными глазами в просвечивающее сквозь кроны деревьев голубое небо… И я — все еще кашляющая, тяжело дышащая, стою, склонившись над трупом, все еще не в силах поверить, что это — моих рук дело.

И убивать, оказывается, просто. Я была в ступоре, меня мутило, и я никак не могла отвести глаза от трупа. Вопроса: «как я могла?» передо мной не стояло. Потому что в какое-то решающее, почти судьбоносное, мгновение поняла, что своя жизнь гораздо дороже.

Меня с детства готовили к тому, что у политика не может быть чистых рук и кристальной совести. А потому и понятия о жизни и справедливости у меня несколько отличались от общепринятых. Однако, в политике убирать врага предписывалось тонко, и с далеко идущими последствиями. Все та же игра в шахматы, когда каждый следующий ход должен быть просчитан. Неугодных травили, заказывали наемным убийцам, подставляли, но почти никогда не опускались до вульгарного топора во все доступные части тела. Учителя были бы мною недовольны…

Дух-Хранитель, о чем я думаю? Я же убийца…

Видно, организм не выдержал моральных терзаний, и меня стошнило. Как ни странно, после этого я смогла мыслить более четко и ясно. К тому же, пришло некое сожаление о так некстати покинувшем меня завтраке. Я так радовалась, что наконец-то поела вдосталь… Вообще, я старалась думать о чем угодно, кроме трупа злополучного мужика. Кажется, это называется боевым шоком. Насколько я знала, в батюшкиных войсках давал молодому бойцу оплеуху, а после поил до скотского состояния. Оплеух мне и так за последнее время хватило, а голову следовало держать в трезвости. Значит, оставалось лишь смириться со свершившимся фактом: я — убийца.